Берик Жылкыбаев: ОТ ХОЛОПСТВА не останется и следа

Сего­дня о твор­че­ском (и не толь­ко) состо­я­нии мы бесе­ду­ем с Бери­ком Жыл­кы­ба­е­вым – извест­ным фило­ло­гом и писа­те­лем, лите­ра­тур­ным иссле­до­ва­те­лем. Его мыс­ли порой кажут­ся излишне опти­ми­стич­ны­ми, но в них про­сле­жи­ва­ет­ся глу­бо­кое сопе­ре­жи­ва­ние за, изви­ни­те за кли­ше, теку­щий момент. 

– Берик Маги­со­вич, так полу­чи­лось, что казах­ский народ в сво­ей исто­рии пере­ска­ки­ва­ет из фор­ма­ции в фор­ма­цию – из коче­во­го фео­да­лиз­ма в царизм, из цариз­ма в соци­а­лизм, отту­да на наши голо­вы валит­ся вне­зап­но суве­рен­ность. Такие про­цес­сы не про­хо­дят бес­след­но. При этом пере­пи­сы­ва­ет­ся исто­рия, что, в прин­ци­пе, объ­яс­ни­мо. Но в то же вре­мя созда­ет­ся мифо­твор­че­ство, кото­рое сей­час у нас при­ня­ло угро­жа­ю­щие мас­шта­бы. Какой-нибудь ауль­ный заби­я­ка и дра­чун объ­яв­ля­ет­ся баты­ром, ничтож­ный в поли­ти­че­ско-соци­аль­ном плане чело­век пре­воз­но­сит­ся как спа­си­тель наро­да. Как вы к это­му относитесь?

– Я отно­шусь к это­му очень спо­кой­но. Кто зна­ет исто­рию казах­ско­го наро­да, цен­траль­но­ази­ат­ских наро­дов, вооб­ще исто­рию Ближ­не­го и Сред­не­го Восто­ка, тот дол­жен пони­мать, что нома­дизм, с одной сто­ро­ны, при­но­сил вели­кие бла­га наро­ду. А с дру­гой сто­ро­ны, это был тот аре­ал, вер­нее, даже реги­он, где мож­но было все сти­рать и все начи­нать зано­во. Неслу­чай­но в казах­ском быту, в казах­ской жиз­ни уста­но­ви­лись тра­ди­ци­он­ные семей­но-родо­вые отно­ше­ния. Неслу­чай­но каза­хи дол­ги­ми века­ми поль­зо­ва­лись пере­нос­ным жили­щем – юртой. Один китай­ский путе­ше­ствен­ник и муд­рец очень круп­но­го калиб­ра вос­хи­щал­ся казах­ской юртой и гово­рил, что в ней сосре­до­то­чен ком­плекс все­го миро­зда­ния, в кото­ром отра­жа­ет­ся миро­вос­при­я­тие казахов.

Бази­ру­ясь на этом, я при­шел к выво­ду, что в любой ситу­а­ции, в кото­рой может ока­зать­ся казах­ская семья, в край­них пре­де­лах – от само­го опти­маль­но­го до само­го опти­ми­сти­че­ско­го, казах, нахо­дясь в сво­ей юрте, в сво­ей семье, не поте­ря­ет сво­е­го мен­та­ли­те­та, зало­жен­но­го в мно­го­ве­ко­вом суще­ство­ва­нии в Вели­кой Степи.

Во-пер­вых, каза­ху при­су­ще сво­бо­до­лю­бие. Если нач­нешь при­тес­нять каза­ха, он собе­рет свою юрту и отко­чу­ет куда-нибудь подаль­ше. А если каза­ха будут встре­чать госте­при­им­но, встре­чать с дове­ри­ем, то это выс­шее бла­го для тех, кто сосед­ству­ет с этим народом.

Хочу оста­но­вить­ся на попыт­ках неко­то­рых наших уче­ных, ака­де­ми­ков и про­сто пат­ри­о­тов, како­вы­ми они себя счи­та­ют, пере­пи­сать зано­во исто­рию казах­ской Сте­пи. У них ниче­го не полу­чит­ся. Для того что­бы напи­сать такую исто­рию, нуж­но вжить­ся в казах­скую сре­ду, побы­вать сре­ди наро­да, знать его настро­е­ние, про­сле­дить жизнь несколь­ких поко­ле­ний семей, про­ник­нуть­ся духом, кото­рый ведет казах­ский народ. Это дух сво­бо­до­лю­бия и опо­ры на соб­ствен­ные силы.

