Адресна ли помощь?
Согласно критериям госпрограммы, чтобы попасть в список моногородов, на градообразующем предприятии (или нескольких предприятиях единой технологической цепочки) должно производиться не менее четверти промышленного производства и трудиться не менее 20% населения города. Исходя из этих критериев были «отсечены» отдельные небольшие города, поселки и сельские населенные пункты промышленного профиля. В то же время в список внесены города, как правило, имеющие значительно больше собственных возможностей для преодоления последствий кризиса и других негативных явлений.
Почему четко не обозначены приоритеты в региональном развитии? Где логика и рыночная целесообразность давать помощь тем, кто итак экономически социально активен, и лишать этой помощи те города, которые действительно в этом нуждаются? Так ли сильно в государственной поддержке нуждались Экибастуз, Темиртау, Аксу, Жезказган или Рудный? В этих городах стабильно работают их градообразующие предприятия.
Налицо стремление правительства минимизировать количество реально существующих в Казахстане монопрофильных населенных пунктов, что, скорее всего, надо признать неправильным. Что будет с этими ПГТ (поселки городского типа) и малыми депрессивными городами, которым не повезло стать городами- спутниками крупных конгломератов или обладателями уникального потенциала, населенным пунктом на притрассовой территории или городом способным перепрофилироваться в агрохолдинг. По мнению правительства, они не имеют шансов выжить и, соответственно, получить господдержку в диверсификации.
Между тем в текущем году объем финансирования программы поддержки моногородов увеличен почти в 6 раз – до 38,2 млрд. тенге. Средства предполагается направить на инфраструктурные, инженерные проекты, субсидирование кредитов, обучение предпринимательству, микрокредитование по механизму программы «Занятость-2020». А также на гранты в рамках «Дорожной карты бизнеса» и создание центров по поддержке предпринимательства.
Много вопросов вызывают предлагаемые меры по развитию МСБ в моногородах, особенно с низким потенциалом экономического роста. Самое глупое в этой ситуации, но, к сожалению, этим активно занимаются – планировать перспективы развития моногородов, предписывать им специализацию, кого, мол, сюда надо привести. Если это пригородный моногород или с устойчивой экономикой градообразующего предприятия, бизнес сам придет и без преференций, потому что ему это выгодно, территориально удобно. А если это у черта на куличках, то вы никакой бизнес туда не затащите.
Реанимировать и развивать МСБ в городах, включенных в Программу, намерены с использованием инструментов Карты индустриализации, «Дорожной карты бизнеса-2020» и Программы «Занятость-2020». Так, в рамках Карты индустриализации в 27 моногородах планируется реализация 39 проектов с созданием 6 970 рабочих мест. Еще 81 проект на 3 234 рабочих места одобрен в «Дорожной карте бизнеса-2020». В общей сложности получается около 10 тысяч трудоустроенных. И это притом, что речь должна идти о сотнях тысяч новых рабочих мест!
Значительная ставка на МСБ делается в городах с низким потенциалом экономического роста, то есть там, где градообразующие предприятия если еще не приказали долго жить, то находятся на стадии банкротства. Тот факт, что ликвидация градообразующих предприятий в этих населенных пунктах моментально приведет к обрушению покупательной способности населения, чиновниками во внимание, по-видимому, не принимается.
Денежный дождь?
На поддержку 27 моногородов правительством в прошлом году в рамках пилотного проекта было израсходовано около 6 млрд. тенге, при этом реализован 171 проект. Правительство сформировало перечень моногородов с высокой степенью риска снижения объемов производства и высокой безработицей. Им и будет оказана господдержка.
Проблемы в моногородах возникают, когда системообразующие предприятия начинают испытывать экономические сложности. Фактически до момента социального взрыва в небольшом нефтяном городке Мангыстауской области все имевшиеся проблемы власть разрешала в ручном режиме. Только после трагедии было принято решение по принятию целой государственной программы по спасению малых некогда промышленных городов. Однако так ли колоссальна, как утверждают члены правительства, государственная, а если быть точнее, финансовая поддержка моногородов?
На реализацию Программы на трехлетний период предусмотрены следующие средства: на 2013 год – 38,2 млрд. тенге (254,6 млн. долларов), на 2014 – 43,2 млрд. (288 млн. долларов) и на 2015 – 53,9 млрд. тенге (359,3 млн. долларов). В общей сложности на 27 моногородов в течение трех лет 902 млн. долларов. Для сравнения: во время финансового кризиса 2009 года государство выделило 4 млрд. долларов на спасение частных банков. А для населения в 1,5 млн. человек на три года даже одного миллиарда не наскребли.
