«Общественная позиция»
(проект «DAT» №17 (381) от 4 мая 2017 г.
Эхо далекой войны
Читая биографический справочник «Наркомы Казахстана 1920–1946 гг.», нельзя не заметить одну особенность – большинство из упомянутых в этой книге людей попали в жернова сталинских репрессий. Это был, действительно, цвет казахской нации. Стали они лидерами в то трудное, смутное время благодаря своим собственным личным качествам и знаниям. Скупые данные о каждом из 402 бывших руководителей правительства и наркоматов Казахстана свидетельствуют: у каждого из них совсем непростая судьба…
Нарком, комиссар дивизии
Как писал Нуркан Сеитович Сеитов в своей автобиографии, родился он в 1904 году в ауле № 1 Сталинского района Акмолинской области. Рано осиротел: в 6 лет не стало отца, когда ему исполнилось 9 лет, умерла мать.
Прежде чем участвовать в ликвидации басмачества, в 1924 году добровольцем пошел служить в Красную Армию. Стал курсантом, как он сам объясняет, вроде воспитанника-красноармейца объединенной военной школы в Оренбурге. Когда школу расформировали, учился в кавалерийской школе им. Коминтерна в Твери. После завершения военной школы в Ташкенте был назначен командиром взвода 81-го кавалерийского полка, который располагался в Термезе, в Узбекистане.
Закончил военную службу в 1932 году в должности политрука 3‑го эскадрона Казахского кавалерийского полка: был зачислен в резерв РККА в связи с переходом на работу в Казахский Краевой комитет ВЛКСМ. Затем работал в партийных органах: секретарем партийного комитета Наркома земледелия КАССР, вторым секретарем Акбулакского райкома ВКП(б) Акмолинской области.
О том, что он был неробкого десятка, смел, решителен и стоек, можно судить по тому, как ему довелось разбираться с клеветническим доносом, поступившим в отношении него из Казахского института марксизма-ленинизма. За этот донос его сняли с должности заведующего отделом Карсакпайского райкома партии. Нуркан Сеитов не только написал опровержение. Взяв свое заявление и решение Карсакпайского бюро партии, обратился в Карагандинский обком партии. Изложил по-военному конкретно и четко: «Прошу бюро обкома и ЦК КП (б) по-большевистски глубоко, метко вникнуть в сущность моего дела».
До решения его судьбы Нуркана Сеитова определили на работу в партийный отдел областной газеты «Советская Караганда», где он проработал до конца июня 1938 года. Бюро Карагандинского обкома 26 июня 1938 года рассмотрело дело Сеитова и решило откомандировать его в распоряжение ЦК КП (б) Казахстана.
Приехав в Алма-Аты, где у него находилась семья, начал работать в наркомате легкой промышленности Казахской ССР. С июля 1940 года до призыва в Красную Армию он – нарком легкой промышленности Казахской ССР.
Нарком Нуркан Сеитов был в числе тех, кто ушел в действующую армию в декабре 1941 года. Был назначен комиссаром 106‑й национальной кавалерийской дивизии, отправленной на фронт из города Акмолинска в апреле 1942 года.
Из воспоминаний Нурлана Сеитова – сына наркома:
«Впервые слезы душили меня в 14 лет при вступлении в комсомол. Кто-то из комиссии в райкоме комсомола спросил меня, где мой отец, и я выдавил из себя, сдерживая слезы: «Он погиб за Родину». Дальше я ничего не мог сказать: слезы сдавливали мне горло (тогда я не знал, что мой отец – предатель Родины). Эта трагедия нашей многодетной семьи нависала зловещей тучей над всей нашей жизнью. Мы с детства не знали правду об отце, не знала ее и наша мать Нуранья Шарипова. Только в далеких 60‑х годах на наш запрос в Москву был дан окончательный ответ: он враг народа.
