Точка соприкосновения

Недав­ние пере­го­во­ры глав Кыр­гыз­ста­на, Таджи­ки­ста­на и Узбе­ки­ста­на в таджик­ском горо­де Худ­жан­де, где они под­пи­са­ли согла­ше­ние о точ­ке сты­ка госу­дар­ствен­ных гра­ниц трех стран и под­пи­са­ли декла­ра­цию о веч­ной друж­бе, оста­ют­ся в фоку­се вни­ма­ния ана­ли­ти­ков. Впро­чем, это и не уди­ви­тель­но. С момен­та обре­те­ния неза­ви­си­мо­сти вза­им­ные тер­ри­то­ри­аль­ные пре­тен­зии не раз при­во­ди­ли к воору­жен­ным кон­флик­там в реги­оне, теперь же появил­ся шанс на мир­ные и доб­ро­со­сед­ские отно­ше­ния. Бер­лин­ский центр Кар­не­ги по изу­че­нию Рос­сии и Евра­зии, спе­ци­а­ли­зи­ру­ю­щий­ся на неза­ви­си­мом ана­ли­зе собы­тий в реги­оне, посвя­тил боль­шой мате­ри­ал это­му зна­ме­на­тель­но­му событию.

Все­му есть гра­ни­цы. Поче­му стра­ны Цен­траль­ной Азии покон­чи­ли с тер­ри­то­ри­аль­ны­ми спорами

С момен­та рас­па­да СССР Фер­ган­ская доли­на, раз­де­лен­ная на поли­ти­че­ской кар­те меж­ду Кыр­гыз­ста­ном, Таджи­ки­ста­ном и Узбе­ки­ста­ном, напо­ми­на­ла поле бит­вы. За три деся­ти­ле­тия в стыч­ках и воору­жен­ных столк­но­ве­ни­ях там погиб­ли сот­ни чело­век. Каза­лось, что погра­нич­ные спо­ры невоз­мож­но решить из-за объ­ек­тив­ных фак­то­ров – в первую оче­редь огра­ни­чен­но­сти сель­ско­хо­зяй­ствен­ных ресур­сов в пре­иму­ще­ствен­но аграр­ном и густо­на­се­лен­ном реги­оне с засуш­ли­вым кли­ма­том. К тому же поли­ти­ки трех стран актив­но исполь­зо­ва­ли эти кон­флик­ты во внут­ри­по­ли­ти­че­ских целях.

Одна­ко 31 мар­та в таджик­ском Худ­жан­де пре­зи­ден­ты Кыр­гыз­ста­на, Таджи­ки­ста­на и Узбе­ки­ста­на тор­же­ствен­но заяви­ли о завер­ше­нии всех тер­ри­то­ри­аль­ных спо­ров. От новых кон­флик­тов в буду­щем никто не застра­хо­ван, но пока лиде­ры видят куда боль­шую выго­ду в сотруд­ни­че­стве, чем в агрес­сии. И эта логи­ка – един­ствен­ная гаран­тия ста­биль­но­сти на фер­ган­ских границах.

Как спо­ры начинались

Про­цесс наци­о­наль­но­го раз­ме­же­ва­ния и уточ­не­ния гра­ниц в Цен­траль­ной Азии завер­шил­ся лишь в 1950‑х годах, но рес­пуб­ли­ки все рав­но оста­лись недо­воль­ны ито­га­ми. Регу­ляр­ные кон­флик­ты меж­ду ними воз­ник­ли еще в СССР, хотя тогда эти гра­ни­цы были чисто адми­ни­стра­тив­ны­ми. После рас­па­да Совет­ско­го Сою­за каж­дое из неза­ви­си­мых госу­дарств ста­ло интер­пре­ти­ро­вать раз­но­чте­ния в совет­ских кар­тах в свою поль­зу, отче­го про­блем замет­но при­ба­ви­лось. Попы­ток устра­нить про­ти­во­ре­чия хва­та­ло – напри­мер, сра­зу после обре­те­ния неза­ви­си­мо­сти цен­траль­но­ази­ат­ские рес­пуб­ли­ки под­пи­са­ли Алма­тин­скую декла­ра­цию о при­зна­нии и ува­же­нии тер­ри­то­ри­аль­ной целост­но­сти друг дру­га и неру­ши­мо­сти суще­ству­ю­щих гра­ниц. Но на прак­ти­ке кон­флик­ты про­дол­жа­лись – тер­ри­то­ри­аль­ные пре­тен­зии к сосе­дям были у всех стран Цен­траль­ной Азии.

