«Общественная позиция»
(проект «DAT» №30 (394) от 24 августа 2017 г.
О чем пишут в мире
Российский социолог Сергей Белановский – автор нескольких книг и десятков публикаций по социологии, в 90-х годах участвовал в кампании Александра Лебедя, в 2000-х работал в Фонде эффективной политики (занимавшейся предвыборными кампаниями Владимира Путина), а в начале 2010-х вместе с экономистом Михаилом Дмитриевым написал известный доклад, прогнозировавший политический кризис в России.
Несколько дней назад Белановский опубликовал в «Фейсбуке» «Августовские тезисы» о закате эпохи Владимира Путина. В интервью Радио «Свобода», которого мы публикуем ниже в сокращенном варианте, он подробнее раскрыл некоторые моменты из своих тезисов.
…– Когда Путин пришел к власти – трудно сказать, что творилось у него в голове, какая-то каша, как мне кажется. Но мысль, которую он высказал в самом начале своего президентства: мы будем строить управляемую демократию, – говорит о том, что, может быть неосознанно, он на эту китайскую философию права опирался. Довольно последовательно на протяжении многих лет он реализовывал эту концепцию, все больше концентрируя власть в своих руках, по мере возможностей решая проблемы, которые приобретали значение и могли дойти по всем ступеням до самого Путина.
Есть вопрос, были ли у него еще какие-то идеи. Мне кажется, в голове у него был какой-то идейный хаос: с одной стороны, он был за рыночную экономику, с другой стороны – за какую-то плановую советскую экономику. Сколько уж лет прошло, почти 20, он так и не определился толком, за что выступает. Но была у него еще одна геополитическая идея, которая сыграла самую драматическую роль, что распад Советского Союза – крупнейшая геополитическая катастрофа века и, подспудно, что надо собирать «русские земли». Это была катастрофическая ошибка, кстати, не только его.
Есть такой вице-премьер Дмитрий Рогозин, которого Путин сначала направил с НАТО взаимодействовать. В интернете можно найти высказывание Рогозина, что «мягкая сила», «умная сила» – все это ерунда, а имеет значение только грубая, физическая, вооруженная сила. Сочетание мысли о том, что надо собирать «русские земли», с идеей, что не существует никакой силы, кроме грубой физической, имело катастрофические последствия. Сначала зачем-то развязали войну в Грузии. Есть версия, что грузины сами к этой войне готовились, – допустим, но на протяжении многих лет, начиная с 90-х годов, Россия могла дипломатически очень многое урегулировать на территории Грузии.
Саакашвили как-то сказал, что не понимает смысла политики России в Закавказье, – я подписываюсь под этими словами, я тоже его не понимаю. Тем не менее, была развязана война. Слава богу, она довольно быстро кончилась и, к большому сожалению, была быстро забыта и в России, и за ее пределами, одна Грузия о ней помнит. Но если война в Грузии была сочтена российским населением и мировым сообществом как нечто не очень значительное, то с Украиной такого не получилось, хотя с самого начала было очевидно, что собрать «русский мир» вооруженной силой – мероприятие абсолютно нереальное.
Крым забрали, на Донбассе развязали войну, потом – в Казахстан вторгаться и, не дай бог, в страны Прибалтики, которые все-таки члены НАТО? Как раз перспективной была политика «мягкой силы», я был сторонником такой политики, и здесь в упрек тому же Путину хочу сказать, что, с моей точки зрения, он ничего не сделал для русского населения, оказавшегося за пределами Российской Федерации. И если Крым взяли относительно бескровно, что геополитической вины не смягчает, то война на Донбассе? Я до последнего момента не верил, что такое возможно. По имеющимся у меня сведениям, нет людей на свете, которые больше ненавидят Путина, чем русские в Украине.
Что такое эпоха Путина? Это эпоха, когда человек, руководствуясь явно или неявно китайской философией легизма, будучи озабочен геополитическим собиранием «русских земель», в конце концов довел дело до войны, начал бряцать оружием на весь мир, вторгся в Сирию с непонятными целями, – единственная гипотеза, чтобы противостоять американцам. Зачем это надо делать – непонятно.
