ОБ ОТЦЕ

«Обще­ствен­ная позиция»

(про­ект «DAT» №11 (282) от 19 мар­та 2015 г.

 

 Сохра­нить в себе человека…

 

Вот и про­ве­ли мы сорок дней. И теперь я могу говорить.

Пона­ча­лу труд­но было. Не было мыс­лей. Не было слов. Даже чувств каких-то осо­бен­ных. Ниче­го не было. Сту­пор. Ну и потом сле­до­ва­ло как-то собрать­ся, достой­но про­ве­сти похо­ро­ны, а потом уже…

Потом, может, выпить. Выго­во­рить­ся. Попла­кать. Но не пла­ка­лось. Не пилось. И не гово­ри­лось. А чего гово­рить, когда ухо­дит отец?

Все слиш­ком све­жо. Память выхва­ты­ва­ет какие-то эпи­зо­ды. Совсем живые. И голос все еще рядом. Дер­нешь­ся по при­выч­ке к теле­фо­ну, а зво­нить-то некому…

Пом­ню, при­е­хал заби­рать его из боль­ни­цы после пято­го инфарк­та. Зашел в фойе. Сидит на ска­ме­еч­ке, ждет. И…какой-то он дру­гой стал, что ли? Как-то съе­жил­ся весь. И без того невы­со­кий, щуп­лый, а тут, ну совсем маль­чиш­ка. Толь­ко гла­за и оста­лись. Смот­рит, как обыч­но, пря­мо. Твер­до. Я пыта­юсь взбод­рить, под­тру­ни­ваю по-казахски:

– Чего это вы, Гер-ага, зача­сти­ли сюда? Реши­ли кол­лек­ци­о­ни­ро­вать инфаркты?

– Аха, – отзы­ва­ет­ся, – Мне тут вра­чи ска­за­ли, что рекорд при­над­ле­жит како­му-то архи­тек­то­ру, у него было шесть. Вот, думаю, если так даль­ше пой­дет, то смо­гу побить.

– Луч­ше не сто­ит, – говорю.

И идем даль­ше. Ме-е-едлен­но. Шаг-два, оста­но­ви­лись, поды­ша­ли. Чув­ствую, рука его дро­жит от напря­же­ния. А до маши­ны еще мет­ров тридцать.

Ну что такое трид­цать мет­ров в обыч­ной жиз­ни? Не заме­ча­ешь. А тут каж­дый шаг на мораль­но-воле­вых. Ну и мыс­ли в голо­ву лезут. Всякие.

Что оста­ет­ся делать? Посме­и­ва­юсь, глу­по ерни­чаю, а на душе паскудно.

Нако­нец, дошли. Откры­ваю дверь, чтоб под­са­дить, и тут он мне на ухо, осто­рож­но так, но внятно:

– Если что – поло­жишь рядом с друзьями.

Как ледя­ной водой ока­тил. Я остол­бе­нел. Выпу­чил­ся на него осто­ло­пом, а он серьез­но так:

– Где Аскар (Аскар Сулей­ме­нов – Ред.) лежит. Ну и все осталь­ные. Хоте­лось бы где-нибудь рядышком…

Тут мое зубо­скаль­ство и кон­чи­лось. И игри­вое настро­е­ние куда-то испа­ри­лось. До дома дое­ха­ли молча.

Через пару дней, не ска­зав нико­му ни сло­ва, по-воров­ски, я все-таки заста­вил себя поехать на Кенсай.

Дол­го бро­дил там меж огра­док в клад­би­щен­ской тиши. Вчи­ты­вал­ся в над­пи­си, вгля­ды­вал­ся в лица. Вся недав­няя наша исто­рия поко­ит­ся здесь. Тяже­лые ощу­ще­ния. Даже и не пой­мешь – что чув­ству­ешь. Пыта­ешь­ся осмыс­лить. Ниче­го пут­но­го не выхо­дит. Столь­ко имен! И за каж­дым име­нем – доро­га. И все эти доро­ги сошлись на этих холмах.

Мно­гих знал. Общал­ся. Слав­ные были люди.

