Предложение президента России Владимира Путина о строительстве АЭС в Казахстане, озвученное во время официального визита Касым-Жомарта Токаева в Москву, в самом Казахстане восприняли неоднозначно, хотя сам вопрос строительства АЭС поднимается не впервые.
Еще в 2014 году Нурсултан Назарбаев в своем послании поручил правительству начать строительство первой в Казахстане АЭС. Прошло пять лет, а поручение так и осталось поручением, как и многие другие государственные программы. Но это тот самый случай, когда бездействие правительства вызывает лишь положительные эмоции. К тому же наши чиновники хорошо понимают, что построить АЭС это вам не бордюры заменить.
Сегодняшним гостем нашей традиционной рубрики «ДАТ-Диалог» стал человек, посвященный в тонкости энергетики, которого мы попросили прокомментировать все «за» и «против» строительства АЭС: Петр Своик, энергетик, экономист, кандидат технических наук.
– Наш первый и главный вопрос – есть ли потребность в атомной энергии, если учесть, что Казахстан за последние десятилетия не построил ни одного крупного производства, которое стало бы потребителем больших мощностей?
– Нет, кое-что из крупных энергопотребляющих мощностей введено, например, электролизное производство алюминия в Павлодаре, но в целом, да, экспортно-сырьевая экономика в росте энергопотребления не нуждается. Тем не менее, на горизонте 3–4 года мы выйдем на предел нынешних мощностей и встанет вопрос о строительстве новых. Всякое же энергетическое строительство – дело затратное и долгое: хочешь иметь мощность через семь лет – начинай ее возводить сегодня.
Что же касается выбора типа новых электростанций – угольные, газовые, гидравлические или атомные, это вопрос экономический, экологический, социальный и политический, разумеется.
– Согласно данным Министерства энергетики РК: в 2018 году выработка электроэнергии составила 106,797 млрд кВтч, потребление – 103,228 млрд кВтч. Профицит (превышение производства электроэнергии ее потребления) составляет примерно 3,5 млрд кВтч. Зачем тогда нужна Казахстану АЭС?
– Специфика электроэнергетики такова, что работа «на склад» не возможна. Поэтому выработка всегда равна потреблению. А то, что вы назвали «профицитом», это сальдо перетоков – недозагруженная пока Экибастузская ГРЭС‑1 кое-что продает в Россию, а из России поступает электроэнергия на наш Запад. Есть еще связи с Киргизией и другими соседями.
Приведенные же вами цифры интересны другим: да, мы перевалили уже рубеж в сто миллиардов кВт-часов годовой выработки, но Казахская ССР, между прочим, потребляла порядка 108 млрд, то есть на третьем десятке лет независимости мы еще только подходим к советскому уровню энергообеспеченности. Соответственно, только сейчас перед нами встают вопросы, которые советские энергетики решали в 80‑е годы прошлого века. В частности, та самая АЭС в поселке Улькен, которую сейчас собираются строить – это та же самая Южно-Казахстанская ГРЭС, строительство которой было брошено в перестройку вместе со строительным поселком.
Надо хорошо уяснить вот что: времена использования, созданного еще в советские времена потенциала заканчиваются. Как заканчивается и тариф на электроэнергию, формируемый, в основном, только затратами на эксплуатацию. На кону – новое энергетическое строительство, а оно стоит больших денег. Чтобы были понятны масштабы, приведу данные из официального документа – прогнозного баланса на 2018–2024 годы, утвержденного министром энергетики.
Максимальная нагрузка в нынешнем году ожидается величиной 15460 МВт, а располагаемая мощность – 17430 МВт, запас примерно 13%. Это неплохо, хотя считается, что энергетика, чтобы не ограничивать развитие экономики, должна иметь запас хотя бы 25%. К 2024 году максимальная нагрузка вырастет до 16740 МВт, то есть на 1280 МВт, а это примерно три новых блока на недостроенной Экибастузской ГРЭС‑2. Либо первая очередь той самой новой Балхашской АЭС. Однако энергетики закладывают в балансы еще и выбытие устаревших и неэффективных мощностей, в результате ввод новой генерации в этом плане на уровне 2024 года заложен величиной 6913 МВт, а это более трети располагаемой мощности всех сегодняшних электростанций!
Минэнерго, понятное дело, фантазирует, чтобы зарезервировать побольше денег, но даже половина от этих планов – это фантастическая по срокам и стоимости задача, которую все равно придется решать. И поторапливаться надо уже сегодня.
– Готов ли Казахстан реализовывать столь серьёзные технологические проекты, когда в стране никто ни за что не отвечает?