Я, кстати, пытался выяснить, зачем мы влезли в Сирию, и не получил внятного ответа: говорили, что для Путина есть важный аргумент, что, дескать, Америка себе позволяет вторгаться в Ирак, Ливию, а чем мы хуже. Оставляя за рамками моральные аргументы, я бы сказал, что для того чтобы вести себя, как Америка, надо быть Америкой: если у нее 25% мирового ВВП, а у России – 2%, то это далеко не самая разумная политика. Повторяю, я сознательно отвлекаюсь от всех остальных аргументов.
– Вы описали легистский режим Путина. Но сейчас вы говорите, он подходит к концу.
– Прежде всего, диктатура и монархия – очень разные вещи. Монархия предполагает сословное общество, дворянство, божественную санкцию – это обязательный момент, «помазанник Бога на земле». А диктатор – человек, который пытается укрепить свою власть на пустом институциональном пространстве, возможно, оперируя деньгами, личной преданностью, которая не всегда оправдывает себя. Среди дворян были случаи предательства, но в принципе они действительно готовы были жизнь положить за государя. Можно ли это купить деньгами – большой вопрос…
Почему я считаю, что эпоха Путина заканчивается? В первый раз, когда он два срока отработал президентом, а потом порекомендовал Медведева, практически вся элита среднего уровня – управленцы, руководители, бизнес и так далее – была уверена, что Путин вернется к власти, более того, что он и во времена Медведева будет де-факто президентом. И, в общем, одобряли: Путин – мужик, крутой и так далее.
Чем сегодняшняя ситуация отличается? Во-первых, чисто физически, с точки зрения возраста Путин подошел к пределу. В 2024 году ему будет 72. На свете бывали правители и постарше, но я убежден – судя по тому, что сам Путин говорит, в конце концов, что в 2024 году он уйдет окончательно. Роль Дэн Сяопина (китайский политик, остававшийся «духовным лидером» страны после отхода от руководства КНР. – Прим.) он сыграть не может, потому что у Дэн Сяопина была ясная содержательная стратегия, он ясно понимал, что нужно стране, знаменитые «четыре модернизации». У Путина, с моей точки зрения, никаких содержательных идей просто не было. Поэтому если Дэн Сяопина упрашивали остаться, к его мнению, как к мнению мудреца, прислушивались, то в отношении Путина я такого не вижу. Глеб Павловский сказал как-то, что гений Путина не стратегический, а тактический, то есть лавировать он мастер, но по стратегическим вопросам ему сказать нечего. Поэтому прямой аналогии с Дэн Сяопином не просматривается…
– Вы говорите об устройстве власти, о том, насколько элита считает слово Путина последним в решении любых вопросов, – именно в этом начинается эрозия? Сравнивая, например, с 2000-ми годами, когда вы сотрудничали с Фондом эффективной политики, – элита уже не так сплочена вокруг Путина, начинает списывать его со счетов?
– Я думаю, что всем понятно, что Путин уходит. Может быть, он и боится, я допускаю, но усидеть после 2024 года, тем более повторить трюк с преемником, то есть на 6 лет посадить кого-то, 72 плюс 6 – это 78, а потом 78 плюс 6 – это будет уже 84, многовато. Я думаю, что он твердо решил уйти. Конечно, ему хотелось бы, чтобы это прошло гладко, безопасно в личном плане. Насколько это получится, я не знаю. Но если он решил уйти, возникает вопрос: что делать дальше? Думаю, вся элита консолидирована в том, что свободных выборов, где могли бы участвовать и Навальный, и Удальцов, и вообще каждый желающий, допускать нельзя, контроль над ситуацией в стране будет утерян. Следовательно, опять будет разыгран вариант «преемник».