И, слов­но, ожи­ва­ли они на миг. Выплы­ва­ли из памя­ти. Воз­ле неко­то­рых я оста­нав­ли­вал­ся, мыс­лен­но разговаривал.

Так и про­топ­тал­ся до вече­ра. Вымо­тал­ся, но Аска­ра так и не нашел. Поспра­ши­вал там у слу­жи­те­лей. Никто не зна­ет. Да и когда Аскар ушел? В 92-ом? Вро­де бы не так дав­но, а уж не оста­лось мест на ста­ром Кен­сае. Да и на новом тес­но. Впритык.

Вер­нул­ся домой и наут­ро попер­ся к Бельгеру.

Сидит, как обыч­но. «Шкря­ба­ет».

– Что? – спрашиваю.

– Чепу­ха.

– М‑м-м. Может, изда­дим отдель­ной книгой?

– Хоро­шо бы. Тома на четы­ре наберется.

– Но вна­ча­ле надо разо­брать­ся с Избран­ны­ми, – говорю.

– Да, – согла­ша­ет­ся. – Надо бы.

И, сла­ва богу, забыл­ся Кен­сай. Рано о нем думать, решил я. И выки­нул все пло­хое из головы.

И мы взя­лись за Избран­ное. Ста­ли соби­рать. Не ска­зать, что­бы дол­го про­во­зи­лись. У него же все по-немец­ки, все по полоч­кам. Сло­жи­лась доволь­но при­лич­ная книж­ка. Что-то я убрал, что-то попро­сил доба­вить. Обыч­ная рабо­та. Но мысль моя была: пусть эта – семь­де­сят пятая кни­га – согре­ет ему серд­це. Издер­ган­ное, изо­рван­ное, изму­чен­ное его сердце.

Руко­пись повез­ли в Гон­конг и где-то там, на гра­ни­це с Кита­ем, в очень при­лич­ной типо­гра­фии отпе­ча­та­ли руч­ным способом.

Как он радо­вал­ся! Пацан пацаном.

А потом уже взя­лись за «Чепу­ху». Пла­ни­ро­ва­ли два тома в этом году и два в следующем.

Не успе­ли.

Я не могу утвер­ждать о том, что знал его луч­ше всех. Но у нас был какой-то свой осо­бый раз­го­вор, кото­рый начал­ся лет два­дцать назад. А может, и боль­ше. Тогда еще союз писа­те­лей был Сою­зом писа­те­лей. Тогда еще Алма­ты была Алма-Атой. Тогда вро­де и люди вро­де были как свет­лей, что ли. А может, я это уже про­сто выду­мы­ваю. Хотя нет. Так оно и было на самом деле. Город был горо­дом, а люди по боль­шей части были людьми.

Так вот, сиде­ли мы в том самом Сою­зе писа­те­лей с неза­бвен­ным Аксе­леу Сей­дим­бе­ко­вым в одном каби­не­те и гото­ви­ли к выпус­ку аль­ма­нах «Алем» от кол­ле­гии по лите­ра­тур­но­му пере­во­ду. Пом­нит­ся, я тогда рабо­тал над фило­соф­ским трак­та­том Шака­ри­ма «Три исти­ны» (Уш анык). Заод­но выпи­сы­вал в отдель­ную тет­рад­ку непе­ре­во­ди­мые казах­ские иди­о­мы и слож­ные обо­ро­ты. И когда у меня нако­пи­лась солид­ная под­бор­ка «непе­ре­во­ди­мо­стей», я поехал к Бель­ге­ру по насто­я­нию того же Аксе­леу-ага. Он так и ска­зал: «Иди к нему. Никто кро­ме Бель­ге­ра в этом не разберется».

Так оно и слу­чи­лось. Про­си­де­ли мы над мои­ми запи­ся­ми несколь­ко часов. Герольд Кар­ло­вич про­из­вел на меня серьез­ное впе­чат­ле­ние. Одно­слож­ные сло­ва он щел­кал как ореш­ки, а пого­вор­ки и обо­ро­ты сопро­вож­дал подроб­ны­ми ком­мен­та­ри­я­ми. Из того раз­го­во­ра я узнал, что одних толь­ко лоша­ди­ных мастей у нас свы­ше шести­де­ся­ти. В рус­ском язы­ке неко­то­рых мастей про­сто не суще­ству­ет. Объ­яс­ня­ет­ся это легко.

