«Общественная позиция»
(проект «DAT» №13 (330) от 31 марта 2016 г.
Вместо рецензии
Читая исповедь Сейдахмета Куттыкадама
«…Один из Последних истинных и простодушных Евразийских Кочевников, умеющих с варварской непосредственностью смотреть в лицо фактам и видеть их в наготе и помнящих воинское искусство своих предков, – осмелился написать то, что написал…».
Написал – книгу. Одно из ярчайших моих читательских впечатлений последнего времени. И загадочных.
Называется: «Дао Алтая».
Что такое Алтай – объяснять не надо.
Что такое Дао – пожалуй, надо (чтобы не увязать в китайской древности): это – Предопределение. Или Предназначение. Или Предпочтение.
Сверхзадача книги – в подзаголовке: «Исток человеческой цивилизации».
Три с половиной сотни страниц текста, полного предположений, гипотез, загадок, отгадок. Еще тридцать страниц ссылок и примечаний. Автор Сейдахмет Куттыкадам – лидер казахской публицистики, список званий занимает еще целую страницу. Можно сказать, академик. (Редактор книги Сергей Ключников – тоже академик, российский).
Я еще не настолько офонарел, чтобы решиться рецензировать издание, неприступно академическое по объему фактов и неприступно же необъятное по заявленной теме. Исток Человеческой Цивилизации – ничего себе, замах! Алтай как исходная точка этой Цивилизации – ничего себе, отмашка… Ученые, придерживающиеся других точек зрения, пусть рецензируют эту.
Я позволю себе лишь несколько свободных рассуждений по ходу чтения. Без всякой категоричности. В тексте книги тоже никакой категоричности. Более того, сомнения лучатся из каждого утверждения или предположения.
Кстати. Виртуозное владение интонациями такого раздумчивого склада русской речи все-таки требует комментария. Наш казахский друг писал книгу по-русски, я должен снять шляпу перед его русским языком – так он им владеет. Что я и делаю. И приступаю к диалогу с Сейдахметом Куттыкадамом по свободно избираемым мною вопросам.
Мой первый вопрос: что можно сказать о нынешней ситуации, имея в виду взаимоотношения народов – в глобальном масштабе? То есть оставив в стороне казахско-русские сюжеты (сжато описанные в последней части книги). Пережитый с неуходящей болью 1986 год, когда вольный тюркский дух взбунтовался против тоталитаризма, бунт был подавлен, но и советская держава почувствовала острые симптомы распада. С той поры взаимоотношения Казахстана и России как суверенных государств вышли на новый качественный уровень. Мой собеседник этой теперешней темы не касается, я – тоже.
Вопрос, на который я хочу найти ответ, касается глобальной, всемирной, всечеловеческой реальности. Как она мыслится?
Мыслится так:
«Ситуация все более напоминает глобальный пир во время вселенской чумы…» «Человечество заблудилось в дебрях собственных бесполезных изобретений…» «Весь мир растерян, не знает, что делать…»
При всей эмоциональности этих определений – они последовательны и бьют в одну точку. И в этой точке я абсолютно схожусь с Сейдахметом Куттыкадамом. У меня такое же ощущение. Человечество дошло до черты, за которой – неведомое будущее, если оно есть.
К перечисляемым при этом признакам глобального кризиса (оргия потребительства, авантюризм правителей, безответственность чиновников, самозабвенно-бессмысленные СМИ, безудержный в безнаказанности Интернет…) я бы прибавил агрессивность молодежи, не знающей, куда деть энергию. Эпидемия немотивированных убийств… Тысячи новобранцев, хлынувших в Исламское Государство в надежде найти оправдание скопившейся безадресной злобе… Очередь самоубийц, готовых к исполнению любого теракта…
В мои времена целые поколения готовы были умереть за свое будущее; теперь – ни будущего, ни прошлого: жизнь ровно ничего не стоит, ни своя, ни чужая…
Пахнет концом света? Именно мысль о конце побуждает проницательных людей во всех концах света задумываться о начале… Мой собеседник один из них.
Возвращаясь мыслью к Началу, упираюсь в немедленный «детский» вопрос: исток человеческой цивилизации – не знал других вариантов? То есть: были ли и другие возможные истоки человечества или только один. Тут, кажется, мы расходимся с уважаемым оппонентом: он интуитивно тянется к осознанию уникальности, а я так же интуитивно – к предположению, что вариантов земного осуществления было несколько и, может быть, иные просто отброшены. Это не значит, что упущен рай на земле – рай невозможен! – но возможны другие варианты Бытия, такие же трагические, как наш… Почему-то мне легче, если они есть.
