Сегодня исполнилось 70 лет поэту, прозаику, драматургу и, наконец, поистине народному писателю республики Софы Сматаеву. Но не только об этом мы сегодня беседуем с литератором.
– Софы Калыбекович, вы родились в такой печально знаменательный день…
– Да, родился я 22 июня 1941 года в семь часов утра по местному времени. Именно в этот день в тот же час по невероятному совпадению началась Отечественная война. Глашатаем кровавой сечи или предвестником будущей победы раздался мой первый крик-плач – не мне судить.
Как бы прощаясь с последним весельем мирных дней, три дня и три ночи кряду гуляли безусые джигиты на праздновании моего рождения. Вскоре они в количестве семидесяти человек ушли на фронт. И тридцать из этих отважных юношей навеки сложили свои светлые головы на поле брани.
Так мой родной аул потерял первых своих славных сыновей.
Оборвавшаяся на лету жизнь и несбывшаяся юношеская мечта этих безвременно погибших парней вызывают во мне с того момента, как помню себя, чувство вечного долга перед ними.
– А на малой вашей родине, родине тех самых рано усопших безусых джигитов, будете отмечать ныне свою дату?
– Нет, не буду. Ни разу в жизни не отмечал свой день рождения ни в своем ауле, как в районе, так и в области. Меня не приглашали акимы разных калибров родного края.
– То есть вас упорно не замечают?
– Получается так. Однако читатели родного Казахстана уважают и почитают мое имя. В странах СНГ помнят как своего писателя. В дальнем зарубежье знают по моим произведениям. А у себя… В родной области не поставлена ни одна моя пьеса. И делают вид, что меня совсем нет. Тем временем я даже не заикаюсь, что не было в моем ауле скопления где-то около двух тысяч легковых автомобилей, около десяти тысяч гостей, прилетевших на вертолете и самолете, как это происходит на юбилеях расторопных средней руки литераторов юга и запада. Все же я не имею к ним никаких претензий, ибо люблю своих земляков, как свою большую семью, в которой есть все: и обиды, и переживания, и радость редких встреч.
– Есть мнение, что вы избегаете общения не только с власть предержащими, но и с журналистами. Это так?
– Мне незачем оправдываться в своей отчужденности, ибо я не буду обслуживать политику, выполнять запросы ни верхов, ни низов. Я человек определенного принципа: «Что я хочу – то я и делаю!». Я, как ты сам знаешь, – автор девяти романов, тринадцати повестей, четырнадцати пьес, двенадцати поэм, либретто пяти опер и нескольких рассказов. Мною переведены произведения литераторов десяти стран. Мои книги стали доступны читателям четырнадцати государств.
Цену своим творениям, как в количественном, так и в качественном отношении, ожидал и ожидаю получить не от чиновников или власть предержащих, а от истинного ценителя – Его Величества Времени. Пока честность и бессилие писателя – вот итог моей деятельности к семидесятилетию. И поэтому общаюсь только с газетами «Жас Алаш», «Общественная позиция», «Казахстан», иногда со «Свободой слова». Все. Это не означает, что я не люблю журналистов или я такой недотрога-гений. Просто не хочу своим общением портить биографию молодым коллегам.
– Кстати, про биографию. Все знают, что вы маститый романист, известный драматург. Определенному кругу людей, в том числе чиновникам, известно, что вы еще и поэт по опубликованным остропублицистическим поэмам в «Жас Алаше». Но почти никто не в курсе, что вы учились в техническом вузе.
– Да, ты прав. Чтобы быстрее стать писателем, с пылким рвением молодости проучился год в КазГУ. Затем, вняв мудрому совету великого Мухтара Ауэзова, продолжил учебу в Москве на инженера. Та школа жизни, которую я прошел, когда трудился на Московском заводе «Серп и молот», Тульском металлургическом, на Карагандинском меткомбинате и вел научную работу в АН КазССР, способствовала накоплению огромного жизненного материала. И тем не менее неодолимая потребность в творческом самовыражении снова привела и провела меня через золотые ворота Союза писателей Казахстана, определив в нем мое скромное место. Воздвиг ли я в том месте нерукотворный памятник себе, или к нему давно уж заросла читательская тропа, оценить волен лишь мой доброжелатель, мой бесстрастный критик – родной народ.
