«Общественная позиция»
(проект «DAT» №45 (409) от 7 декабря 2017 г.
Письмо поэта президенту
Как известно, сразу же после смещения с занимаемого поста Динмухамеда Кунаева на заседании Президиума ЦК Компартии Казахстана, на что потребовалось всего 15 минут, часы истории затикали совершенно по-другому. К власти в стране пришел новый человек, который должен был мести по своему умению и хотению мусор, накопившийся частью естественным образом, частью по человеческой вине в обширном хозяйстве при прежнем его владельце, дослужившемся до самого заветного в те времена звания члена Политбюро, о чем он сам написал книгу воспоминаний, озаглавив символично «От Сталина до Горбачева».
На следующий же день в Алма-Ате, тогдашней столице Казахстана, случилась беда, которая стала настоящей национальной катастрофой, – знаменитое Декабрьское восстание 1986 года. Восстание длилось несколько дней и было подавлено властями при помощи брандспойтов, воинских частей, спешно доставленных из разных регионов страны, бравых бойцов, специально натасканных на такие цели. Они жестоко орудовали саперными лопатами, не просто размахивая ими для острастки, а обрушивая их на мирных, безоружных молодых людей, требующих от властей как республиканских, так и центральных, одного-единственного – элементарной справедливости в решении государственно важного кадрового вопроса. Казахстан, требовали они, должен возглавить свой, известный и авторитетный лидер, а не назначенец Москвы, никому не ведомый, присланный, чтобы единолично править Казахстаном, этой державой в державе. Человек этот был Геннадий Колбин.
В те самые и последующие дни начались повальные аресты, изгнания из комсомола, отчисления из вузов, предание суду и заключение в тюрьму участников этих, как сейчас принято называть, несанкционированных митингов. Общее количество осужденных, чья судьба оказалась сломанной на излете, насчитывается никак не сотнями, а гораздо больше, точной цифры нет до сих пор. Ретивым исполнителям спущенных с самого высокого верха, то бишь со Старой площади Москвы, жестких до жестокости приказов и этого показалось мало – их длиннющая длань стала доставать также вовсе непричастных к этим событиям людей и отправлять их в каталажку.
В устройстве кровавого побоища сначала в Алма-Ате, затем в разразившейся следом вакханалии беззакония повсеместно в республике играл (не мог не играть, не важно какую, положительную или отрицательную, в сухом остатке) определенную роль мой антипод, нынешний так называемый елбасы, то бишь лидер нации. В то время он находился, если не в самом эпицентре событий, то, как минимум, на самом близком от него расстоянии в силу занимаемой им одной из ключевых руководящих должностей – председателя Совета министров Казахской ССР.
И все же, какая была его истинная роль в этой кровоточащей по сей день национальной трагедии, выяснится, видимо, не скоро. Потому что хотя на этот счет у историков (с тех пор прошло более 30 лет) имеется четкая и однозначная позиция, она резко расходится от той, которую занимал и продолжает занимать лишь одно, зато превыше всех облаченное на сегодня официальной властью единственное лицо в республике, т.е. так называемый елбасы.
Ты, может быть, загнан был тогда на время в свой кабинет, где тебе наверняка отключили не только правительственную, а вообще всякую другую связь с внешним миром, а когда тебя все же выпустили на волю, то бишь на злополучную площадь, которую впоследствии спешно переименовали в Новую, на которой бушевала отчаянная и отчаявшаяся толпа, подышать свежим, но уже пропахшим выхлопным газом пригнанных сюда нескольких десятков милицейских автомашин и брандспойтов, гарью подожженных нескольких из них, горестным гаром, несшимся из десятков тысяч распаренных, раскрасневшихся людских гортаней, еще пропитанным гневом этих самых вышедших из повиновения, битых и перебитых, но никак не покоряющихся демонстрантов, и вправду имел незавидное положение.
Тогда возникает резонный вопрос: коль уж ты не смог предотвратить беду, коль тебя не хотели и не стали слушать демонстранты, когда ты вознамерился что-то сказать им в микрофон, должен же был иметь хотя бы элементарную порядочность и такое же мужество высказать если не протест, то хотя бы неодобрение, несогласие с подобными антиконституционными действиями своих московских боссов по такому неотложно жгучему поводу, как народное возмущение.
