«Общественная позиция»
(проект «DAT» №37 (308) от 29 октября 2015 г.
Мысли вслух
О маяках
«Указом президиума Абиш (Абиш Кекильбаев – народный писатель Казахстана – Ред.) назначен госсекретарем. Можно б было порадоваться за Абиша, если бы предыдущим указом президент не обкорнал изрядно эту должность, сократив ее полномочия до нуля. Осталось только громкое название – Госсекретарь! – а прав и полномочий пшик. Но для Абиша лучше места нет, и я рад за него. Правда, даже это место не стоит одного его романа». (Из дневников Г. Бельгера, 30 октября 1996 г.).
«Дорогая Фатимат! Сижу в Президиуме, а счастья нет». Так писал Расул Гамзатов своей жене из Москвы. Это к вопросу о выборе.
Многие сейчас в президиуме. Что они там делают? Это, наверное, то место, с которого далеко видится и вдумчиво творится? Не знаю.
Понимаешь, людям необходимы маяки, чтобы не терять ориентиры. Чтобы к чему-то тянуться душой. Сердцем. Не кумиры и не божки. А именно – ориентиры.
Многие из тех, кто нынче там сидит, когда-то были нашей совестью. И они, по большому счету, не виноваты в том, что с ними произошло. Они не виноваты, что предали свое предназначение. Это мы виноваты. Все те, кто верил. И нет теперь у нас никого. Всех выщипали, а тех, кто не согласился – купили. За ордена, за медали, за должности, за разные бирюльки. А раз они продались, значит, это были не те, кому стоило верить. Так что все правильно.
Должен признать, у нас не принято спорить со старшими и тем более – повышать на них голос. Но это, поверь, не с желания обидеть, а – с обиды. С досады.
Те, о ком я говорю, были когда-то духовными лидерами нации. Маяками. Так, во всяком случае, они себя позиционировали. И вот я думаю: что же это за несчастная нация такая, у которой такие вот маяки?
О богоискательстве
Я не богохульствую. Я просто задаюсь вопросами. Тема, конечно, шаткая. Крикунов развелось…
Ну да ладно. Все равно интересно.
Так вот. В последние годы я наблюдаю активный всплеск богоискательства. В этом видится некий парадокс: в наше столь безбожное время люди вдруг потянулись в церкви и мечети.
Почему? Как человек приходит к Богу?
Обычно к Богу идут, когда уже не на кого надеяться. Или некому больше верить. К Нему обращаются за помощью. Высшей инстанции человек пока еще не придумал. Он может искать правду в прокуратуре, в районном отделении полиции, в Верховном суде, в аппарате президента, у самого президента, в ООН, у Папы Римского… И, когда до него, наконец, дойдет, что ответа ему оттуда не дадут (или дадут не такой, какой он ожидал), тогда он идет к Богу.
Давно известно: человек редко обращается к Богу, когда ему хорошо. Количество счастливых безбожников всегда превосходит количество ищущих справедливости. Следовательно – все логично. Потому-то люди и пошли к Нему.
И тут же активизировались «ловцы душ». Это я о служителях культа. Поэтому я все чаще вижу на наших улицах юных дев с покрытыми головами, в длиннополых платьях и задумчивых юношей с бородами.
Каждое утро я проезжаю мимо мечети. Ее построили сравнительно недавно, лет десять назад. По пятницам там не проедешь: пробка. И стоя в этом траффике, глядя на марки дорогущих машин, я думаю, и как это Аллаху не совестно держать таких солидных господ в очереди?
А если серьезно – казахи не самый «мусульманский» и не самый богобоязненный народ. Я жил в арабских странах и видел, что такое настоящий Ислам. Это двадцать четыре часа принадлежности Аллаху. А мы вспоминаем об Аллахе от случая к случаю.
«Крутики» приезжают договариваться с Богом на «Лексусах» и «Хаммерах». По пятницам раздают у мечетей садақа. Делают они это в полной уверенности, что Аллах все видит и делает у себя в амбарной книге пометки: этот – сдал, а этот пока задерживает. Забавно.
Хотя, откровенно говоря, Ислам и Степь – две не пересекающиеся линии. Ислам – это смиренность и оседлость. «Муслим» переводится как «покорный». Оседлые народы, в основном – это земледельцы. Ни того, ни другого у нас не было. Генетический архетип кочевника смиренностью похвастать не мог. Как не мог кочевник и долго находиться на одном месте.