Вот у нас снег про­сто белый. А у север­ных наро­дов у сне­га сот­ни оттен­ков. Так что как пра­виль­нее по-казах­ски будет «кау­рый», я до сих пор не знаю. Суще­ству­ет несколь­ко вари­ан­тов. Да и вооб­ще, пере­во­дить, ока­зы­ва­ет­ся, надо не сло­ва и фра­зы, а – мыс­ли и поня­тия. А за каж­дым поня­ти­ем, как пра­ви­ло, сто­ит миро­вос­при­я­тие цело­го народа.

Ну вот, ска­жем, в одном из ауэ­зов­ских рас­ска­зов автор срав­ни­ва­ет муж­скую кра­со­ту с бла­го­род­ной ста­тью жереб­ца. Если пере­во­дить под­строч­но, то по-рус­ски это про­зву­чит не совсем кор­рект­но. И таких при­ме­ров – миллион.

…Но что-то я отвлек­ся. Все это, конеч­но, инте­рес­но, но это так, – част­но­сти лите­ра­тур­ной кух­ни. Важ­но, что тогда завя­зал­ся диа­лог. И длил­ся он, полу­ча­ет­ся, аж до седь­мо­го фев­ра­ля 2015 года.

Я знаю, что круг обще­ния у Гер-ага был неве­ро­ят­но боль­шой и каж­до­му есть что рас­ска­зать. Ведь все к нему шли. И всем нам он был отцом: и пра­вым, и непра­вым, и белым, и чер­ным, и пуши­стым, и колю­чим, и насто­я­щим, и фаль­ши­вым. А когда отцы ухо­дят, труд­но подо­брать пра­виль­ные сло­ва. Ты толь­ко чув­ству­ешь, как от тебя отка­лы­ва­ет­ся кусок жиз­ни. И его уже не при­спо­со­бить назад. Не при­шить и не при­кле­ить. Вот такая вот беда.

И вот теперь, посте­пен­но воз­вра­ща­ясь из внут­рен­не­го оце­пе­не­ния, попы­тать­ся без слез и соп­лей отве­тить на вопрос – что же ушло вме­сте с Бель­ге­ром, что он унес с собой, ста­но­вит­ся совсем грустно.

Мне дума­ет­ся, мы поте­ря­ли Совесть. Мы поте­ря­ли Досто­ин­ство. Честь. Муд­рость. Скром­ность. Все, что состав­ля­ло мно­го­ве­ко­вой нрав­ствен­ный кодекс Человека.

Дело в том, что Бель­гер был в каком-то смыс­ле шырақ­шы. Это такой – смот­ри­тель. Хра­ни­тель. Его мис­сия – сле­дить за тем, что­бы огонь свя­то­го места не погас. Люди при­хо­дят к нему, что­бы очи­стить­ся. Помо­лить­ся. Испо­ве­до­вать­ся. Вспом­нить былое. И это очень важ­ное дело. Дале­ко не каж­до­му оно по плечу.

К сожа­ле­нию, нын­че на аван­сцене, пере­ли­ва­ясь буй­ны­ми крас­ка­ми, пест­рит визг­ли­вый и отда­ю­щий пош­ло­стью акту­а­ли­тет. В цене при­спо­соб­лен­че­ство и ушла­ган­ство, выда­ва­е­мое за пред­при­им­чи­вость. Изво­рот­ли­вость и при­твор­ство, выда­ва­е­мые за про­зор­ли­вость и жерт­вен­ность. Наблю­дать все это при­скорб­но. Нация теря­ет свой облик. Кровь пожи­же­ла. На виду те, у кого гром­че голос и креп­че желу­док. И это в купе с дре­му­чим неве­же­ством и отда­лен­ным пред­став­ле­ни­ем о куль­ту­ре. Как пра­ви­ло, все это сдоб­ре­но пор­ци­ей извра­щен­но­го пони­ма­ния исла­ма. Или же наобо­рот – сле­пым покло­не­ни­ем запа­ду. По сути это – две край­но­сти. Они не име­ют точек сопри­кос­но­ве­ния, хотя и сосу­ще­ству­ют в одной реальности.

