«Общественная позиция»
(проект «DAT» №11 (282) от 19 марта 2015 г.
СМЫСЛ ВОЛЬНЫХ СТРОК
В больницу я забрал с собой «Кабуснаме». Решил перечитать мудрые восточные советы. И сразу же наткнулся на главу «О распорядке науки врачевания». Сколько в этом сочинении ХI века благоразумных назиданий на все случаи жизни, в том числе и по врачеванию! Поразительно! Речь идет о формальных трех видах – энергия, действие, дух. О животной энергии и о природной. О следствии разных факторов, о причинах перехода из одного состояния в другое, о болезнях органов взаимоподобных и невзаимоподобных, о разных симптомах, которые поделены дотошно на виды, подвиды, о теоретической части науки врачевания и о практической – перечисляются диковинные названия медицинских трактатов – о гигиене, о законах лечения, о приметах добрых и дурных, о знаках болезни внутри тела, про науку о кризисе, о горячках со ссылками на Гиппократа, Галена и о многом-многом другом.
Читается эта медицинская глава в «Кабуснаме» как вдохновенная поэма. «Потом пощупай пульс больного. Если он бьется и подымается под пальцем, знай, что кровь в излишке. Если он бьется под пальцем звонко и быстро, знай, что преобладает жизнь. Если он бьется под пальцем тихо и тонко, слабо и редко – преобладает меланхолия, а если под пальцем бьется редко и сильно, и медленно – преобладает влажность. Если он меняется, вынеси решение по тому, к чему он больше клонится».
Все предусмотрено в «Распорядке науки врачевания», и все дотошно описано.
«Если моча светлая и не прозрачная, он болен от печали, если светлая и прозрачная, болезнь его от скученности и сырости и плохого воздуха. Если она прозрачна, как вода, он болен от неприятности. Если она цвета апельсина… Если она как масло… Если она шафронового цвета… Если она отливает в желтизну или в зелень… Если она черная и в ней налет вроде крови… Если она желтая и кажется такой, как сияющее солнце… Если она темно-зеленая…». И так далее. А потом следует вывод: «Когда ты посмотришь пульс и мочу, ищи вид болезни, ибо болезни бывают не одного вида».
Любопытно: пользуются ли в современных медицинских институтах этими премудростями? Или слепо доверяют нынешним лабораторным анализам?
Я-то, признаться, не особенно им доверяю. Ибо хорошо знаю, что у меня в зависимости от многих причин в течение часа меняются и давление, и сахар, и пульс, и кровь, и желчь, и состояние внутренних органов. И то снадобье, которое мне полезно в данный момент, через час-другой может обернуться ядом. Испытываю я доверие к тому доктору, который относится ко мне как к унифицированному antropos-y, не как к лягушке или дереву в лесу, а определит во мне индивидуальность с какими-то отличиями, отклонениями, причудами и капризами.
Врачевание, полагаю, сродни искусству, а искусству стандарт противопоказан.
Пока я, раздумывая о человеческих хворостях и об искусстве врачевания, лежал под капельницей, за окном помрачнело, тяжелые предгрозовые тучи заколобродили по небу, проворчал далеко в горах апрельский гром, из коридора доносились суетливые шаги, телефонная трель, вальная казахская речь, скрип каталки, звяк и бряк из столовой. На тумбочке у изголовья остывал мой ужин. Я покосился на серый творожник, облитый с краешка жидкой сметанкой, на кусочек костистой рыбы с гороховым пюре, на два ломтика черного хлеба и чашку блеклого чая. «Е-е, ладно. Обойдусь», – подумал я вяло, чувствуя, как димидроловая сонная одурь разливается по жилам…