«Общественная позиция»
(проект «DAT» №07 (278) от 19 февраля 2015 г.
Республиканское статагентство сообщает, что в 2012 году в Казахстан прибыло 3006 человек, а убыло из страны 7002. Ощутимое отрицательное сальдо! Эдак мой давний знакомец, демограф Макаш Татимов, ратующий за активное колыханье супружеского лоскутного одеяла, никогда не увеличит численность казахстанцев. Значит, нужно изыскать какие-то другие способы.
***
Занес мне один успешный издатель роскошно изданный фолиант. Килограмма на три тянет. Вот это книжища! Крепкая, плотная, будто из полированного красного дерева, обложка-панцирь. Хоть орехи на ней коли. Яркий цветной орнамент. Древнее кричащее название. Лощеная бумага. Крупный, четкий шрифт. Отретушированные портреты. И к каждому очерку подобрана семейная фотография. Дизайн – обалдеть. Заставки – глаза разбегаются. Диву даешься полиграфическому искусству. Это надо же было такое сокровище соорудить! Поневоле изойдешь восторгом: О-о-о!.. Шик! Супер! Ғаламат! «Такую книгу я в жизни не видел!» – захлебываясь, сообщил знакомый поэт.
Ой, айтатыны жоқ! Керемет! Наверняка стоит такая книга тысяч пять-семь!
С трепетом, затаив дыхание, облизывая пересохшие губы, начинаю робко перебирать страницы. Ойбай-ау, что за люди? Большинство незнакомцы: бизнесмены, воротилы, деляги, чиновники… Очерки о выдающихся казахстанцах. Первая книга. Значит, выдающихся у нас – пруд пруди. Среди них каким-то образом затесался и я. Должен же быть один – атасы басқа. Воспроизведена домашняя фотография, где запечатлены в затрапезном виде мы с женой и совершенно незнакомая молодая казашка. Из очерка явствует, что у меня в Москве есть дочь. И редактор, видно, решил, что казашка на фото как раз она и есть. Очерк изобилует неточностями, опечатками, искаженными фактами, хотя и написан ловко и лестно.
Хм-м… И для чего, и для кого этот типографский шик и лоск? Для чего эти оформительские излишества? Этот парадный мундир? Книгу и держать-то неудобно – руки оттянешь. И тексты шаблонные, серенькие, юбилейные. И тональность – ох, ах, ух! И герои – так себе, никакая не элита. Содержание отдает дурновкусием. Чтобы потешить чье-то самолюбие, тщеславие.
Лежит это издание у меня в кабинете, притягивает взор как дорогая, но никому не нужная вещица. И выбросить жалко. Гости мои берут ее в руки, цокают-прищелкивают языками, а полистав, вздыхают и кладут на место. Сколько внешне невзрачных книжек у меня утащили-уволокли, а на эту искусную шкатулку никто и не позарится. Такую махину за пазухой не унесешь. Издатель явно перестарался. Весь пар ушел на гудок.
***
Конец холодного и убогого 1941 года. Уже несколько месяцев мы, депортированные, обитаем в захолустном казахском ауле Северного Казахстана. Все непривычно, неуютно. Соседки-сестры – Кульшара и Кульбара – часто навещают мою маму, приносят молоко, масло, курт, иримчик, учат ее казахским словам. Мама незнакомые слова произносит искаженно, на немецкий лад: зут (сүт), нан, айран, хаймак, ет, май, рымтшик, курд, су, аман, тшелек, бр (бір), экю (екі), торт (төрт)… Сестры смеются. У поволжских немцев есть такая особенность: вместо «т» произносят «д», вместо «ж» – «ш», перед гласными «с» превращается в «з». Таков неистребимый немецкий акцент. Гласные долгие, с растяжкой, «л» – мягкий.
Мама молодая, всего тридцать лет. Любит петь и подыгрывать себе на гитаре. Она выучила – по подсказке Кульшары и Кульбары – несколько строк казахской песни «Хама-шай». Поет мама так:
– Пазында Хама-шай дын бр дальоки
Айәр лыб Хама-шай дан больдым кульке…
После чего следует задорный припев:
– Ахау хайли лайэм, ляйли лайэм
Хама-шай кальдин кэин зауле дайем…
Я в недоумении. Ни одного слова понять не могу. По-моему, у казахов и слов-то таких нет.
Но мама поет увлеченно и уверена, что поет именно по-казахски. Папа слов этих так и не выучил, хотя мелодию на скрипке воспроизводит в замедленном темпе марша.
На октябрьских праздниках мы – папа, мама, я – исполнили эту песню на школьной сцене. Мама даже подпевала. Папа отбивал такт ногой. Я аккомпанировал на балалайке. Для аульчан это было внове. Они хлопали неистово. Говорили: «Ай, Анна, маладес! Поет по-казахски не хуже казахов!».
Лишь через год-другой я смекнул, что песня называется не «Хама-шай», а «Қамажай». Потом разобрался и в словах, которые мама на слух безбожно искажала. Вот как на самом деле они звучали:
– Басында Қамажайдың бір тал үкі,
Айрылып Қамажайдан болдым күлкі…
А припев такой:
– Ахау, хайлилайым, лилилайым,
Қамажай, қалдың кейін, сәулетайым…
Маме, годы спустя, я объяснил и слова, и смысл, и произношение. Я ведь тогда уже учился в казахской школе и для мамы был авторитетом. И мама перестала петь «Хама-шай».
С тех пор прошло о-хо-хо сколько лет. А я помню и мамин голос, и звук гитары, и мамино забавное произношение, в котором нельзя было понять ни одного слова.
Меня умиляют сам факт, людская доброта, непосредственность и тяга друг к другу.
Так было…