А если реален в Истории Вселенной только один вариант (наш), значит… он и исчерпается до конца. И будет конец. Конец того, что можно осмыслить, конец того, кто может осмыслять. Не хочу!
Веря в этот единственный вариант, Сейдахмет Куттыкадам ищет исток человеческой цивилизации. Это – Алтай. Точка, от которой на протяжении тысяч и тысяч лет уходили на все четыре стороны света племена, помнящие или забывшие, кто они и откуда. Конечно, это гипотеза. Другие гипотезы ставят в такую точку исхода Гималаи, Памир, Кавказ, Альпы, Карпаты…
Кандидатура Алтая подкреплена десятками тысяч артефактов, найденных за последние десятилетия в долине реки Ануй на северо-западе Алтая. Двадцать два культурных слоя возрастом в двести тысяч лет. Плюс вера в эту гипотезу.
Нельзя исключить, что в грядущие десятилетия у археологов дойдут руки, и не менее весомые аргументы будут раскопаны… в песках Сахары, в дебрях Амазонки, в истоптанных могильниках Китая… И будут другие гипотезы. И откроется Истина в новых координатах. А смысл изменится? – спрашиваю я.
Меня воодушевляет то обстоятельство, что мой собеседник ищет Истину, вдумываясь не столько в замшелые легенды и продувные проповеди интеллектуалов, сколько в непреложные свидетельства Природы. Три великие религии Единобожия спорят между собой о том, чей Бог истиннее; о том же спорят расколовшиеся версии этих религий. А мой казахский собеседник, отметив, что на Алтае три главные религии изначально смыкаются, рисует пейзаж. В кого должен верить кочевник, в одиночестве пересекающий бескрайнюю степь? В Единственного Собеседника посреди этой пустоты. Именно в Одного, интимно реального…
«Величайшие пророки Единобожия: Заратустра, Моисей и Мухаммед были кочевниками, да и Иисус кочевал почти всю свою жизнь». Меня этот психологический этюд убеждает больше богословских штудий. Единобожие – ответ человека кочевью. Ответ одиночеству. В условиях Пра-Деревни или, тем более, Пра-Города сонм Богов будет и многочисленнее, и невнятнее. А тут – Природа: степь, солнышко над степью… И Един Бог.
А если солнышка станет слишком много? Это отразится на ликах всечеловеческой цивилизации? Еще как отразится! Неотвратимо и непредсказуемо. Вот еще один восхитивший меня фрагмент праалтайского мироописания. Солнышка стало больше; трава высыхает. Скоту мало корма. Для прокорма требуется все больше места. Арии из оседлого племени все дальше удаляются от места постоянного проживания и из оседлых жителей становятся кочевниками. То есть поручив себя Единому Богу, вырабатывают на случай стычки с соседями железную дисциплину и агрессивную крутость.
Этот характер постепенно прославился на все человечество: возникла арийская раса – непреклонная и целеустремленная; арийский символ удачи – свастика – стала перехватываться другими претендентами на арийский образ.
«В Европе они растворились среди древних кельтских, германских и западных славянских племен, оставив язык, мифы и тревожную память о своих победах», – пишет Сейдахмет Куттыкадам и завершает свой этюд фразой: – Нацисты, прослышав о том, что «череп и кости» имеют арийское происхождение, переняли их. Но придали зловещий характер, сделав отличительным знаком безжалостных и кровавых служителей смерти – «эсэсовцев». И в завершение: «Сейчас истолкование двух этих символов стало носить неприличный характер, и, наверное, пройдет не один век прежде, чем будет восстановлен их истинный смысл».
Я бы добавил: сейчас, когда реваншисты демонстративно пересматривают ход и итоги Второй мировой войны, эти символы в гитлеровской окраске опять гуляют по европейским столицам… А в небе по-прежнему гуляет солнышко?.. На мое сознание такие виражи всечеловеческой цивилизации накладываются ощущением какой-то горькой безысходности.
В истоке человеческой цивилизации Сейдахмет Куттыкадам выстраивает гипотетическую картину, схваченную железной логикой и волевым импульсом преемства.
Но поверх этой мускульно-прочной гипотезы стелется отблеск непредсказуемости, отдающий обреченностью. Картина эпического разворота мировой цивилизации по ходу разворота вширь начинает напоминать картину растрат и утрат. Куда исчезают племена и народы? Жесткий ответ: они исчезают под копытами соседей-завоевателей. Если сопротивляются.