– Ну, знаете ли, так характеризовать собственную государственную систему – это явный перебор! Ваша газета много лет проводит национально-патриотическую линию, государственность выстроена именно в казахском национальном формате, – давайте относиться к этому с уважением и надеждой. На самоуничижении ни государственности не выстроишь, ни нормальной жизни не добьешься. Да, нынешняя власть не совсем, мягко говоря, современна, суверенна и социальна, но потенциал для улучшения тоже налицо.
Лично я предложил бы президенту Токаеву такой общественный договор: АЭС в обмен на трансформацию в современный президентско-парламентский формат.
– Да, у всех на слуху положительная деятельность «Казатомпрома» и что Казахстан занимает первое место в мире по добыче урана. Однако не стоит забывать, что это всего лишь сырье, а не обогащенный уран. Как обстоит реальная ситуация в деятельности «Казатомпрома» и насколько эта компания независима от внешних условий, и чья же это компания – казахстанская, российская или канадско-французская?
– Сам «Казатомпром» – национальная компания, но вот почти половина урана добывается иностранными СП. Откуда они взялись? Из лозунга «месторождения в обмен на технологии», и тут надо кое-что пояснить. Собственно, урановые месторождения ни в каких заморских технологиях никогда не нуждались и не нуждаются. Добыча ведется хорошо освоенным еще в СССР методом подземного выщелачивания, это наиболее экономично и эффективно, здесь не иностранцам нас учить, а скорее наоборот.
Зато «Казатомпрому» остро необходимо было реанимировать высокотехнологичное производство топливных таблеток на Ульбинском металлургическом заводе. Сырьем для них служит низкообогащенное соединение урана – гексафторид, в советские годы поставляемый из России, и тогда УМЗ обеспечивал до 80% всех атомных электростанций всего социалистического лагеря. Потом россияне построили свое таблеточное производство, и УМЗ встал. И вот руководство «Казатомпрома», не желая опять идти под «Росатом», многие годы все искало таких иностранцев, которые, получив доступ к добыче урана, взялись бы реанимировать УМЗ. Обещали многие, французская AREVA, например, но обещать не значит исполнить. Что, честно сказать, было понятно с самого начала. В результате месторождения ушли, а вот технологии – не пришли. Правда, на УМЗ пришел Китай – создает там не только таблеточное производство, но и выпуск готовых топливных сборок. Видимо, убедился, что Казахстан в свой атомно-энергетический цикл он уже может втягивать.
– Например, строительство АЭС в той же Японии было вполне обосновано. Это государство с самыми продвинутыми технологиями и нулевыми запасами углеводородов и ископаемых. В нашем случае с точностью до наоборот. Казахстан не имеет технологии, зато природа вознаградила нас всеми элементами таблицы Менделеева. Какова разница себестоимости традиционной и атомной энергии?
– Насчет себестоимости: выработка на АЭС несколько даже дешевле угольной, потому что уголь сжигается сотнями тонн, а уран – килограммами. Но в отпускную стоимость кВт-часа закладывается окупаемость строительства, которая для атомной станции в несколько раз выше. В результате атомная электроэнергия по стоимости находится примерно посередине между угольной и солнечной. Ближе к углю. Но это в принципе, а вообще многое будет зависеть от того, кто будет строить и как финансировать.
А что касается вашего замечательного тезиса насчет Японии – доведите вашу мысль до конца. Если, по-вашему, у нас нулевой запас технологий, то остается только торговать таблицей Менделеева? Но наше главное богатство – нефть уже не казахское, все серьезные месторождения у европейских, американских и китайских компаний. Черная и цветная металлургия – тоже не совсем казахские. Остается экспорт сырого урана, хотя и он наполовину не казахский. В каком-то смысле наше государство, расставшееся с ресурсным суверенитетом, уже сравнялось с Японией, осталось догонять ее по технологиям.
– Если бы атомную станцию у нас построили бы, например, японцы или французы – то они, получив у нас деньги, ушли бы. Отсталая в технологическом плане Россия же эту привязку будет использовать, конечно, еще и политически, не так ли?
– Разумеется, так. Строительство атомной электростанции – это прежде всего политический проект. Это как супружеский союз, накладывающий на обеих партнеров взаимные обязательства на всю жизнь вперед. Но если ты не желаешь такого партнера, боишься или мечтаешь о другом, не хочешь иметь общее потомство – не женись ни в коем случае!