Вре­мя выби­ра­ет сво­их геро­ев. Исто­ри­че­ская ситу­а­ция вытал­ки­ва­ет на поверх­ность тех, чья био­гра­фия харак­те­ри­зу­ет эпо­ху. Вре­мя нераз­рыв­но свя­зы­ва­ет­ся с име­нем кон­крет­ной лич­но­сти, и эта лич­ность оли­це­тво­ря­ет время.

Про­из­не­сем, к при­ме­ру, вслух: «Баур­жан Момыш-улы», и перед гла­за­ми воз­ни­ка­ет образ непо­ко­ле­би­мо­го героя, баты­ра, искус­но­го пол­ко­вод­ца. Или вспом­ним: «Каныш Сат­па­ев», и перед нами пред­ста­ет вели­кий уче­ный. И так – со все­ми. Алия, Маншук…Чокан. Муста­фа, Али­хан. И туда – вглубь веков. Абы­лай. Джа­ни­бек, Керей… Да боже мой, всех раз­ве пере­чис­лишь! Мно­го их было. Много.

А чем харак­тер­но наше время?

Гром­ки­ми процессами.

Какие име­на пер­вы­ми всплы­ва­ют в памяти?

Рахат. Хра­пу­нов. Абля­зов… И тут же – Заман­бек. Алтынбек…

И спи­сок каж­дый раз попол­ня­ет­ся. Собы­тия кри­ми­наль­но­го харак­те­ра, позор­ные раз­об­ла­че­ния дав­но уже пере­ста­ли вос­при­ни­мать­ся как нон­сенс и при­об­ре­ли харак­тер буд­нич­ных собы­тий в лен­те ново­стей. Такая вот при­ме­та времени.

А что это зна­чит в кон­цеп­ту­аль­ном смысле?

Ушли Акса­ка­лы. Носи­те­ли нрав­ствен­но­го кода. Вме­сте с ними ушел наш мно­го­ве­ко­вой нрав­ствен­ный кодекс Граж­да­ни­на. На сме­ну им, в поряд­ке оче­ред­но­сти, при­шли про­сто люди пре­клон­но­го воз­рас­та, под­рас­те­ряв­шие за послед­ние два­дцать с неболь­шим лет остат­ки чело­ве­че­ско­го досто­ин­ства. Речи их начи­на­ют­ся с при­выч­ной ман­тры: «Бла­го­да­ря елба­сы». Видим мы это прак­ти­че­ски каж­дый день. Как им верить?

Если чест­но, мно­го чего раз­но­го про­изо­шло в нашей стране бла­го­да­ря елба­сы. Есть там, конеч­но, что достой­но ува­же­ния, и есть про­сче­ты с мут­ным шлей­фом. Осо­бен­но это чув­ству­ет­ся в послед­нее вре­мя. Атмо­сфе­ра какая-то удуш­ли­вая ста­ла. При­тор­ная на слух и горь­ко­вая на вкус. Елея мно­го­ва­то. Он раз­лил­ся по всем власт­ным кори­до­рам, и на нем уже мно­гие поскольз­ну­лись, попа­да­ли и рас­шиб­ли себе лбы. Впро­чем, иные при­спо­со­би­лись и вполне бла­го­по­луч­но сколь­зят. В основ­ном – по скло­ну вверх. Пло­хое во всем этом то, что раз­го­во­ры наши сно­ва пере­ме­сти­лись на кухни.

К чему я все это говорю?