Помнится, незабвенный Калтай Мухамеджанов (қожа, между прочим), рассуждая как-то об отношении наших предков к исламу, сказал мне: «Ты юрту погрузил на верблюда и уехал. А вот мечеть ты на кого погрузишь и как с собой повезешь? Поэтому наш ислам приспособлен под кочевой образ жизни».
Из девяносто девяти имен Аллаха мы пользуемся, в основном, тремя. Мы говорим, к примеру: «Тәңір жарылқасын», «Құдай сақтасын», «Алла-тағала байлық-береке берсін»… … Тут много различных вариаций. Получается, и Тенгри, и Құдай, и Аллах, – суть имя одного и того же божества. Только в первом случае у Него имя тюркское, во втором – персидское, в третьем – арабское.
Одним словом, мы трансформировали ислам под свое Тенгрианство. Или наоборот? Тенгрианство под ислам? Тут есть о чем подумать и о чем поговорить. Хотя дело это, мягко говоря, рискованное. Самый длинный спор на свете – это спор о Боге. И он никогда не приводил ни к чему хорошему.
По большому счету, я не вижу ничего плохого в том, что девочки закутались с головы до ног, а мальчики отрастили бороды. Пусть ходят, если им так нравится. Главное, чтоб они понимали, что это всего лишь ритуал. Внешние атрибуты. Мода, если хотите. Главное ведь, что внутри. Главное, чтобы они не игрались в верующих. Не затевали игры с Абсолютом. Потому что религия и Вера – вещи разные. Главное, чтобы они понимали, что Богу все равно – куда ты ходишь, в мечеть, хурул или в церковь. Ты не ради Него ходишь, а ради себя. А врать себе глупо. Даже если все это так красиво обставлено. У каждого ведь свой разговор с Богом и этот разговор исключает свидетелей и посредников. Главное, чтобы они знали: Богу служить легко – он намного проще, чем живые люди.
И – еще. Самое главное: Тенгри, Құдай или Аллах не сделает нас лучше. Он лишь помогает нам не стать хуже.
О серости
Система это не нечто абстрактное. Систему представляют люди. Конкретные персоналии. Как правило, они объединяются в некие сообщества: по интересам, по статусу, по соображениям безопасности и т.д. Давно замечено – дерьмо имеет свойство скапливаться в одном месте. Это я о серости.
Так вот: плесень непобедима. Сила серости в ее массе. Это – не открытие. Это давно доказанная аксиома и ничего нового в этом нет.
Функция серости – есть. Вернее, грызть. Подавлять. Глушить. Топить. И это правильно. В природе нет ничего лишнего. Все в балансе.
Крысы – очень важные животные. Их функциональность по своей значимости сопоставима с жизнедеятельностью хищников. Как функции гиен или шакалов. Следовательно, падальщики – суть незаменимые природные игроки. Правда, нынче у меня такое ощущение, что баланс слегка нарушился и дал сильный крен в сторону лизоблюдов и всякого рода холуев, которые готовы отдать многое, чтобы им дали право собирать крошки с барского стола.
Чтобы их заметили, они объединяются. Под знаменами партий, союзов, сообществ, ассамблей, правлений, кружков и т.д. Так строится Система. А главная функция Системы – подавлять. Насаждать свое. Следить за тем, чтобы газон был пострижен ровно и аккуратно, и чтобы, не дай Бог, не завелись сорняки. Таких – вырывать с корнем! Система – живой организм. Агрессивный. Беспощадный. Система живет инициативами. И у каждой рабской инициативы есть свое имя, фамилия и отчество.
О Бейбарсе
Я не кабинетный литератор. Когда пишу, стараюсь ходить по тем местам, где бывал мой герой. Надо все «потрогать руками». Так я шесть лет ходил по следам Бейбарса. А это не только Атырауская земля. Это – Италия, Сирия, Египет, Иордания, Израиль, Палестина… Степи, пустыни, равнины, руины разрушенных городов… Это – 18 вариантов романа.
Мне важно было издать книгу вначале на арабском языке, потому что в арабском мире о Бейбарсе знают больше, чем у нас. И почитают. (Книга была издана в Дамаске и разошлась приличным тиражом).