Постарался бы, попытался бы найти какую-нибудь возможность выступить по Казахскому радио, здание которого непосредственно примыкало к площади в пяти минутах ходьбы от нее.
Твое тогдашнее поведение, извини, напоминало поведение коровы из пословицы, которая, пуганая, в кусты не идет. Ничего страшного, зато потом ты сам смог всех запугать, иначе не молчали бы мои пишущие собратья, и не только они…
Но твоя звезда зажглась не в тот переломный момент в истории Казахстана, а гораздо позже. И мало кто мог подумать тогда, что она, твоя звезда, на этом фоне вообще когда-либо зажжется. Думаю, сам также не предполагал этого. Хотя кто знает, даром ли сказано: «Чужая душа – потемки». А то, что ты уже спустя месяцы, если только не годы (извиняюсь, я точнее не могу сказать, не располагая полной фактурой реальности) после этого стал сочинять легенды о том, что ты на самом деле, якобы, шел чуть ли не во главе колонны молодых людей, направлявшихся со своими лозунгами к площади. Это же чистейшая чушь, вымученный вымысел, который категорически отрицают все до единого свидетели – участники этой самой реальной колонны, живые и здравствующие, слава богу, сейчас.
О том, имевшем место в новейшей истории Казахстана жутко печальном событии многие его очевидцы и сегодня, не таясь, говорят по радио, рассказывают в печати, несмотря на неодобрение этого со стороны властей в Казахстане, пишут и выпускают целые книги. Назову конкретно, чтобы не быть голословным, свидетельства таких людей, которые никогда не соврут и не польстятся ни на какие посулы от власти и которые сами лично исследовали эти события, их предпосылки, ход развития и другие подробности, до малозаметных зигзагов, придирчиво, но, разумеется, никак не предвзято.
Это Кадыр Мурзалиев и Мухтар Шаханов – люди, которые честны и чисты и выше всяких подозрений. Будучи именно на то официально уполномоченными самой властью, оба находились во главе соответствующих комиссий, если не ошибаюсь, не правительственных – парламентских, которые пришли, в принципе, к неутешительным выводам относительно официально принятой точки зрения об истинных причинах возникновения этой опаснейшей ситуации в республике и взвалившей вину и ответственность на самих протестующих. Об остальных рассказах, свидетельствах разных очевидцев, скажу так, поаккуратнее, немалочисленных, о чем знают казахстанцы, я лучше вообще промолчу.
Не озвучу также то, что мне рассказывали об истинной подоплеке этой печальной для рядовых граждан и поучительной для так называемого истеблишмента страны, к тому же весьма запутанной или кем-то сознательно запутываемой до сих пор истории, двое моих знакомых, с которыми я был в близких и доверительных отношениях, несмотря на солидную разницу в наших возрастах (я был моложе каждого из них на десять-пятнадцать лет). Пожалуй, самое главное, они уважали меня и верили мне, поскольку я, видимо, вызывал у них просто по-человечески взаимную симпатию.
Разумеется, их осведомленность в казахстанских делах, не только в тот период и не только именно в тех событиях, о чем сейчас речь, была на порядок больше и достовернее, чем чья бы то ни было.
Хотя эти двое моих старших братьев по своей должности курировали дела вне Казахстана, выходцами которого были сами, а в совсем других регионах страны, работая в Верховном суде Советского Союза, будучи его членами среди представителей шестнадцати республик, удостоверения которых подписывались никем иным, как Л.И. Брежневым – Председателем Президиума Верховного Совета СССР, Генеральным секретарем ЦК КПСС.
Этих двоих моих старших братьев звали Галым Елемесов и Мырзатай Тулешев. Они, естественно, скрывали от меня, человека, которого считали, думаю, интересным и надежным собеседником, конечно же, в разные временные промежутки, по поводу всего произошедшего в Казахстане в декабре 1986 года, если не все, то немногое.
Этого было для меня достаточно, чтобы понять одно точно: официально указываемое количество жертв, убитых и раненых, изуверски искалеченных фактически ни за что, ни про что во время тех событий и продолжившихся после них, не соответствует истине. Никаких других подробностей они мне не сообщали, да я и не спрашивал, не допытывался. К горькому сожалению, один из этих двух опытнейших юристов самого высокого класса и должности, которого отозвал обратно в Казахстан сам Д.А. Кунаев, поручив ему в разные годы, еще до декабрьских событий, две важные, ответственные государственные должности, приезжал после несколько раз в Москву и один раз, навестив мою семью в нашей квартире, а в другой раз пригласив меня к себе в гостиничный номер, делился со мной, по нашему старому доброму обычаю, разной информацией.