Неко­то­рые спо­ры уда­ва­лось раз­ре­шить. Напри­мер, Казах­стан и Турк­ме­ни­стан срав­ни­тель­но быст­ро дого­во­ри­лись о сво­ей гра­ни­це. А вот Узбе­ки­стан дол­гие годы дей­ство­вал мак­си­маль­но жест­ко: пер­вый пре­зи­дент Ислам Кари­мов не шел на ком­про­мис­сы с сосе­дя­ми. Таш­кент в одно­сто­рон­нем поряд­ке про­вел демар­ка­цию гра­ни­цы, уста­но­вив на спор­ных с Кыр­гыз­ста­ном и Таджи­ки­ста­ном тер­ри­то­ри­ях про­во­лоч­ные ограж­де­ния, кон­троль­но-сле­до­вые поло­сы и блок­по­сты. В 1999 году, когда тер­ро­ри­сти­че­ское Ислам­ское дви­же­ние Узбе­ки­ста­на про­рва­лось в Фер­ган­скую доли­ну, Узбе­ки­стан и вовсе зами­ни­ро­вал неко­то­рые участ­ки границы.

Чем спо­ры закончились

Сме­нив­ший Кари­мо­ва в 2016 году Шав­кат Мир­зи­ёев кар­ди­наль­но пере­смот­рел внеш­не­по­ли­ти­че­скую стра­те­гию Узбе­ки­ста­на, актив­но заняв­шись нала­жи­ва­ни­ем отно­ше­ний с сосе­дя­ми. В резуль­та­те к нача­лу 2020‑х годов все погра­нич­ные спо­ры, каса­ю­щи­е­ся узбек­ских гра­ниц, были уре­гу­ли­ро­ва­ны. Но про­ти­во­сто­я­ние меж­ду Таджи­ки­ста­ном и Кыр­гыз­ста­ном про­дол­жа­лось. Непро­стые отно­ше­ния меж­ду лиде­ра­ми двух стран Эмо­ма­ли Рах­мо­ном и Сады­ром Жапа­ро­вым омра­ча­ли цен­траль­но­ази­ат­ские сам­ми­ты, а погра­нич­ные кон­флик­ты ста­ви­ли под вопрос ста­биль­ность все­го региона.

Ситу­а­ция обостря­лась по мере того, как обе сто­ро­ны все актив­нее исполь­зо­ва­ли наци­о­нал-попу­лист­скую рито­ри­ку ради моби­ли­за­ции и спло­че­ния насе­ле­ния. Пред­ста­ви­те­ли Кыр­гыз­ста­на ста­ви­ли таджик­ским кол­ле­гам уль­ти­ма­ту­мы и про­во­ди­ли на гра­ни­це воен­ные уче­ния. Руко­вод­ство Таджи­ки­ста­на отве­ча­ло жест­ко и даже воин­ствен­но. В резуль­та­те в 2021 и 2022 годах это выли­лось в круп­ные погра­нич­ные столк­но­ве­ния. Осо­бен­но опас­но было то, что с обе­их сто­рон в столк­но­ве­ни­ях ста­ли участ­во­вать не толь­ко про­фес­си­о­наль­ные сол­да­ты, но и воору­жен­ные бое­ви­ки в граж­дан­ской одеж­де без опо­зна­ва­тель­ных зна­ков. Они под­жи­га­ли дома «про­тив­ни­ков», сни­ма­ли это на видео и выкла­ды­ва­ли в соц­се­ти. С каж­дым разом сто­ро­ны исполь­зо­ва­ли все более серьез­ные воору­же­ния. Если в 2000‑х и 2010‑х в ход шло охот­ни­чье и стрел­ко­вое ору­жие, то в 2021–2022 годах при­ме­нял­ся прак­ти­че­ски весь спектр, вплоть до артил­ле­рии и дронов.

В реаль­но­сти Биш­кек и Душан­бе вряд ли хоте­ли кро­во­про­ли­тия. Во вре­мя кон­флик­та в апре­ле 2021-го пред­ста­ви­те­ли Гос­ко­ми­те­тов по нац­без­опас­но­сти сра­зу же нача­ли пере­го­во­ры по деэс­ка­ла­ции. Кон­фликт сен­тяб­ря 2022-го и вовсе застал обо­их пре­зи­ден­тов врас­плох: когда нача­лась пере­стрел­ка на гра­ни­це, они нахо­ди­лись на сам­ми­те ШОС в Самар­кан­де и пря­мо там сроч­но дого­во­ри­лись о пре­кра­ще­нии огня.