К тому, что Гер-ага отно­сил­ся к вла­сти с опре­де­лен­ной долей скеп­си­са. При этом он ско­рее сочув­ство­вал, чем зло­рад­ство­вал. Мож­но ска­зать, даже доса­до­вал. А это – важ­но. В этом смыс­ле наши мыс­ли во мно­гом сов­па­да­ли. Я тоже вижу, что корабль наш проч­но сел на мель, в нем заве­лись кры­сы, хочет­ся помочь, а как? Пира­там так нра­вит­ся боль­ше. Им невы­год­но, что­бы коман­да взя­лась за ум и осо­зна­ла, что так даль­ше нель­зя. Что пора што­пать дыры и плыть даль­ше. Что надо как-то спа­сать поло­же­ние, а ина­че «дело совсем швах» (бель­ге­ров­ское выра­же­ние – Авт.). И тут не вре­мя на деле­ния на пра­вых и на левых, на каза­хов и нека­за­хов, на насто­я­щих каза­хов и шала-каза­хов. Дело в том, что все мы – на одном кораб­ле и пора уже, нако­нец, понять, что толь­ко вме­сте мы можем сдви­нуть­ся с места. А что каса­ет­ся «самых умных», то у них дав­но уже заго­тов­ле­ны запас­ные шлюп­ки и все свое доб­ро они заго­дя пере­вез­ли и акку­рат­но попря­та­ли за буг­ром. Так что их мало что тут дер­жит. Они в любую мину­ту попры­га­ют в свои лод­ки и «сва­лят отсю­до­ва» налег­ке. Иные уже сва­ли­ли и кор­чат нам «отту­до­ва» вся­кие рожицы.

Ну, хва­тит. Все это не новость и по сто раз гово­ре­но. Надо­е­ло уже. Важ­ны отве­ты на вопро­сы: что делать и как спа­сать положение?

Вот что думал по это­му пово­ду Бельгер.

В наших раз­го­во­рах Герольд Кар­ло­вич пред­ла­гал, во-пер­вых, отка­зать­ся от мар­ки­ров­ки. То есть – писать в пас­пор­тах: казах. Всем. Как в Аме­ри­ке. Там ведь у всех в пас­пор­тах сто­ит: аме­ри­ка­нец. Граж­да­нин Аме­ри­ки. Как в Изра­и­ле, меж­ду про­чим. В Кана­де. Это объ­еди­ня­ет. Не быва­ет шала-евре­ев или шала-аме­ри­кан­цев. Там уже даль­ше, пожа­луй­ста, дели­тесь. Обы­чаи надо чтить. Это свя­то. А в общем все – граж­дане одной стра­ны. Пола­гаю, это разум­но. Никто наши жузы и роды не отме­нит, но в целом мы – один этнос. Кро­хот­ный, прав­да. Мил­ли­о­нов десять по все­му миру. И Роди­на у нас – одна, сла­ва богу. У мно­гих этой роди­ны вооб­ще нет. Возь­ми­те, к при­ме­ру, тех же кур­дов. Их око­ло соро­ка мил­ли­о­нов бро­дит по све­ту. Или цыган. Тибетцев.

Далее.

Бель­гер хотел, что­бы эко­но­ми­ка по сво­ей важ­но­сти не довле­ла над куль­ту­рой. Пла­то­нов­ский взгляд. Резон в том, что ника­кая самая рас­пре­крас­ная и бога­тая эко­но­ми­ка не опре­де­ля­ет уро­вень общей куль­ту­ры. Наобо­рот, куль­ту­ра опре­де­ля­ет созна­ние нации и госу­дар­ства в целом. Она име­ет опре­де­ля­ю­щее зна­че­ние. А коли так, то самым глав­ным чело­ве­ком в обще­стве явля­ет­ся – Учи­тель. И это понят­но. Вто­рым – Поэт. Носи­тель Сло­ва. Не те сти­хо­пле­ты и сло­во­блу­ды, что пре­вра­ща­ют любое засе­да­ние «Нур-Ота­на» в день рож­де­ние, а Под­лин­ный хра­ни­тель наци­о­наль­но­го кода. Мыс­ли­тель. Фило­соф. Худож­ник. Чело­век, кото­ро­му народ дове­рит гово­рить от сво­е­го име­ни. Махам­бет. Гёте. Абай.

Тре­тьим – Лекарь. Врач.

И толь­ко потом – казначей.

Деся­тым в этом перечне дол­жен быть – пра­ви­тель. Он сто­ит перед виночерпием.