И здесь ключевой тезис: каким бы человеком ни был этот преемник, каким бы подходящим ни казался для элиты, он не будет вторым Путиным. Раз так, то авторитет власти неминуемо упадет. А у общества накопилось очень много вопросов. Были попытки тракторных маршей на Москву, их не пустили. При Путине, понятно, – полиция права, а преемник сможет игнорировать подобные вещи? Или система «Платон»? В стране возникает огромное количество локальных конфликтов. Где-то зарплату не платят. Национальные вопросы: насколько я знаю, в Татарстане очень болезненно восприняли отказ от продления договора с разделом полномочий, пусть он даже фиктивный…
Протестные настроения будут расти, быстрее или медленнее, и если будут возникать демонстрации, то в подавлении их грубой физической силой, я думаю, есть пределы. Принять решение «стрелять или не стрелять», разгонять ли грубой силой – очень ответственное решение. Его принять не так просто. А тот, кто примет его просто, задумается в следующий раз – это совершенно однозначно. В конце концов, если рабочим не платят зарплату и они вышли на какой-то митинг, по ним что, стрелять что ли? Это тоже вопрос, по кому стрелять, – может, по тем, кто не заплатил? Какое-то конкретное выступление подавить легко, даже если подавление будет несправедливым. Но если масштаб таких явлений расширится, то у того, кто подписывает, рука задрожит – это можно сказать совершенно точно.
– То есть сейчас возможности финансово поддерживать лояльность нет, остается силовая, но, как вы говорите, все с помощью силы не решить?
– В том числе потому, что эти силы разновекторные, многоуровневые. Когда с разных сторон возникают вопли «Путин, помоги», причем по совершенно разным основаниям и причинам, то разобраться в этом необозримом количестве случаев – задача совсем иного рода, это задача построения в стране правового порядка, причем римского типа, не легистского. Эта задача очень сложна…
– Если собрать вместе финансовые проблемы, невозможность решать все силой, ослабление власти, которое вы описываете, то получается, что Путин, во-первых, с трудом досидит до 2024 года и попытается передать все некоему преемнику, который будет слабее.
– В ситуации с Медведевым было очевидно, что за Медведевым стоит Путин, поэтому Медведева объявили в последний момент. Сейчас ситуация другая. Я склонен думать, что за два-три года [до окончания срока Путина] этого преемника надо ставить премьер-министром, иного варианта просто нет, – обеспечить хотя бы видимость преемственности, люди должны к нему привыкнуть, у него должен какой-то рейтинг набраться. Думаю, года за три Путину надо выдвинуть преемника на должность председателя правительства и постепенно отдавать ему дела, то есть мы все чаще должны видеть не Путина, который беседует с губернатором, кого-то хвалит, а кого-то отчитывает, а уже этого преемника.
– Но преемник будет более слабым, чем Путин, а проблемы будут нарастать. Означает ли это, что преемник удержать ситуацию под контролем не сможет и это все сваливается в хаос? Возможно ли тогда появление несистемного политика? Даже при падении Советского Союза – все-таки Ельцин был человеком системы – системное наследование власти продолжалось. Возможно ли теперь появление несистемной фигуры?
– Преемник, кстати, может быть человек вполне вменяемый, это может быть даже хороший управленец, это может быть даже человек, обладающий определенной харизмой, но технократ – других вменяемых людей, кроме технократов, у нас просто нет, а это харизму несколько понижает…
Здесь есть некая дилемма, кого назначит Путин – силовика или гражданского мирного технократа. Если назначит силовика – силовик тоже может быть вменяемый, но настанет какой-то момент, когда он отдаст приказ использовать силу, и страна ему этого не простит. А технократ не будет применять силу. Если силовик, условно говоря, разгонит демонстрацию и посадит какого-то, не буду называть фамилии, не дай бог сглазить, лидера, то технократ постарается этого избежать, может быть, даже пригласит того поговорить. Но это все уже не поможет, эти лидеры станут появляться, их известность будет расти. А дальше бог ведает.
В лучшем случае этот преемник просидит следующий цикл, но дальнейшие выборы наверняка будут свободными. Либо надо такую тоталитарную систему устраивать, что придется довести численность лагерного населения до сталинской нормы. Но даже Сталину для того, чтобы построить свою систему, потребовалось порядка 10 лет. Мне трудно поверить в такой сценарий. Я думаю, фактическая свобода будет нарастать… Кого посадят вместо него – большой вопрос.
Валентин БАРЫШНИКОВ,
Rus.Azattyq.org