В шестьдесят шестом году я вернулся из армии, где прослужил в войсках ПВО три года. Работая музыкантом в коллективе народной артистки СССР Розы Баглановой, мы гастролировали по Казахстану. И однажды в Кокчетавской области в селе Красный Яр я вдруг увидел в одном доме портрет своего отца.
Случилось это так. Перед концертом около клуба босоногие ребята играли в асыки. Ко мне подошел мальчик и спросил, кто из музыкантов Сеитов (афиша висела на дверях клуба). Узнав, что это я, он пригласил меня домой. В тесной землянке на видном месте висел портрет моего отца. Так мы впервые после войны нашли родную сестру нашего папы – Ажар, а маленький пацан оказался моим двоюродным братом. В те далекие годы, когда отец был объявлен врагом народа, все родственники отвернулись от нашей семьи, все боялись арестов. А тетя Ажар, потеряв все связи с родными, хранила портрет своего брата все эти годы. Она долго плакала, обнимая меня. Я тоже плакал.
Годы шли. Официальная правда о судьбе отца уже была с нами. Моего старшего брата Майдана не допустили к защите диссертации, исключили из аспирантуры при МГУ, когда при сдаче кандидатского минимума комиссия раскопала в документах брата, что он – сын врага народа, хотя на тот момент его научный руководитель – ученый с мировым именем академик Колмогоров – уже включил в учебник математики формулу, которую разработал мой брат.
Такая же судьба постигла и мою старшую сестру Мадину, когда она была аспиранткой в Институте зоологии АН КазССР.
Впервые публично рассказал правду о судьбе нашего отца Нуркана Сеитова известный музыкант, первая скрипка Казахстана Айткеш Толганбаев.
Как-то мне позвонила старшая сестра Мадина и сказала, что в алматинской газете написано что-то о нашем отце. Автора статьи – Людмилу Енисееву-Варшавскую, я знал лично, поэтому тут же позвонил ей домой. Она писала в газете о книге Айткеша Толганбаева «Исповедь судьбы жестокой», в которой он вспоминал о суде над изменниками Родины в 1947 году, когда на одной скамье подсудимых вместе с ним оказался и наш отец, героическим поведением которого он был восхищен.
Я нашел Толганбаева. Он плакал, узнав, что я сын того самого Нуркана Сеитова. Меня потряс его рассказ о том, как он боролся за свою реабилитацию в Москве, «отсыпаясь» на полу Казанского вокзала. Он обещал нам помочь реабилитировать нашего отца. Будучи уже тяжело больным, Айткеш-ага пригласил нас, детей Сеитова, на свой отчетный концерт в консерваторию. Перед концертом он поднял нас с кресел и сказал всему залу: «Вот дети великого наркома, комиссара дивизии, ставшие жертвами сталинского режима».
К сожалению, Айткеша Толганбаева уже нет с нами, он умер, не успев достучаться до правды о нашем отце… За этой правдой все эти годы мы ходили по многим инстанциям. Но ответ всегда был один и тот же – враг народа, изменник Родины».
Из воспоминаний Айткеша Толганбаева:
«Процесс над функционерами Туркестанского комитета и Туркестанского легиона проходил в Алма-Ате на закрытом заседании Туркестанского военного трибунала. Организаторы процесса постарались придать ему большой вес, объявив историческим возмездием народа за измену Родине и великому делу Ленина. Все детали были четко продуманы.
8 апреля 1947 года обвиняемых (по два надзирателя на каждого) ввели через особую дверь в зал. Для каждого из сорока девяти было заранее определено место. Мое – в четвертом ряду с краю.
Справа вдоль зарешеченных окон, выходящих на улицу Виноградова, плечом к плечу стояли солдаты, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками. Слева и сзади такой же плотной шеренгой выстроились офицеры различных родов войск. Может быть, для них и разыгрывали этот спектакль с заранее расписанными ролями?