– Выхо­дит, те, кто пишет исто­рию, ото­рва­ны от корней?

– Про­изо­шла очень печаль­ная мета­мор­фо­за, на мой взгляд. Когда чув­ство необ­хо­ди­мо­сти при­спо­саб­ли­вать­ся к обсто­я­тель­ствам, допу­стим, к погод­ным, неуро­жаю, джу­ту, из кото­рых каза­хи все­гда выхо­ди­ли если не побе­ди­те­ля­ми, но, во вся­ком слу­чае, непо­беж­ден­ны­ми, эти сти­хий­ные бед­ствия тра­ги­че­ским обра­зом отра­зи­лись на судь­бе наро­да. В совет­ское вре­мя и в годы цариз­ма каза­хов пыта­лись лишить сво­бо­до­лю­бия. Каж­дый аул носил вме­сто назва­ний номе­ра – 11‑й, 12‑й, искон­ные назва­ния аулов сохра­ни­лись толь­ко в памя­ти жите­лей. Для цар­ской адми­ни­стра­ции это были аулы-номе­ра, при совет­ской вла­сти тоже появи­лись нанос­ные «Путь Ильи­ча», «Прав­да Восто­ка» и было закреп­ле­но место каж­до­го аула, когда он не мог пере­дви­гать­ся, ухо­дить. Фик­тив­но были выде­ле­ны какие-то наде­лы, кото­ры­ми буд­то вла­дел аул, но на самом деле, ими вла­де­ли цар­ские став­лен­ни­ки – баи, став­лен­ни­ки совет­ской вла­сти – пред­се­да­те­ли кол­хо­зов, кото­рые напря­мую зави­се­ли от выше­сто­я­щей вла­сти. Вот это огра­ни­че­ние в сво­бо­де пере­дви­же­ния, мыш­ле­ния, твор­че­ства – песен­но­го и музы­каль­но­го – пагуб­но отра­жа­ет­ся и сего­дня на жиз­ни казах­ско­го народа.

Вот, напри­мер, запре­ти­ли про­ве­де­ние айты­сов. Но это не зна­чит, что все каза­хи бро­си­ли свою веко­вую подру­гу – дом­б­ру и замол­ча­ли. Нет, эти запре­ты толь­ко раз­жи­га­ют страсть к песен­но­му твор­че­ству. Пусть люди не дума­ют, что с запре­том офи­ци­аль­ных айты­сов пре­кра­ти­лись айты­сы вооб­ще. В аулах, на селе люди поют такие пес­ни, от кото­рые мно­гим власт­ву­ю­щим бы не поздоровилось.

– Про­сти­те, насколь­ко я знаю, айты­сы в послед­нее вре­мя поте­ря­ли свое искон­ное пред­на­зна­че­ние и пре­вра­ти­лись в состя­за­ния, кто гром­че вос­хва­лит пре­зи­ден­та и пар­тию «Нур Отан». Раз­ве это не так?

– Этак так, если на это смот­реть с офи­ци­аль­ной точ­ки зре­ния. Такие айты­сы пре­вра­ти­лись в песен­ный рупор вос­хва­ле­ния вла­сти. А я гово­рю о тех айты­сах, кото­рые не анга­жи­ро­ва­ны, не запро­грам­ми­ро­ва­ны, не про­пла­че­ны, когда моло­дежь соби­ра­ет­ся и поет неза­каз­ные пес­ни. В них – отра­же­ние бытия, исто­ри­че­ской памя­ти, того мен­та­ли­те­та, кото­рый при­сущ про­сто­му наро­ду. Такие айты­сы надо отличать.

– Мож­но ли в этой свя­зи гово­рить, что в том чис­ле офи­ци­аль­ные айты­сы при­част­ны к ново­му мифотворчеству?

– Без­услов­но. И эта при­част­ность запла­ни­ро­ва­на наши­ми так назы­ва­е­мы­ми дея­те­ля­ми куль­ту­ры. Я не ска­жу, что это слу­ги дья­во­ла, это слу­ги суще­ству­ю­ще­го офи­ци­аль­но­го уста­нов­лен­но­го порядка.