Судя по вашему вопросу, вы не против атомной станции, лишь бы она была не российская. Но попробуйте сами продолжить собственную мысль: ну, построили нам французы и японцы АЭС, взяли деньги и ушли – а дальше что? Кто будет работать, готовить кадры, снабжать топливом, забирать и перерабатывать отходы? И потом: в области атомной энергетики российские технологии не «отсталые», а одни из передовых в мире. При обсуждении столь важного вопроса матчасть надо знать.
Тут же замечу, что успел посмотреть подготовленную вами справку (см.ниже), прикладываемую к этому интервью. Там вы аккуратно собрали примеры торможения атомной энергетики, это так и есть, но это половина общей картины. А она такова, что гораздо больше стран и примеров активного наращивания АЭС, и даже «притормозившие» тоже задумываются. В целом же доля атомной энергетики в мировом энергобалансе растет и альтернативы этому нет.
– А в чем заключается суть этого проекта для Казахстана?
– Это появление в Казахстане не просто новой отрасли экономики, а целого направления, включая проектирование, строительство, подготовку кадров, научные исследования. Это сокращение выбросов золы, кислотных дождей, парниковых газов. Но это и несколько повышенная против угольной стоимость электроэнергии, и это риски, связанные с коррупцией, клановостью, некомпетентностью.
– Связана ли инициатива строительства АЭС с планами по строительству банка ядерного топлива, проще говоря, свалку ядерных отходов?
– Хороший вопрос, он показывает, сколько специально придуманной ерунды и простого неведения надо отвести в сторону, чтобы обсуждать суть. Международный банк ядерного топлива никакого отношения к ядерным отходам, тем более к какой-то «свалке» не имеет. Это тот самый низкообогащенный гексафторид урана, который является исходным сырьем для работы УМЗ. Поэтому его и придумали расположить в Усть-Камане: ничего строить не надо – выделили закуток на складских площадях УМЗ – вот и весь банк. Казахстану этот банк вовсе не нужен, это придумка МАГАТЭ для Ирана, чтобы тот отказался от собственного обогащения урана, поскольку один и тот же процесс обогащения может дать не только ядерное топливо, но и начинку для бомбы. Дескать, если у Ирана возникнут проблемы с топливом для атомных электростанций, всегда можно пополнить запасы в нейтральном Казахстане. А для нас получилось натуральное издевательство: оставленный без сырья УМЗ приспособили к хранению чужого исходного продукта.
Опасность же низкообогащенного гексафторида такова, что все работы с ним по технике безопасности можно проводить без спецзащиты. На УМЗ все ходят в халатах, и все. Вот чай с ним пить, наверное, не рекомендуется.
– Вы не думаете, что после своего так называемого «ухода от президентства», Назарбаев переложил все нерешенные вопросы страны подобного образа на Касым-Жомарта Токаева?
– Разумеется, все и сразу. Суть созданного первым президентом режима такова, что все, даже маленькие акимчики, низовые судьи и члены избиркомов включены в президентскую вертикаль. Включая депутатов обеих палат и все парламентские партии, вне президентской власти не оставлено ни малейшей самостоятельной компетенции. Поэтому при передаче власти преемнику она передается вся и в ту же секунду. Запустив транзит, елбасы уже ничего не может изменить, ни вернуться назад, ни назначить другого преемника. А преемник имеет выбор – растянуть период «двоевластия» подольше или форсировать вступление в полновластие. Мы, как видим, пошли по форсированному варианту, хотя причины этого узнаем позже.
– Хотелось бы узнать ваше мнение относительно «передачи» власти и возможных предстоящих выборов? Кто станет третьим президентом Казахстана?
– Про третьего президента давайте поговорим ближе к 2050 году, а второй уже известен – Касым-Жомарт Кемелович Токаев. Все уже состоялось: Назарбаев получил Нур-Султан, Токаев – Казахстан, а Путин – АЭС. Здесь, так сказать, тройной узел. Предлагая переименование Астаны сразу после принятия президентской присяги, преемник тем самым отрезал для себя хоть какой-то и хоть когда-то пересмотр итогов деятельности своего доверителя. А то, что в этом кое-кто усмотрел нарушение Конституции, только затвердило состоявшийся акт переименования столицы вместе с передачей власти – назад никому хода нет. Тем более, что в процедурах задействовано и правительство, и депутаты – им тоже назад содеянное не вернуть. Досрочный же визит только назначенного, но не избранного президента в Москву – тоже часть этого замкового узла.
Конечно, всякое может быть, но представьте, что на предвыборном съезде «Нур Отана» выдвигается не Токаев. В таком случае рушится устойчивость всей конструкции – если президент – временный, то и Нур-Султан – не настоящий!
– Спасибо вам за обстоятельное интервью!
Азамат ШОРМАНХАНУЛЫ,
«D»