У нас же этот спи­сок пере­вер­нут. И это не есть хорошо.

Так гово­рил Бельгер.

Мно-о-ого о чем нам теп­ло тол­ко­ва­лось в нашем дол­гом раз­го­во­ре. И после каж­дой такой встре­чи оста­ва­лось при­ят­ное после­вку­сие, буд­то попил воды в гор­ном ручье. А теперь, я поче­му-то гово­рю обо всем в про­шед­шем вре­ме­ни. Непри­выч­но, ей-богу. Так я о нем еще нико­гда не гово­рил. Даже сей­час состо­я­ние какое-то непо­нят­ное. Все про­изо­шло слиш­ком быст­ро. Пом­ню лишь фрагментами.

Шесть­на­дцать дней комы. Томи­тель­ное ожи­да­ние: проснет­ся – не проснется?

На сем­на­дца­тый при­е­ха­ла из Моск­вы Ира (дочь – Ред.). Он, слов­но ждал ее, вдруг открыл гла­за. Улыб­нул­ся и все…

Потом – похо­ро­ны. Наро­ду бит­ком в Ауэ­зов­ском театре.

Потом – Кен­сай. Подо­бра­ли место. Как он и хотел: рядом с дру­зья­ми. Непо­да­ле­ку, в шагах два­дца­ти, Кадыр Мырзалиев.

Потом ас – помин­ки. Люди что-то гово­ри­ли. Вспо­ми­на­ли по-доб­ро­му. А мозг отка­зы­вал­ся при­ни­мать про­стую, каза­лось бы, вещь: Его боль­ше нет. Я сам опус­кал его в могилу.

Нет. Не при­ни­ма­ет­ся. Какая-то стран­ная бло­ки­ров­ка созна­ния. Навер­ное, нуж­но вре­мя, что­бы, нако­нец, дошло.

Что оста­ет­ся нам?

Память. Как завещание.

Эта слав­ная жизнь начи­на­лась очень горь­ко. С неспра­вед­ли­во­сти и ссыл­ки. Затем был путь бес­при­мер­но­го муже­ства и борь­бы с болез­ня­ми и кос­но­стью. Затем – дол­гая писа­тель­ская доро­га. Мил­ли­о­ны испи­сан­ных стра­ниц, сот­ни тысяч слов. Мыс­лей. Откро­ве­ний. Закан­чи­ва­лась эта жизнь в атмо­сфе­ре все­об­ще­го при­зна­ния и почи­та­ния. И теперь уже мож­но с уве­рен­но­стью гово­рить о том, что это была пре­крас­ная жизнь. Чест­ная. Достой­ная. Уникальная.

Что я еще могу сказать?

Он всех нас любил. Он всем нам заве­щал быть людь­ми. Несмот­ря ни на что. Навер­ное, это самая труд­ная зада­ча в жиз­ни каж­до­го. Сохра­нить в себе чело­ве­ка. Бель­ге­ру это удалось.

Полу­чит­ся ли у нас?

Ермек ТУРСУНОВ

 

 

 

Пись­мо читателя

 

…ЕР-АҒА

Не хочет­ся верить, что ушел из жиз­ни вели­кий Граж­да­нин, пат­ри­от, пуб­ли­цист, люби­мец наше­го наро­да – Герольд Бельгер.

Он был насто­я­щий Гер-Ага, Ер-Ага – как окре­стил сво­е­го любим­ца наш народ, кото­ро­му он отве­чал вза­им­но­стью. Он был вели­ким чело­ве­ком с немец­кой кро­вью, но с казах­ской душой – явле­ние уни­каль­ное в совре­мен­ной жизни.

Он писал, что «Все­му хоро­ше­му и доб­ро­му в моей жиз­ни поми­мо роди­те­лей я обя­зан Аулу: там мое нрав­ствен­ное нача­ло, моя любовь, моя печаль, в душе – я казах, мне близ­ка эта мен­таль­ность». В его серд­це вме­ща­лись любовь к сво­е­му наро­ду и боль к сво­ей искон­ной Родине.