– Хоро­шо, вы выше ска­за­ли, что каза­ху при­су­ще сво­бо­до­лю­бие, и если его при­тес­ня­ют, он соби­ра­ет свою юрту и отко­че­вы­ва­ет. К сожа­ле­нию, реаль­ность тако­ва, что казах лишен этой воз­мож­но­сти, а при­тес­не­ние при­ня­ло раз­ные, порой урод­ли­вые фор­мы, и теперь чело­век при­вя­зан к одно­му месту или доб­ро­воль­но, или насильно…

– Я дол­жен ска­зать, поче­му полу­чи­лось так. У Энгель­са есть клас­си­че­ская рабо­та «Про­ис­хож­де­ние семьи, част­ной соб­ствен­но­сти и госу­дар­ства». Это три кита, на кото­рых дер­жит­ся любая циви­ли­за­ция. У каза­хов был аул – боль­шая семья, где были млад­шие, стар­шие, под­чи­нен­ные, но каж­дый чело­век знал, что в сво­ем ауле он не про­па­дет, не умрет с голо­да, может под­нять­ся, может совер­шать такие поступ­ки, о кото­рых ему в дру­гом месте не поз­во­лят даже мечтать.

Казах­ская семья в совре­мен­ном ауле пре­тер­пе­ва­ет стран­ные мета­мор­фо­зы. Как все­гда, в любом обще­стве выде­ля­ет­ся груп­па состо­я­тель­ных людей, кото­рые вла­ды­че­ству­ют, коман­ду­ют, при­би­ра­ют к рукам то, что пло­хо лежит, то, что пло­хо защи­ща­ет­ся, то, что мож­но отнять и при­сво­ить… Это про­ис­хо­дит в поряд­ке вещей в любом восточ­ном госу­дар­стве. Снять­ся с места, уехать из аула семье очень труд­но, пото­му что, куда бы ты ни пошел, вез­де сто­ят забо­ры, пре­по­ны, все участ­ки рас­пре­де­ле­ны – это мое, не тро­гай… Но если казах­ская семья уйдет из аула, она пре­вра­тит­ся в груп­пу бом­жей. Что оста­ет­ся делать каза­хам-юно­шам? Сво­бо­до­лю­бие транс­фор­ми­ру­ет­ся в поис­ки зара­бот­ка – для того, что­бы про­сто про­кор­мить себя, семью.

Вся беда в том, что сво­бо­до­лю­бие огра­ни­чи­ва­ет­ся с само­го верх­не­го уров­ня и до самых низов.

– Полу­ча­ет­ся, что про­стой чело­век или при­вы­ка­ет, или уже свык­ся со сво­им бед­ствен­ным поло­же­ни­ем, а вот дух сво­бо­ды загнан так, что его не вид­но и не слышно?

– Сво­бо­до­лю­бие про­яв­ля­ет­ся в пред­при­ни­ма­тель­стве, кото­рым зани­ма­ют­ся мно­гие. Не надо думать, что каза­хи, мол, вот такие бед­ные, огор­чен­ные, запла­ка­ли, ста­ли метать­ся из сто­ро­ны в сто­ро­ну в поис­ках луч­шей доли. Мы видим, как ребя­та объ­еди­ня­ют­ся в какие-то арте­ли, груп­пы, высту­па­ют в роли стро­и­те­лей, ком­мер­сан­тов. В общем, они ста­ра­ют­ся как-то реа­ли­зо­вать себя на том участ­ке про­стран­ства, кото­рое им предо­став­ля­ет жизнь. К сожа­ле­нию, рас­про­стра­не­но мне­ние, что сре­ди каза­хов есть мно­го кри­ми­наль­ных эле­мен­тов, – это заблуж­де­ние, про­яв­ле­ние край­них слу­ча­ев. К моей горе­чи, эти край­ние слу­чаи как раз и мус­си­ру­ют­ся в печа­ти, на них обра­ща­ют вни­ма­ние, и не гово­рит­ся о поло­жи­тель­ных при­ме­рах, о талант­ли­вых само­род­ках, кото­рые нахо­дят выход из положения.

Вспом­ни­те, напри­мер, ансамбль «Дос-Мука­сан». Это не исклю­че­ние, таких ансам­блей мож­но было набрать тыся­чи по все­му Казах­ста­ну, если бы была про­яв­ле­на забо­та, ока­за­на под­держ­ка, если бы власть отно­си­лась с долж­ным вни­ма­ни­ем к казах­ской молодежи.