Для поли­ти­че­ских режи­мов, подоб­ных кыр­гыз­ско­му и таджик­ско­му, состо­я­ние посто­ян­ной угро­зы – хоро­шее осно­ва­ние для укреп­ле­ния кон­тро­ля над обще­ством. Но пере­до­зи­ров­ка воин­ствен­ной рито­ри­кой при­ве­ла к тому, что образ вра­га пере­стал быть про­сто обра­зом. А это уже созда­ва­ло угро­зу серьез­ной внут­рен­ней деста­би­ли­за­ции. При­зна­ка­ми надви­га­ю­щей­ся опас­но­сти ста­ли рост наци­о­на­лиз­ма, а так­же уси­ле­ние дис­кри­ми­на­ции таджи­ков в Кыр­гыз­стане и кыр­гы­зов в Таджи­ки­стане. Рис­ков для пра­вя­щих режи­мов добав­ля­ло и то, что в те годы Цен­траль­ная Азия толь­ко оправ­ля­лась от пан­де­мии COVID-19: обще­ствен­ные настро­е­ния и без того кипе­ли из-за пло­хо­го каче­ства меди­ци­ны и эко­но­ми­че­ской хруп­ко­сти стран.

Кто стал миротворцем

Рос­сия не спе­ши­ла вме­ши­вать­ся в спо­ры двух союз­ни­ков по ОДКБ, а после нача­ла пол­но­мас­штаб­но­го втор­же­ния в Укра­и­ну и вовсе поте­ря­ла к этой теме инте­рес. Вла­ди­мир Путин лишь еди­но­жды встре­тил­ся с Жапа­ро­вым и Рах­мо­ном, после чего пуб­лич­но при­знал­ся, что Москва «отка­зы­ва­ет­ся от посред­ни­че­ской роли». Вме­сто это­го рос­сий­ский пре­зи­дент пообе­щал под­нять из архи­вов совет­ские кар­ты, кото­рые яко­бы долж­ны были помочь сто­ро­нам «най­ти решение».

Отстра­не­ние Крем­ля от посред­ни­че­ства объ­яс­ня­ет­ся, во-пер­вых, про­шлым печаль­ным опы­том: в 2020 году рос­сий­ский МИД пытал­ся пред­ло­жить свои услу­ги, но в ответ полу­чил от таджик­ско­го дипло­ма­ти­че­ско­го ведом­ства ноту про­те­ста. Во-вто­рых, повли­ял про­вал с уре­гу­ли­ро­ва­ни­ем погра­нич­но­го кон­флик­та Азер­бай­джа­на и Арме­нии. В Москве реши­ли, что им ни к чему оче­ред­ная гром­кая неуда­ча на пост­со­вет­ском про­стран­стве, кото­рое Кремль до сих пор счи­та­ет зоной сво­е­го исклю­чи­тель­но­го вли­я­ния. На фоне бес­по­мощ­но­сти Рос­сии осо­бен­но ярко про­яви­лась посред­ни­че­ская роль Узбе­ки­ста­на, кото­рый еще в 2018 году запу­стил про­цесс реги­о­наль­ной инте­гра­ции – тогда Мир­зи­ёев воз­об­но­вил цен­траль­но­ази­ат­ские сам­ми­ты без уча­стия внеш­них парт­не­ров типа Рос­сии и Китая. К 2025 году руко­вод­ство Узбе­ки­ста­на помог­ло воз­об­но­вить диа­лог Рах­мо­на и Жапа­ро­ва, кото­рые до недав­них пор отка­зы­ва­лись даже жать друг дру­гу руки. Дипло­ма­ти­че­ская актив­ность Таш­кен­та про­яви­лась, напри­мер, в нача­ле 2025 года, когда пре­мьер-мини­стры Узбе­ки­ста­на, Таджи­ки­ста­на и Кыр­гыз­ста­на про­ве­ли посвя­щен­ную погра­нич­ным вопро­сам встречу.

