«Общественная позиция»
(проект «DAT» №13 (377) от 06 апреля 2017 г.
О казахских «традициях»
Данная публикация посвящается человеку, который помог нам обрести свои корни в то время, когда официальная пропаганда пыталась от них всячески откреститься, стереть из памяти. Имя этого человека – Ильяс Есенберлин. Горный инженер, писатель, фронтовик и просто Гражданин, для всех нас он является примером того, как можно быть и оставаться Человеком даже в нечеловеческих условиях, как можно выражать свою позицию и исполнять свой гражданский долг даже тогда, когда это чревато гонениями и риском, без всяких оправданий и ссылок на обстоятельства. Именно он языком героев своих произведений первым заговорил о нашей богатой истории, позволив нам обрести свое национальное достоинство и идентичность. Он был упрямым, прямодушным человеком, не терпящим несправедливости. Он публично протестовал против бездумного освоения целины и передачи земель в состав Узбекистана Юсуповым.
Ильяс Есенберлин был первым, по-настоящему, народным писателем. Его самодельные «самиздатовские» книги зачитывались до дыр, передавались из рук в руки. Его трилогия «Кочевники» за 30 лет была издана более 50 раз общим тиражом в 3 миллиона экземпляров. Вся его жизнь – это бег с препятствиями, это борьба за свободу выражения мысли.
Ниже вы можете прочесть историю травли великого писателя, рассказанную от лица одного из ее активных участников – Бекежана Тлегенова (печатется в сокращениях – Ред.). В какой-то степени это – покаянная исповедь. Она не лишена попытки переложить вину на других, но, тем не менее, умный читатель сумеет отделить зерна от плевел.
Общеизвестно, что наша современная литература делится на два периода: до Ауэзова и после Ауэзова. Для постауэзовского периода характерными стали такие негативные явления, как мелкотемье, изобилие мелких споров, скандалов, разоблачений и т.д. Сдерживание подобной, далеко не творческой возни вокруг литературы стало неподвластным последователям великого писателя. Теперь все это стало бесконтрольным полем брани. И литература нравственно осиротела… К литераторам среднего уровня примкнулась всякого рода мелкота, и они, почувствовав вольность и вседозволенность, стали искать себе место не столько под солнцем, сколько в первых рядах «царства слова».
Началось соревнование не талантов, а тщеславия. У них появилось огромное желание стать «великими» за счет искусственных званий, титулов, наград и высоких покровителей. В их больном воображении вакантным оказался «трон» Ауэзова. И лавина хлынула туда же. Многие неприглядные вещи, суетливая спешка к заветной высоте, зачастую пустыми руками и гнусными помыслами, естественно, снижали уровень литературного мастерства недавних прошлых лет – времен М. Ауэзова.
Некоторые писатели создали группировки и стали допускать оскорбительные выпады в адрес более удачливых коллег. В итоге литераторы стали терять былое взаимоуважение, оказание почестей по заслугам, справедливую оценку творчества других. Получилась сравнимая с 1937 годом, беспощадная, несправедливая, разнузданная атака на казахскую литературу и культуру изнутри.
На все это было две причины. Первая, любой ценою, без творческих мук, адского труда, тяжелых поисков, но, мешая и унижая других, самым кратчайшим путем занять достойное место в первом эшелоне и стать обладателем самых громких званий.
Вторая причина – все, что делал Н. Хрущев в начале 60-х годов в Москве в сфере литературы и искусства, эхом отдавалось в Алматы. Действия главы державы тогда развязали руки кое-кому и на местах. В результате налицо авантюризм, левацкие заскоки, некомпетентное вмешательство в литературу, которая являлась опорой идеологии. Отсюда пошло желание наказать наиболее ярких личностей функционерами. А серость рьяно включилась в эту кампанию от зависти и злобы. Чтобы мстить.
Против казахской национальной традиции, искусства с целью ее форсированной подмены европейской культурой наиболее активно и открыто выступили Исмаил Юсупов и Нурумбек Жандильдин. Они резко критиковали Олжаса Сулейменова, Абиша Кекильбаева, Жусупа Кадырова и О. Сарсенбаева. После этого А. Кекильбаев и О. Сарсенбаев перестали писать стихи! От них сильно пострадал Ахмет Жубанов за развитие казахской национальной музыки. Они были искренне убеждены в том, что национальное искусство, литература, культура совершенно не соответствуют требованиям союзного уровня. От невежества и малограмотности.
С 1969 года я работал в отделе культуры ЦК КП Казахстана, который имел два сектора: литературы и искусства. Я курировал казахскую художественную литературу, А Владислав Владимиров – русскую. Отделом заведовал Михаил Исиналиев.
Изначально отдел создавался ради оказания помощи творческим организациям. Но, к сожалению, на практике все получалось наоборот и главной задачей кураторов стало быть на страже идейной бдительности. Бесспорно, то, что на нас возложили важное и ответственное дело, так как в условиях политического противостояния сверхдержав литература и искусство стали испытательным полигоном.