Впрочем, о проблеме развития и поддержки моногородов говорили не один год. Задачу нужно было решать 20 лет назад. Ранее уже принималась государственная программа по реабилитации малых и средних городов и депрессивных территорий, фактически не имевшая никаких результатов. Так, в декабре 2003 года правительство Казахстана начало реализацию «Программы развития малых и депрессивных городов на 2004 – 2006 годы». Теперь она канула в небытие. На ее реализацию из госбюджета было выделено всего около 65 тыс. долларов.
Согласитесь, выделяемая сумма на развитие моногородов ничтожно мала, если учесть, например, что только на социально-экономическое развитие одного Жанаозена в 2009–2012 годах было выделено более 280 млн. долларов. Тем не менее забастовка нефтяников, завершившаяся трагедией и гибелью людей, – свершившийся факт. Как бы не получилось так, что моногорода вместо возрождения получат только косметический ремонт.
Выделяемые в рамках государственной поддержки моногородов средства в основном будут затрачены на решение вопросов обустройства, развития инженерно-коммуникационной инфраструктуры для предпринимательства, на инженерную инфраструктуру по бюджетной программе развития. По сути, программа мало отличается от множества других бюджетных программ. В своей основе она опять строится вокруг тендеров на строительно-ремонтные работы, которые сегодня стали просто клондайком для личного обогащения чиновников и аффилированного с ними бизнеса за счет бюджетных денег. Понятно, что угасающие города срочно нуждаются в капитальном ремонте коммуникаций ЖКХ, строительстве дорог и иной инфраструктуры. Но для таких городов самым важным является экономический рост, который, к сожалению, новые трубы, улицы и дороги не могут дать городу, поскольку в них нет работы. А желающих освоить бюджетные деньги на строительство и ремонт, видимо, уже тьма тараканья.
Однобокий подход
Начиная с 2000 года из разряда индустриальных в отряд депрессивных ежегодно переходили по 2–3 города. Массовая депрессия стала визитной карточкой большинства малых городов Казахстана. В 2001 году власти страны приняли Концепцию регионального развития. Через три года была разработана Государственная программа развития малых городов на 2004–2006 годы. Затем созданы региональные программы поддержки малого предпринимательства и развития сельских территорий. При этом на все программы выделялись средства. Так, только за 2004–2010 годы на формирование социальной и инженерной инфраструктуры сельских территорий из бюджета было потрачено около 800 млрд. тенге. Для кредитования инвестиционных проектов в малых городах и развития малого предпринимательства из госказны выделено 1,5 млрд. тенге. Однако список городов-призраков только увеличился, а ситуация в тех, где производство еще дышало, только ухудшилась. Так на что же тогда были потрачены бюджетные деньги, если теперь опять принимается Государственная программа с мерами по диверсификации, модернизации промышленных предприятий, развития МСБ и создания им кредитных и налоговых преференций, обучение и переобучение кадров, переселение трудовых ресурсов в центры экономического роста?
Нынешняя программа изначально возникла как некий способ тушения пожара. Не получится ли так, что когда огонь исчезнет, интерес у пожарных тоже пропадет. Складывается ощущение того, что программу развития моногородов власти принимали в режиме цейтнота и исходя сугубо из социально-политического характера, поскольку ее целью является превентивная работа по тем городам, где есть вероятность повторения жанаозенского сценария. По существу, программа является поздней реакцией на массовый социальный бунт в Жанаозене, поэтому цели у нее смещены: «давать блага будут не тем, кто нуждается, а тем, кто громче всех кричит».
Кризис казахских моногородов, возведенных в советское время, носит системный характер. Несмотря на разработанные и принятые правительством меры, системного решения проблемы по-прежнему нет. Кабинету министров удалось снять лишь остроту кризиса и приостановить грозивший социальный взрыв. Спонтанность разработки программы очевидна, методически она крайне слабая и в целом не вписывается в ранее принятые документы по территориальному развитию.
Все предпринимаемые действия правительства сводятся к созданию общественных работ или их видимости. Власти озабочены только тем, чтобы у людей была заработная плата, причем получать ее могут порой ничего и не делая. Достаточно вспомнить навязанные крупным промышленным предприятиям так называемые «меморандумы взаимопонимания и сотрудничества» в период кризиса 2008–2009 годов, когда во многих малых городах, ныне отнесенных к моногородам, значительное число рабочих были относительно удовлетворены своим положением, так как они получали зарплату за неполный рабочий день, пособия. При этом, практически не производя продукцию, или ту, себестоимость которой была выше произведенных затрат.