Рядом с моим стулом стоял капитан в форме авиатора, ни на мгновенье, не отрывая от меня взгляда, с противоположной стороны зала так же внимательно наблюдал вооруженный солдат. Как будто я мог в любой момент выхватить из-за пазухи гранату и бросить ее туда, где на специальных местах сидели работники МГБ во главе со своим министром А.П. Бызовым.
Все в форме, при регалиях. Бызова несколько раз видел на допросах, только тогда не знал, что он является министром. Долговязый, худой, обычно приходил к следователю в штатском, молча слушал. Узнал рядом с ним сидящих офицеров, своих мучителей. По тому, как они смотрели на нас, нетрудно было догадаться, что, если здесь на суде посмею отказаться от выбитых от меня прежних показаний, я уже не выживу.
Многих из сидящих вокруг себя я знал, других видел впервые. Одних привезли в Алма-Ату из Ташкента, других – из Фрунзе и Ашхабада, третьих – из Душанбе. Как выяснилось на процессе, многих выловили в странах Восточной Европы, кого-то арестовали во время возвращения из плена.
Следствие и трибунал располагали частью архивов ТНК (Туркестанского национального комитета), захваченных в Германии после разгрома фашистов. На столе перед членами тройки лежали десятки томов с документами и протоколами допросов.
Первыми перед трибуналом предстали члены Туркестанского национального комитета. Не помню всех фамилий, но среди них были Н. Сеитов, К. Тныбеков, Х. Абдуллин, А. Колдыбаев и другие. Вели они себя по-разному. Некоторые отказывались отвечать на вопросы, а Н. Сеитов, бывший до войны каким-то казахстанским министром, кажется, легкой промышленности, на фронте комиссаром дивизии, а в Берлине членом ТНК, на суде, даже не отходя от своего места, сказал Хасбулатову:
– Не желаю с вами разговаривать! – сел, отвернувшись».
ПОНЯТЬ И ПРОСТИТЬ
18 апреля 1947 года Военным трибуналом Туркестанского военного округа в закрытом заседании, без сторон обвинения и защиты, Нуркан Сеитов был приговорен к высшей мере уголовного наказания, который был заменен отбытием наказания сроком 25 лет в лагерях. Умер в лагере Хабаровского края.
В середине 50‑х годов после смерти Сталина была амнистия, и дела многих бывших военнопленных пересматривались. Попав под амнистию, многие из них домой вернулись. Амнистия совсем не означала, что люди были реабилитированы. Их просто выпустили из лагерей.
С желанием узнать хоть что-то о дальнейшей судьбе комиссара Сеитова, я обратилась в информационный центр Министерства внутренних дел РФ по Магаданской области. Почему именно туда? Будучи в Центральном архиве в Алматы, разговорилась как-то с Марзией Ганиевной (зам. директора ЦГА РК), она разыскивала своего репрессированного деда, отца матери, и подсказала, куда можно и нужно обратиться.
По данным центра в Магаданской области, пребывал там Сеитов недолго, его перевели в Хабаровский край. Центр сам же (!) сделал туда запрос, и Управление по этому краю прислало архивную справку: 25 февраля 1956 года Нуркан Сеитов умер в областной больнице 2‑го отделения УИТЛК УМВД по Хабаровскому краю пос. Бира, ЕАО. К письму были приложены данные: анкета арестованного, акт о смерти и погребении. Похоронен 2 марта в поселке Бира Еврейской автономной области. На могиле установлена дощечка с надписью: «Сеитов Нуркан».
Россияне хотели помочь с реабилитацией наркома Нуркана Сеитова, но в связи с тем, что дело его находится в Казахстане, сейчас данный вопрос относится к компетенции Генеральной прокуратуры РК.
Была на встрече с первым заместителем генерального прокурора Иоганом Меркелем. Он объяснил, что все необходимо делать в рамках существующего Закона о репрессированных. Только вот о том, что по этому закону никого из бывших военнопленных реабилитировать нельзя, не сказал.