Чего ждать дальше

Нель­зя ска­зать, что угро­за повто­ре­ния кон­флик­тов в буду­щем пол­но­стью устра­не­на. Неиз­вест­но, насколь­ко глад­ко на прак­ти­ке будет реа­ли­зо­вы­вать­ся то, что про­пи­са­но в новом дого­во­ре меж­ду Кыр­гыз­ста­ном и Таджи­ки­ста­ном. Осо­бое вни­ма­ние вызы­ва­ет пункт о бес­пре­пят­ствен­ном досту­пе мест­но­го насе­ле­ния к водо­хо­зяй­ствен­ным объ­ек­там и ирри­га­ци­он­ным кана­лам. Это кри­ти­че­ски важ­но, учи­ты­вая эко­но­ми­ку при­гра­нич­ных рай­о­нов: в сель­ском хозяй­стве заня­ты 74 % эко­но­ми­че­ски актив­но­го насе­ле­ния со сто­ро­ны Кыр­гыз­ста­на и 75 % – со сто­ро­ны Таджи­ки­ста­на. Спо­ры о воде ранее регу­ляр­но при­во­ди­ли к стычкам.

Так­же боль­шой вопрос – спо­кой­но ли прой­дет демар­ка­ция гра­ни­цы на тех участ­ках, где дома кыр­гы­зов и таджи­ков рас­по­ло­же­ны в шах­мат­ном поряд­ке. Да и в целом про­тив­ни­ки уре­гу­ли­ро­ва­ния погра­нич­ных вопро­сов по нынеш­не­му сце­на­рию нику­да не делись, хотя пока не осо­бо про­яв­ля­ют себя. На потен­ци­ал про­тестной актив­но­сти повли­я­ли пока­за­тель­ные при­го­во­ры по делам кыр­гыз­ских акти­ви­стов, в 2022 году высту­пав­ших про­тив согла­ше­ния по гра­ни­це с Узбе­ки­ста­ном. Ред­кие кри­ти­ки дого­во­ра с Таджи­ки­ста­ном уже тоже ощу­ти­ли на себе послед­ствия. Напри­мер, депу­та­та Сул­тан­бая Айжи­ги­то­ва лиши­ли мандата.

Так что даль­ней­ших про­блем исклю­чать нель­зя, но в целом впер­вые за все пост­со­вет­ское вре­мя в реги­оне сло­жи­лась ситу­а­ция, когда вла­сти всех пяти стран не име­ют поли­ти­че­ских пре­тен­зий друг к дру­гу. И в поль­зу того, что такая ситу­а­ция ока­жет­ся устой­чи­вой, гово­рят два фак­то­ра: поли­ти­че­ский и экономический.

В Таджи­ки­стане пра­вя­щий с нача­ла 1990‑х годов Рах­мон под­хо­дит к момен­ту, когда нуж­но будет решать вопрос с пере­да­чей вла­сти сле­ду­ю­ще­му поко­ле­нию в лице его сына Руста­ма. В такой ситу­а­ции очаг напря­же­ния на гра­ни­цах ему ни к чему. А в Кыр­гыз­стане поли­ти­че­ская систе­ма под­стра­и­ва­ет­ся – как внут­ренне, так и внешне – под цен­траль­но­ази­ат­скую нор­му. То есть пыта­ет­ся повто­рить модель более пре­успе­ва­ю­щих сосе­дей – Казах­ста­на и в осо­бен­но­сти Узбекистана.

С поли­ти­че­ским фак­то­ром нераз­рыв­но свя­зан и эко­но­ми­че­ский. Мир­ное сосу­ще­ство­ва­ние двух самых малень­ких эко­но­мик Цен­траль­ной Азии – Кыр­гыз­ста­на и Таджи­ки­ста­на – дает им шанс при­со­еди­нить­ся к бур­но­му эко­но­ми­че­ско­му росту все тех же более бога­тых соседей.

На волне пере­на­прав­ле­ния тор­го­вых пото­ков из-за запад­ных санк­ций про­тив Рос­сии внут­рен­ний това­ро­обо­рот пяти стран Цен­траль­ной Азии в 2023 году пре­вы­сил $20 млрд, хотя еще в 2017 году состав­лял менее $9 млрд. То же каса­ет­ся и тор­гов­ли со стра­на­ми за пре­де­ла­ми реги­о­на. На фоне рос­сий­ской агрес­сии про­тив Укра­и­ны мно­же­ство госу­дарств по-ново­му взгля­ну­ли на Цен­траль­ную Азию и сей­час гото­вы актив­но раз­ви­вать с ней отно­ше­ния. Из послед­них при­ме­ров – пер­вый в исто­рии сам­мит стран ЕС с Цен­траль­ной Ази­ей (3–4 апре­ля, Самар­канд). Упус­кать такой уни­каль­ный шанс из-за при­гра­нич­ной неста­биль­но­сти было бы глупо.

Темур Ума­ров, Али­бек Мукам­ба­ев, carnegieendowment.org