В 80‑х годах он упор­но обби­вал поро­ги Мос­ков­ско­го Крем­ля в надеж­де вос­ста­но­вить немец­кую авто­но­мию на Вол­ге, рас­пу­щен­ную в 1941 году. Но не полу­чи­лось!!! Несбыв­ши­е­ся меч­ты! Боль за судь­бу сво­е­го народа!

Но судь­ба дала ему вто­рую Роди­ну – Казах­стан, где он стал истин­ным пат­ри­о­том её и всю остав­шу­ю­ся жизнь посвя­тил ей.

В одном из интер­вью на вопрос кор­ре­спон­ден­та «В какой стране Вы меч­та­ли бы родить­ся, будь у Вас ещё одна жизнь?» — Он отве­чал: я хотел бы вновь ока­зать­ся в ауле после­во­ен­ных лет на бере­гу Иши­ма, там, где «Иман – Выс­шая Совесть».

Он бла­го­да­рен судь­бе, что видел и зна­вал в раз­ной сте­пе­ни вели­ких граж­дан стра­ны – М. Ауэ­зо­ва, Г. Мусре­по­ва, А. Жуба­но­ва, К. Сат­па­е­ва, Б. Момы­шу­лы и мно­го дру­гих выда­ю­щих­ся лич­но­стей. Ему доро­ги совре­мен­ные интел­лек­ту­а­лы, ценил моло­дое поко­ле­ние. Он гово­рил: «Тау­ба, тау­ба. Тро­пой лите­ра­то­ра бре­ду и поныне: кое-что все же вопло­ти­лось в жизнь». Он очень актив­но про­яв­лял зако­но­твор­че­скую пози­цию по мно­гим акту­аль­ным про­бле­мам. Как он радо­вал­ся, что бла­го­да­ря муд­ро­сти и толе­рант­но­сти казах­ско­го наро­да раци­о­наль­но раз­ре­шал­ся наци­о­наль­ный вопрос: И это раду­ет, успо­ка­и­ва­ет, все­ля­ет надеж­ду. Сча­стье, что я до это­го дожил! Чув­ствую, что я нужен Казах­ста­ну». Да! Вы были очень нуж­ны. Как теперь не хва­та­ет Вас!

Перед ухо­дом из этой жиз­ни в послед­нем номе­ре его люби­мой газе­ты «ДАТ», выра­жая свою любовь к этой зем­ле, к её наро­ду, Гер-Ага про­сит похо­ро­нить его на клад­би­ще Кен­сая, где лежат его дру­зья, с кото­ры­ми будет про­дол­же­на его вто­рая жизнь, отку­да будет обо­зре­вать род­ную сто­ли­цу – Алма­ты. Меч­та его осуществилась.

Когда из жиз­ни ушел Вели­кий граж­да­нин, сын кир­гиз­ско­го наро­да – Чин­гиз Айт­ма­тов, то дру­гой Вели­кий граж­да­нин, сын даге­стан­ско­го наро­да – Расул Гам­за­тов посвя­тил ему свои пре­крас­ные сти­хи под назва­ни­ем «Мой Вели­кий Полу – Евро­пе­ец, Мой Вели­кий Полу – Ази­ат», кото­рые не оста­ви­ли нико­го рав­но­душ­ным, где были отра­же­ны любовь наро­да, невос­пол­ни­мая боль утраты.

Наш Гер-Ага, Ер-Ага – вели­кий сын двух наро­дов, двух стран, и есть пред­ло­же­ние на гра­нит­ной пли­те памят­ни­ка написать:

«Наш Вели­кий Полу – Европеец,

Наш Вели­кий Полу – Азиат».

Это будет луч­шим памят­ни­ком Вели­ко­му чело­ве­ку, истин­но­му пат­ри­о­ту Героль­ду Бель­ге­ру. Не будет лиш­ним, если одной из глав­ных улиц Алма­ты при­сво­ить его Имя. Он досто­ин этого!

Иман­ды болы­ңыз, Гер-Ага, Ер-Ага!

 

Фати­ма ШЫҢҒЫСОВА,

кан­ди­дат меди­цин­ских наук,

г.Алматы