По сути предлагаемые правительством меры по поддержке и развитию моногородов можно, выражаясь медицинским языком, оценить как «паллиатив», то есть временное решение, полумера, лекарство, дающее временное облегчение больному на уровне устранения отдельных симптомов или улучшения самочувствия, но не содействующее излечению болезни. В контексте же Государственной программы поддержки и развития моногородов меры власти – это адаптация не очень пригодных существующих решений для решения новой задачи. Хотя корень проблемы лежит совершенно в иной плоскости: до тех пор, пока в Казахстане будет сырьевая экономика, недиверсифицированная экономика (а кризис может только усилить эти тенденции), казахские моногорода будут деградировать.
Власть настолько боится социального бунта, что все предпринимаемые ею меры, выглядят как откуп. При этом социальные проблемы, по прежнему, нарастают, и эта тенденция будет расти как снежный ком, ввиду того, что параллельно с бюджетным инвестированием стали расти и счета за коммунальные услуги. То есть население все так же не будет платить повышенные тарифы, а города, в результате не добирать средства. Решение проблем в части увеличения заработной платы и своевременности ее выплаты поневоле породит проблему нарастания ощущения социальной несправедливости, как ни парадоксально, связанной с бюджетниками. Врачи, медсестры, учителя, все так же работают на нищенскую заработную плату, которую, судя по принятому бюджету страны, никто повышать не собирается, так как денег на это нет. Поэтому вероятность того, что эта категория населения начнет испытывать раздражение, очень велика.
Нет долгосрочных решений
Если масштабных социальных волнений до сих пор в стране не происходило, то только по причине того, что целый ряд государственных органов занят тем, что предсказывает их вероятность. Целый ряд социологических опросов, фокус-групп, экспертных опросов в рамках выполнения госзаказа проводится управлениями внутренней политики на уровне районных, городских и областных акиматов. Это же выполняет Минтруда и социальной защиты населения, Министерство культуры, администрация президента в лице ситуационного центра Совета безопасности, это весь спектр правоохранительных органов. Теперь к ним добавились HR-службы всех национальных компаний в рамках реализации проекта нацхолдинга «Самрук- Казына» – программы социального партнерства. Даже карту социальной стабильности регионов пообещали общественности представить.
Получается, что для центральных и местных властей предотвращение акций протеста является главной задачей. И если эта проблема появилась на горизонте того или иного города, то чиновники совместно с работодателями работают над ее предотвращением, причем любой ценой, даже жизни людей. Как правило, им это удается.
Однако никто не обращает внимания на оборотную сторону этой проблемы: предотвращение социальных бунтов происходит за счет отказа от попыток обдумать долгосрочные решения. Достаточно вспомнить, какими темпами разрабатывалась и принималась Госпрограмма поддержки и развития моногородов до 2020 года. Не надо быть провидцем, чтобы не констатировать то, что накопленные противоречия и проблемы рано или поздно обернутся неспособностью правительства справиться с ситуацией и нарастающим социальным волнением. Причем взорвется там, где меньше всего будут ждать. Социальное недовольство начнет, скорее всего, охватывать непромышленный сектор. Нынешние власти пока что эту проблему не видят, или, по крайней мере, закрывают на нее глаза. То, что в Казахстане не произошло масштабного, всеобъемлющего социального взрыва, с натяжкой можно считать политическим успехом казахского правительства, однако власти даже близко не подошли к решению экономических проблем.
Сейчас многие задаются вопросом: есть ли смысл государству брать промышленные объекты, отопление которых стоит больше, чем продукция, которую они способны выпускать, под свой контроль? Если исходить из рыночной логики, то сохранять эти допотопные предприятия из социальных соображений – антирыночно, по существу это социально-экономическая диверсия с глубоко идущими политическими последствиями. Но Казахстан не США и не Европа. Наша проблема заключается в том, что власти на местах не имеют ни желания, ни средств для решения проблем, которые возникнут в случае закрытия этих предприятий.
Например, почему местные власти не инициировали один из вариантов возвращения к жизни моногородов посредством объявления их зоной налоговых оффшоров для малого бизнеса при условии локализации в них 75 % производства? Помимо этого, государство могло бы предоставлять малым предприятиям субсидии на конкурсной безвозмездной основе. Рабочие места, поверьте, появились бы сразу, как грибы после дождя.