В последний свой приезд на не перестававшие волновать меня мои вопросы о предыстории тех слишком памятных событий, о правовой их оценке, о судьбе, то есть о приговорах их участникам, он стал отвечать не так охотно, как прежде, повел себя несколько странным образом – то есть не проявлял себя тем человеком, каким его до этого я знал и продолжал себе представлять. Он, вполне допускаю, тяготился какими-то своими действиями в злополучную пору своей официальной службы, способной одурманить кого угодно, не терпевшей ни от кого никакой идейно-политической «болтанки»…
Если я верю выводу о невиновности лично Назарбаева в первоначальном событии, имевшем бесспорно спонтанный характер в ответ на самоуправство Центра, то не поверю, что он ответил этому его хамству как следует, достойно и однозначно согласен, что за свои действия и бездействия в развернувшейся вслед за этим вакханалии беззакония, когда уже по всей республике пошел широкомасштабный дикий произвол, выразившийся в грубейшем нарушении прав человека, сломавший, исковеркавший не одну сотню – тысячи людских судеб, должен был понести наказание – административное ли, уголовное ли, как посчитал бы нужным суд.
Увы, этого не случилось, ничего подобного не произошло и не могло произойти в том при безвременье, в установившемся тогда хаосе во всей расшатанной тогда лестнице власти, как на местах, так и в Центре, когда некому было предъявить ему не то что обвинение – сколько-либо серьезного замечания, правоохранительными ли, судебными ли органами, оказавшимися, как в прежние же времена, подкаблучными у власти. Хочет Назарбаев признать этого или нет, но фактом остается то, что он сумел превратить страшную народную трагедию в трамплин для своего триумфа…
О тех кошмарных событиях, о саднящей боли, пережитой сначала алматинцами, затем жителями десятков других городов и всего Казахстана, никто не отважился пикнуть, хотя молодежь осаждала в самом центре взбаламученного города, прежде всего, здание Союза писателей Казахстана, где обреталась ее призрачная надежда – поэт Олжас Сулейменов, ставший особо популярным после написания поэмы, прославляющей именно великую страну Советов, земля которой должна поклониться человеку, покорившему космос (но совсем плохо обустроившему ее саму), но не дождалась его. Химера не отважилась выйти ей навстречу. Смолчал не он один, но и не все.
В те самые горячие, неостывшие и совсем не безопасные для каждого смельчака, в самом лучшем значении этого слова, дни нашелся человек, не кумысный, т.е. не квасной патриот, а настоящий сын Отчизны, проявивший гордость и тем самым защитивший гордость своей на время униженной нации.
Он, не потерявший совесть, оттого бесстрашно выступил с речью публично, во всеуслышание на собрании столичной интеллигенции, а через нее на всю страну. Этим человеком был мой гордый почти сородич, уроженец соседнего со мной аула, Герой Великой Отечественной войны, великий поэт земли казахской, да пусть она будет ему пухом, Жубан Молдагалиев.
Он безоговорочно осудил двурушническую, антинародную политику Советской власти. Его речь прозвучала не только просто симптоматично, а тем более было ценно и само собой отрадно ее слышать приумолкшим и приунывшим соотечественникам, особенно мне, его земляку и младшему брату, уступавшему ему во всем: и по возрасту и, несравнимо, по творческому стажу и заслугам на поэтическом поприще.
А он, поэт-фронтовик, лауреат республиканских и Государственной премии СССР, до этого воспевал эту самую власть, в которую, к своему несчастию, искренне верил, курил ей фимиам в течение всей своей творчески насыщенной жизни, но в момент наступившей истины – заклеймил позором, почти проклял ее за совершенное прямо на его глазах чудовищное преступление, жертвами которого стали представители молодого поколения, люди, которым он старался посредством своей поэзии высокой пробы привить чувство любви к Отчизне, воспитать их достойными ее гражданами. И каков финал?!
(Продолжение в следующем номере)
Амангали СУЛТАНОВ,
поэт,
г. Москва
sultan1936.aman@
gmail.com