К 70-летию Великой Победы компанией «MediaZavod» на телеканале «Білім және Мәдениет» были подготовлены документальные фильмы из цикла «Первые. Вклад в Победу». Один из них был посвящен наркому Нуркану Сеитову. Фильм так и назывался – «Военнопленные».
Как вспоминала дочь Майдана, внучка Нуркана Сеитова, ее отец, тогда совсем подросток, сильно хотел увидеть отца и, зная, что он находится в здании НКВД на Виноградова, кидал камешки в каждое окно в надежде, что отец услышит.
А мне за тех парней, попавших в плен и прошедших все круги ада, обидно. Ведь они пошли сражаться с фашизмом за наше будущее, за наш независимый Казахстан. Но их не только унизили, создав вокруг них самое негативное общественное мнение, – от них отказалась Родина.
В Казахстане тем, кто в течение десятилетий обращался в государственные органы, удалось получить реабилитацию. Но их всего лишь сотня – в лучшем случае. А сколько сотен, может, даже тысяч до сих пор не реабилитированных?
В Российской Федерации указом президента реабилитированы попавшие в плен и пропавшие без вести уже давно, в 1995 году. В Казахстане аналогичного акта нет до сих пор. Сколько же можно биться об бронированную стену бездушия?
КЕГЕНСКИЙ ЛЕГИОНЕР
Благодаря поддержке фонда Ф. Эберта в Казахстане был начат проект «Право на добрую память: История репрессий военнопленных казахстанцев Второй мировой». Узнав настоящий ад в лагерях фашистских, те, кто выжил, прошел череду унижений в лагерях советских. Амнистия после смерти Сталина выпустила их с лагерей, но приговор «измена Родине» по знаменитой 58‑й статье с них никто не снял. Представляя истории тех, кому довелось попасть в плен, надеемся, что будут новые отклики, и значит, есть надежда вернуть их добрые имена.
Окончив Джаланашскую казахскую среднюю школу второго выпуска в 1939 году, Алимжанов Баба, став дипломированным учителем математики в сельской школе, предположить не мог, что ждет его впереди. Он был призван, как и все сверстники его возраста, в ряды Красной Армии и служил в ее рядах с февраля 1940 года. Проходил службу механиком-водителем танковой роты в отдельном разведывательном батальоне, получил звание сержанта.
Из письма Бабы Алимжанова генеральному прокурору СССР от 8 января 1955 года: «Перед началом Отечественной войны наш разведывательный батальон находился в Брестской области, в городе Семятич. 22 июня 1941 года утром принял первый бой с немецкими оккупантами».
Отдельный разведывательный батальон, где сержантом служил Баба, вел упорные бои с немцами, в середине июля 1941 года батальон находился уже в Смоленской области. Здесь остатки дивизии, куда входил разведывательный батальон Баба, попали в окружение. Это не было простым окружением, как никак три кольца. Но им удалось прорвать два кольца окружения: правда, на исходе были боеприпасы, не хватало людских ресурсов, и третье кольцо немцев прорвать им не удалось. Прорывая последнее кольцо окружения, танк Баба Алимжанова сгорел от попавшего артиллеристского снаряда, сам он получил ранение в ногу. Истекая кровью, без сознания вместе с оставшимися бойцами попал в плен. Находился затем в Брест-Литовском лагере для военнопленных, потом их перевезли в лагерь в Остров-Мозавецкий в Польше.
В 1942 году немцы стали организовывать различные формирования, его зачислили в рабочий батальон. Стали давать нормальный паек. Погнали на работу, с которой Баба-ата справлялся неплохо, и немцы назначили его командиром отделения. Не подумайте, что хорошо работал, чтобы выслужиться, нет, чтобы не мучили, получить свой кусок хлеба, просто сохранить свою жизнь.