И все?! А если иные исчезают добровольно, приняв чужую систему ценностей: забыв свое имя, язык, традиции? Сколько угодно! Исчезновение подстерегает все племена и государства: и мелкие, крупные. Включая и таких гигантов, как империи.
«Первая мировая война сокрушила четыре империи», – подсчитал мой собеседник. Вслед за ним я подсчитываю, сколько вторая поставила под вопрос: две? … больше?
Да все империи смертны! Как я должен отнестись к этому фатальному ходу событий? Утешаться тем, что в ХХІ веке останется великим только Китай? Меня такое предсказание мало утешает: я родился и вырос не в Китае, а в России, в Советском Союзе — в одной из мировых империй ХХ века. И я не просто принял факт своей национальной «прописки», я ее сознательно выбрал. Это мое личное решение: я – русский. Если исчезнет Россия (Московия, Русь), смысл моей личности утратится. Личность жива, пока жива ее духовная идентичность. Моя мечта – чтобы Россия не исчезла.
И вот в уголке этой моей веры в Россию скребется мысль о том, что когда-нибудь и она исчезнет!
Да что ж делать, если человеческая цивилизация, так вдохновенно возведенная к Единому Истоку в книге потомственного кочевника, неуклонного наследника тюрок, – идет по пути распада? И никак нельзя предотвратить такую перспективу…
Или попробовать?
Мой собеседник ссылается на современного американского футуролога Эдвина Тоффлера: вслед за тремя волнами цивилизации аграрной, индустриальной и информационной – должна прийти Духовная. Оговаривается: подобное предположение может показаться немыслимой утопией и вызвать откровенную иронию.
От иронии я далек, но некоторые сомнения меня посещают. В рай на Земле я не верю. Разве что такой рай будет веселить душу как предмет вожделения (морковка перед мордой запряженной лошади). Да и мой собеседник повторяет за мудрецами прошлого: земного рая нет и никогда не будет, но если к нему не стремиться, неизбежно падение в ад.
Адские детали нашего нынешнего бытия, наверное, поддаются выправлению. Укротить оргию потребления, унять рекламу удовольствий… Дать молодым идеи и цели, способные вытеснить беспредметную агрессивность, ищущую цели где угодно. Унять безумных лидеров агрессии. И еще по тому же Тоффлеру: «Корпорации должны уступить место университетам, а бизнесмены – ученым».
Да, так! По конкретным параметрам можно попытаться умерить безумие стервенеющей реальности, но как изменить изначальную природу человечества, которое неведомо как оседлало земной шарик, неведомо как уцелевший в представлении космических миров?
Только если каким-то невообразимым образом природа Бытия переживет качественный скачок, подобный тому, который ее когда-то породил. Рая и в этом случае не будет. Человечество продолжит вечную и непостижимую тяжбу Добра и Зла. Не знаю, мыслимо ли это.
Расстаюсь с моим казахским собеседником, благодарный ему за великолепную книгу, порождающую столь немыслимые эмоции, и завершу диалог чем-то вроде эмоционального самоанализа.
Итак, Авиценна или Декарт? То есть: «Совесть болит, когда она здорова»? Или: «Мыслю – значит, существую»?
Я склонен к первому варианту. Но не потому, что Восток мне ближе, чем Запад. А потому, что русская душа не может окончательно решить, где она. По извечной ситуации Россия между несходящимися краями. Между Востоком и Западом. Между Севером и Югом. Между законом и благодатью. Между режимом и бунтом. Между всемирным коммунизмом и кровавой платой за него…
Ни к какому краю прибиться не можем, но и соединить края, сопрячь, сцепить – не получается. Всем сочувствуем, никого не осчастливили. Совесть болит, но не потому, что здорова, а потому, что больна. В том варианте, как у Достоевского: больная наша совесть — обратная сторона нашей всеотзывчивости.
Так все-таки: Декарт мне милей или Авиценна? Декарт – чтобы мысль разрешить. Не как самоцель, а как путь к Истине. В Истине – смысл. Высший Смысл! Его ищу. А конкретный смысл нашего диалога точно определил на сегодня мой собеседник:
– Русские и казахи хорошо ладят между собой.
Именно!
Лев АННИНСКИЙ,
Журнал «Дружба народов»,
№2, 2016 г.
г. Москва