– Зна­е­те, даже и в этих про­яв­ле­ни­ях твор­че­ства при­сут­ство­ва­ла про­па­ган­да и идео­ло­гия, что явля­ет­ся посто­ян­ным атри­бу­том любой вла­сти. Но не кажет­ся ли вам, что при нынеш­нем режи­ме пра­ви­те­ли очер­ти­ли кру­ги для страт, опре­де­лен­ных сло­ев насе­ле­ния? Типа, ты родил­ся в ауле, зна­чит, оста­вай­ся там; то же самое про­ис­хо­дит с лите­ра­ту­рой и искус­ством, – облас­кан­ны­ми оста­ют­ся те, кто вос­хва­ля­ет и пре­воз­но­сит эту власть, кото­рая вза­мен дает им мате­ри­аль­ные бла­га, поз­во­ля­ю­щие чув­ство­вать себя чем-то значимым.

– Алмат, согла­сен с вашим заме­ча­ни­ем, что огра­ни­че­на сво­бо­да выбо­ра. Если бы моло­дой чело­век имел сво­бо­ду выбо­ра, не сто­ял перед дилем­мой: остать­ся голод­ным или пре­сту­пить свои нрав­ствен­ные кано­ны – то все было бы ина­че. Здесь уста­нав­ли­ва­ют­ся отно­ше­ния заказ­чи­ка-рабо­то­да­те­ля и испол­ни­те­ля. Те люди, кото­рые сей­час высту­па­ют в роли при­двор­ных пев­цов, пане­ги­ри­стов, имея сво­бо­ду, смо­гут гово­рить, что они хотят, петь пес­ни, кото­рые им по душе. И от было­го холоп­ства не оста­нет­ся и следа.

– Я думаю, гово­ря об этом, вы опти­ми­стич­но смот­ри­те в бли­жай­шее буду­щее. Вы гово­ри­те, что если их «осво­бо­дить», они обре­тут свои пер­во­на­чаль­ные фор­мы. Но здесь мож­но при­ве­сти при­мер с соба­кой на при­вя­зи: она еще с щеня­чье­го воз­рас­та зна­ет толь­ко при­вязь и ошей­ник, а как толь­ко ее осво­бож­да­ют от них, она не зна­ет, куда идти. Не полу­чит­ся ли так с при­двор­ной твор­че­ской эли­той, кото­рая, если ее «осво­бо­дить», не будет знать, что ей делать, так как у нее не оста­нет­ся потен­ци­а­ла для ново­го созидания?

– (Горь­ко усме­ха­ет­ся). Я пони­маю, если отпу­стить от кор­муш­ки всех, кто к ней при­вя­зан воль­но или неволь­но, то, конеч­но, зна­чи­тель­ная часть, не при­вык­шая уже к сво­бо­де твор­че­ства, к само­сто­я­тель­но­сти, не при­вык­шая быть лич­но­стя­ми, про­па­дет и уйдет в забве­ние. Но есть и дру­гая часть, дале­ко не глу­пых, кото­рые вынуж­ден­но долж­ны, будучи вол­ка­ми, носить ове­чью или соба­чью шкуру.

Срав­не­ние с соба­кой, у вас, конеч­но, очень свое­вре­мен­ное, удач­ное. Но заметь­те, что те соба­ки, кото­рые ото­рва­ны от кор­муш­ки, или про­па­да­ют пооди­ноч­ке, или сби­ва­ют­ся в стаи и начи­на­ют про­мыш­лять, и это отри­ца­тель­ный момент. Но люди тем и отли­ча­ют­ся от собак, что соба­чьи чер­ты они усва­и­ва­ют вре­мен­но, а когда они почув­ству­ют себя людь­ми, ниче­го соба­чье­го у них не оста­ет­ся, кро­ме пре­дан­но­сти семье, тра­ди­ци­ям, – это хоро­шее качество.

– Берик Маги­со­вич, мы сей­час пред­ва­ри­тель­но очер­ти­ли неко­то­рые направ­ле­ния, кото­рые послу­жат осно­вой для нашей сле­ду­ю­щей бесе­ды, и думаю, что в даль­ней­шем мы пого­во­рим более подроб­но об обо­зна­чен­ных про­бле­мах и о тех, что воз­ник­нут в ходе наше­го сле­ду­ю­ще­го диа­ло­га. Спасибо!

Бесе­до­вал

Алмат АЗАДИ