Затем их перевезли в другое место, в г. Ромны, а сам рабочий батальон перевели в боевой туркестанский легион. И стали они вместо работы заниматься строевой подготовкой. Переодели в трофейную одежду венгерских и румынских солдат, дали в руки учебное оружие разных марок и проводили военное обучение. Надо отметить, присягу ни он сам, ни те, кто был с ним в батальоне, у немцев не принимали.
В марте 1943 года их перебросили в Германию в город Нейгаммер. Здесь Баба Алимжанов попал в штрафной лагерь из-за того, что избил немецкого ефрейтора за издевательства и оскорбления. Немцы схватили его, побили, как он сам позже объяснил, как собаку. После этого последовала череда штрафных лагерей… И однажды вместе с другими военнопленными Баба-ата попал в 191‑й батальон 113‑й Туркестанской дивизии. В рядах этого батальона, в тех местах, где вели охрану железнодорожных линий, познакомился с польскими партизанами и, выбрав удобный случай, убежал к ним. С партизанами участвовал в боях против немецких войск, причем он сам привел партизан в те опорные пункты, где стояли склады боеприпасов. Делал работу, что выполнял каждый партизан: минировал железнодорожные линии, пускал под откос немецкие эшелоны с военными снарядами.
В одном из боев попал в окружение эсесовских войск, где погибла половина товарищей, и в этом неравном бою вторично попал в плен. Офицеров расстреляли на месте, остальных привезли в концлагерь Маутхаузен (Австрия), в этом лагере Баба-ата пробыл до мая 1945 года. В лагере немцы их били, убивали, кололи штыками; чудом оставшегося в живых, его освободили американские войска.
Во время освобождения Баба-ата находился на барже, лежал, не мог встать, даже есть и пить. За пять дней, как их немцы доставили на баржу, их не кормили, хотя все были еле-еле доходяги. Потом станет известно о том, что баржа была заминирована, и немцы готовились ее утопить вместе с людьми. Пролежал месяц в лазарете, приобрел, можно сказать, человеческий вид, двигался, правда, с трудом, на костылях.
Советское представительство отправило его в г. Шапрот (Венгрия), здесь он пролежал два месяца в военном госпитале. Затем будет фильтрационный лагерь, оттуда в октябре попал в г. Первомайск, в Донбасс. Здесь Баба-ата работал проходчиком в шахте управления до июня 1946 года.
Он вернулся домой, работал в той же школе, где трудился до войны, в Кегенском районе Алматинской области. Преподавал физику, математику в 5–7‑х классах.
13 июня 1948 года его арестовали органы НКВД. Били в застенках, добиваясь признательных показаний. Не давали спать. Он подпишет все протоколы допроса, сказав следователю Прохорову: «Пишите, что хотите, если напишите, что я был заместителем самого Гитлера, я безоговорочно подпишу!».
Его осудили, дали 25 лет и отправили в Степлаг, находящийся на территории Джезказганской области. После смерти Сталина его выпустили по амнистии, и вряд ли он реабилитирован. Переживший не раз смерть, Баба-ата Алимжанов вернулся в родные края после 1955 года. Надо отдать должное его землякам: они чтили его за честный труд и относились к нему с большим уважением. Он является почетным гражданином Райымбекского района Алматинской области. У Баба-ата много разных наград, к медали «За отвагу», полученной в годы войны, добавлены юбилейные по случаю победы над фашистской Германией. За самоотверженный труд – уже другая группа наград.
Только среди них особое место занимает (людей, награжденных этим знаком отличия, не так уж много), – это медаль Маршала Жукова. В соответствии с решением Совета глав государств-участников Содружества Независимых Государств от 26 мая 1995 года Алимжанов Баба награжден медалью Маршала Советского Союза Г. Жукова.
Достойная награда – достойному солдату!
Вечная и добрая память кегенскому легионеру!
Разворот подготовила Дина ИГСАТОВА, собкорр «D»