Если в Москве отдел культуры ЦК КПСС устроил гонения Александру Твардовскому, то и мы на местах должны были подражать Центру. Так и получилось. Наказали журналы «Простор» за повесть Александра Солженицына, «Жулдыз» за роман о голоде 30-х годов и др.
Видимо, случайно, но, тем не менее, выход романа И. Есенберлина «Хан Кене» совпал с появлением нашего отдела. Вокруг этого романа возникло много нешуточных разговоров, споров. Стихи О. Сулейменова в сборнике «Глиняная книга» о Ермаке тоже показались подозрительными. И мы стали искать идейных врагов – «волков в овечьей шкуре». Жесткой критике подвергли профессора Х. Махмудова за попытку реабилитации Шакарима и Магжана Жумабаева. Наш отдел имел доступ к архивам КГБ. И мы знакомились с их материалами. Читали о Жусупбеке Аймаутове. Но нас потрясла записка чекиста А. Карасартова, который с гордостью заявлял о том, как он безжалостно расстреливал великого сына казахского народа – Шакарима.
Мы постоянно готовили секретарю ЦК по идеологии отчеты. С нашего отдела требовали не хвалебные, а критические материалы. По ним затем писали доклады для секретаря. Малоизвестные и среднего уровня писатели их не интересовали.
Я знал, что если писателя критикуют с высокой трибуны ЦК, то его книги впредь не будут издаваться. Для писателя это самая страшная трагедия. Личная драма. Мои начальники требовали не просто объективную оценку, а оскорбительную, уничтожающую критику и убийственные примеры творческой неудачи, аполитичности. Когда докладчик издевался над кем-то, только тогда полусонный зал начинал шевелиться, становилось веселее, смеялись, даже хохотали. В этом заключалась ценность доклада. Сам докладчик тогда выглядел как принципиальный, честный, наблюдательный и подкованный идеолог. Ради амбиций секретаря ЦК и его фальшивого авторитета многие писатели стали жертвой – опозоренными и униженными.
Как ни парадоксально, большая часть негативной информации была добыта не нами, она поступала извне. То есть отрицательные отзывы предоставлял Союз писателей, нас пичкали ими отдельные писатели. Причем наиболее известные и влиятельные писатели шли мимо нас прямиком к секретарю ЦК, и там, с пеной у рта ругали тех своих коллег, кого они не любили. Мы знали, что у них гнусные планы и низменные мотивы, и их гложет зависть.
В то время, когда я курировал казахскую литературу в ЦК, наиболее колоритной жертвой беспощадной травли стал, прежде всего и главным образом, Ильяс Есенберлин. Каждый раз, когда выходили его книги, в ЦК приходил караван недовольных жалобщиков. Причем их количество росло из года в год. Надо сказать правду о том, что ответственные работники идеологического отдела ЦК не стали защищать И. Есенберлина. Напротив, ответственные работники ЦК сами примкнули к этой группировке. У них не было намерения пожалеть Ильяса. Они были готовы его стереть с лица земли. Безжалостно. Димаш Кунаев практически спас И. Есенберлина от дикого, яростного произвола его современников.
Они с доносами ходили и к моему начальнику, и секретарю по идеологии, и даже к самому Д. Кунаеву. Наиболее неприятным для нас делом был сбор информации, т.к. верхи, в лице Саттара Имашева придавали значение слухам, домыслам и кривотолкам, исходящих от различных группировок. Я, наконец, понял значимость обычных, безобидных на первый взгляд сплетен и их убойную силу. Не думал, что сплетни настолько коварны, разрушительны и опасны для адресата, похлеще официоза.
Больше всех разговоров было вокруг Ади Шарипова, И. Есенберлина, О. Сулейменова, Кабдыкарима Идрисова. Имашев их недолюбливал. Недовольство большинства писателей ими было неспроста. Например, А. Шарипов был первым секретарем Союза писателей, и его, как и его предшественников Сабита Муканова, Габита Мусрепова и Габидена Мустафина, противоборствующие группировки пытались свалить с престижной должности в надежде на ее захват.
А Есенберлина, Сулейменова и других презирали за их творческую удачу, которую они квалифицировали как простое везение, случайную фортуну, но никак не проявлением природного дарования. Точнее, не хотели признавать. В этих условиях, оказывается, Ильяс Есенберлин не сидел сложа руки, а по уши погряз в «грехах». Каким-то образом стал директором единственного в республике издательства художественной литературы «Жазушы», где выходили книги всех наших писателей. Комедия заключалась в том, что до этого момента он в писательской среде был никем. Его поступок похоронил надежды всех многочисленных претендентов на данный ключевой пост на значительный период времени. Ведь подобную обиду никто никогда не простит. Особенно не простил ему С. Имашев.
(Продолжение следует)
Бекежан ТЛЕГЕНОВ
По просьбе автора перевода его фамилия не указывается.
Источник – http://blogbasta.kz