Вторая причина в том, что Мелик аль Мелик Ас-Султан Рукн ад-дин ас-Захр Бейбарс аль-Мансури аль-Миери Абуль Футух аль-Бундукдари «правил страной Миср семнадцать лет, два месяца, двенадцать дней и одну ночь».
Страна Миср это – Египет. Там он также причислен к лику Святых. Потому что спас Ислам. Поэтому – Рукн ад-дин, то есть – Спаситель Веры.
Он остановил крестоносцев. Остановил монголов. «Великий Желтый поход» по Гумилеву. Поэтому он Мелик аль Мелик – Царь Царей.
К слову, не все знают, что Бейбарс умер от яда, который подсыпали ему верноподданные в чашу с кумысом. Что весьма показательно. Его убили свои же.
Что касается открытий, то их тоже было немало.
Приведу лишь один пример.
Когда найман Кит-Буга шел на Аль-Кудс (Иерусалим), то войско его состояло примерно на восемьдесят процентов из кипчаков. Навстречу ему двинулись мамлюки, в составе которых было почти девяносто процентов кипчаков. Они встретились в местности Аль-Джалуд. Там до сих пор сохранился родник. (Бет-Айнон – с древнесемитского означает «место, где бьет источник»). Это примерно в километре от места, где Иоанн-Креститель купал в водах Иордана Иисуса Христа.
Я нашел эту точку по картам двенадцатого века. Бродил пешком по каменистой пустыне и нашел. Нынче это место находится на территории Хашимитского королевства.
Скажу сразу: ничего примечательного. Пустыня и пустыня. Тамариск, верблюжья колючка, скучный пейзаж. Но мне было любопытно, почему монголы с мамлюками бились именно здесь. Случайности при выборе места сражения быть не могло.
И тогда я поднялся на гору Нево (Вершина Моав), чтобы сверху посмотреть на равнину. Благо она рядом. По преданию, в недрах этой горы спрятан гроб Моисея. Сюда он вывел из пустыни народ иудейский и здесь пробил его последний час.
«И взошел Моисей с равнин Моавитских на гору Нево, на вершину Фасги, что против Иерихона, и показал ему господь всю землю, о которой клялся Аврааму, Исааку и Иакову, говоря: «Семени твоему дам ее». И умер там Моисей, раб господень, в земле моавитской по слову господню, и погребен в долине против Беф-Фагора, и никто не знает место погребения его даже до сего дня» (Второзаконие. 34:1–6).
Отсюда до Иерусалима сорок шесть километров.
На вершине – старая церквушка и развалины древнего храма. Туристов никаких нет. Не сезон. Тишь да гладь.
Поднялся я, значит, на эту величественную гору. Походил среди развалин, зашел в церковь, полюбовался на сирийскую мозаику, а потом направился к кресту, который установлен у самого края.
Крест тоже непростой. На ней не Христос распят, а – змей. Его в свое время Моисей распял, предупредив тем самым о знамении. О том, что будет после. Именно отсюда Христос отправится на свою последнюю Пасху к месту «предельного уничижения и славы».
«Как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Евангелие от Иоанна 3: 4–15).
За крестом – пропасть. А за пропастью открывается невероятная картина.
Марево колышется над пустыней. За ней отливает синевой Мертвое море. А за морем сверкают на солнце золотые купола Иерусалима. Неслышно течет Иордан, огибая Палестину и развалины Назарета. Плывут по бездонному небу белоснежные облака. И такая тишина вокруг, словно Бог действительно решил устроить на этом крохотном пятачке минуту молчания в память о моих далеких предках.
Вот здесь, значит, и произошла главная битва. Здесь решилась судьба Арабского халифата в двенадцатом веке.
Выходит, мамлюки остановили монголов у входа в город, где хранился и хранится до сих пор гроб господен. Где жил и живет до сих пор Дух Веры. Выходит, они спасли Веру иудейскую? Или арабскую? Или христианскую? Как же так, думал я, сидя в одиночестве на вершине библейской горы? Это же уму непостижимо: бьются братья-кипчаки друг с другом, рубят головы, проливают нещадно кровь родную, и все это бог его знает где, на далекой чужой земле, под чужими знаменами, за чужих богов, за чужие святыни…
Ермек ТУРСУНОВ