Антирыночные полумеры
Предпринимаемые кабинетом министров меры по государственной поддержке и развитию моногородов фактически убивают на корню возможность гибкости рынка труда, что означает гибкие трудовые затраты, и гибкость прежде всего в сторону их снижения. Например, если Темиртау переносит спад, он должен найти собственный путь выхода из него. Один из способов повысить экономическую конкурентоспособность города по сравнению, например, с городом Сатпаев. Учитывая, что девальвация тенге невозможна, так как Темиртау не может обесценить «темиртауские» тенге против тенге других городов, то альтернативный путь заключается в увеличении конкурентоспособности через «внутреннюю девальвацию», то есть через снижение зарплат и цен. Если темиртауский труд становится дешевле труда в других городах, то тенге, инвестированный в Темиртау, принесет больше прибыли, чем тенге, инвестированный в другие города. С точки зрения предпринимателя или инвестора, последствия изменения в относительных трудовых затратах между Темиртау и другими городами те же самые, что и при девальвации. Инвестиции будут течь в Темиртау, и экономика воспрянет. Отрицательные последствия темиртауского спада будут устранены. Фактически же благодаря «мерам» Госпрограммы зарплаты растут, а вслед за ними, а порой даже опережая, и цены.
Если гибкость рынка труда не идеальна, альтернативным решением является трудовая мобильность. Успешная экономика часто характеризуется высокой трудовой мобильностью. Например, в тех же США, по данным Bureau of Labour Statistics, начиная с 1990‑х годов около 2,5% населения ежегодно переселяется в другой штат. Если, к примеру, Массачусетс страдает от чрезмерно высокого уровня безработицы, трудовые ресурсы могут сами физически переместиться в более комфортное для них место, например, в Нью-Йорк. Это уменьшает безработицу в одной части экономики при увеличении трудовых ресурсов в процветающем регионе. Кроме того, таким образом хотя бы отчасти предотвращается и сильное инфляционное давление на быстро развивающиеся части экономики. Последствие трудовой мобильности – тенденция к выравниванию безработицы.
Казахское правительство большие надежды возлагает на миграцию населения из моногородов в так называемые центры экономического роста. Сама по себе трудовая миграция не произойдет, так как люди практически лишены возможности свободно передвигаться по стране в поисках работы. У нас уже была практика переселения жителей Аральска в Алматинскую область. И что? Может ли правительство ответить, какой город сегодня готов, например, сразу принять 20 и более тысяч трудовых мигрантов из моногородов с низким потенциалом экономического роста? И есть ли у правительства такие сценарии развития ситуации?
Трудовая мобильность может быть ограничена множеством факторов: семейными связями, возрастными характеристиками, сложностью психологической адаптации к новому месту жительства, разницей в стоимости жилья в разных регионах, нехваткой детских дошкольных организаций, низкой обеспеченностью населения медицинскими кадрами и т.д. Так, показатель охвата дошкольным образованием составляет в Каратау 34,8 %, в Жанатасе – 35,4 %, что значительно ниже республиканского уровня (65,4 % для детей 3–6 лет).
Фискальные трансферты вне учета контекста региональной специфики также могут быть либо недостаточными, либо неэффективными за счет мисаллокации капитала, то есть неправильного их размещения или распределения.
Власть навязывает некое централизованное, в советском стиле, решение проблемы. Скорее всего, «реформаторы» моногородов пустят это дело на самотек, позволив тем, кто сможет уехать, и оказывая минимальную, необходимую для поддержания жизни поддержку оставшимся.
Имеются ли у авторов этой Госпрограммы исследования относительно готовности переезда населения в другую местность ради новой работы? Ведь если в моногородах с низким потенциалом экономического роста эта проблема «зависнет», то эффективность всех остальных мер, в том числе в рамках программы «Занятость ‑2020», будет сведена к минимуму. Например, в соседней России, где такая Программа была принята гораздо раньше, по данным рекрутингового портала Superjob.ru, в сфере промышленности и строительства предложения о том, чтобы трудиться в другом регионе, рассматривает только 31% соискателей, хотя доля предложений в этой сфере для иногородних кандидатов приближается к 65%. Навряд ли казахские моногорода сильно отличаются от депрессивных городов России. Сокращение рабочих мест и падение спроса на специалистов – довольно длительный тренд для многих моногородов нашей республики.
Если большая часть трудовой миграции рассчитана на молодежь, то означает ли это, что все остальные возрастные категории будут вынуждены прозябать в умирающих городах-призраках, где социальная и инженерная инфраструктура будут поддерживаться на минимально необходимом уровне.
Артур САДВАКАСОВ,
«D»
(Продолжение следует)
Кстати
• По словам мажилисмена Серикжана Канаева, наиболее высокие показатели самозанятости, то есть скрытой безработицы, наблюдаются в городах Каратау – 49%, Аркалыке – 49,3%, Жетикаре – 47,1%, Серебрянске – 39% и Жанатасе – 37,1%… «В стране имеется 41 малый город, не попавший в число моногородов, потому что не подошли по критериям отбора. Проблемы малых городов сегодня решаются в рамках программы развития регионов. В таких городах, как Ерейментау, Атбасар, Приозерск, уже начата работа по реализации инвестиционных проектов», – добавил С. Канаев.
КазТАГ