– «Песня – летопись, преданье. Отодвинь, как полог, время – в той мелодии прекрасной скрыта тайна поколений, обескровленных, несчастных, злобно загнанных в ловушку и молящих о свободе, неутешно на коленях, как бездетные – о детях. К вам из глубины столетий донесется свет надежды, свет души простой и чистой. И тогда вы различите голос искренний, горячий, свет любви ни с чем не спутать… Поклонитесь детству жизни, первородству чувств и мыслей.
Вслушайтесь в дыханье песни: испытавшее лишенья, трепыхается, как птенчик, сердце – в предвкушенье смерти. Это так. Но выше страха гордость, честь, любовь к свободе». Эти строки из вашего романа-трилогии «Елим–ай» звучат лейтмотивом всего вашего творчества. Вы согласны с этим?
– Да, уже роман-тетралогия «Елим–ай» («Родимая сторона») – основная книга всей моей жизни. Первый его том, переданный в издательство в 1970 году, благодаря «доброжелателям»-завистникам увидел свет только в 1978 году.
– А как вы чувствуете своих героев, как ощущаете их эпоху?
– Чтобы представить себе судьбу народа, бредущего в дорогах истории сквозь великие столпотворения и сумрачные эпохи, писатель хотя бы в душе должен стать или проводником, или караванщиком этого долгого жизненного кочевья. Только услышав глухие стоны верблюдов, песню путника, напевающего бархатным голосом, траурные стенания матерей, и разобравшись в смысле этого разноголосья, только увидев самоотверженность воина, разжигающего молнией огонь, любовь чистотелых дев, излучающих сияние из смородиновых глаз, жестокость врага, до рукоятки вонзившего черный кинжал в нежную грудь младенца, прочувствовав все это, наверняка можно было бы дать волю ручке, свободу слову, простор фантазии. Лишь тогда копьем пронизывающие небо Горы, и распростертые широко Степи стремительно примчатся к тебе и докажут свои свидетельства тому, как горевал и радовался, как сожалел и верил в будущее, сомневался и не терял надежду народ казахский.
Судьба народа – не ларчик с тайнами, который легко открыть. Нужны бесконечные поиски, глубокие исследования, необходимо вникнуть внутренним взором, начиная от его прошлого до нынешних дней. Писатель, берясь за историческую работу, должен снова и снова проверять каждую находку, должен пропустить его через горячее течение крови сердца, и сомневаясь в нем, и волнуясь за него. Лишь в таком случае ты сможешь почувствовать и вчерашнее, и древнее Казахии. Лишь в таком случае всей душой поймешь пережитое казахским народом – его счастье, завоеванное в борьбе, его жизненный путь, по которому он пришел к свободе, к благородству и надежде через безмерную любовь к своей земле.
– Софы аға, поддерживают ли вас духовно в трудные минуты ваши герои, которые имеют право быть сохраненными для истории не только казахского, но и других народов республики?
– Да, они навсегда остались со мной. С сожалением приходится мириться с тем, что мои современники, знакомством с которыми искренне гордился, в отличие от моих героев потихоньку покидают меня. Кто-то ушел в мир иной. Все меньше остается единомышленников.
А герои романа в своем большинстве – исторические личности. Бии, батыры, люди простой жизни. Те, кто ухаживает за скотом, живет своим хозяйством, находится ближе к земле, чем другие. Они пуповиной связаны с землей предков. Поэтому для них ценен каждый клочок родной степи, дорога каждая ложбина, горяч каждый родник. Когда со всех сторон берут в железные тиски вражеские полчища, аки нынешние алчные соседи, не должно оставаться ни одного казаха, у кого при одном только упоминании о независимости не взбудоражилась бы кровь, не встрепенулось бы сердце. Поэтому их любовь к родной земле, сыновняя любовь к Горам и Степи, в отличие от высоко сидящих чиновников, считающих землю товаром, постоянно полыхает жизненным светилом в их сознании, думах, чувствах. И именно эта любовь постоянно их оттачивала, закаляла и питала их боевой дух. Потому что от любви к своему аулу начинается любовь к своему краю. Родина – опора, честь, гордость. Герои романа – Казыбек бий, Жомарт батыр, земледелец Кулнияз, табунщик Тасыбек – люди, понявшие все это всем сердцем. Это люди, продолжавшие обычаи, обряды, мечты, цели своего народа, почитавшие его гражданский долг.
– Недаром вы дали название книге «Елим-ай». «Елим-ай» – это не только скорбная песнь-гимн нашего народа, но и гимн жизнеутверждающий. Ведь так?
– Совершенно верно. Надеюсь, что это мое эпическое произведение – не простая хроника исторических событий, а роман-песнь, роман-симфония.
Напевы домбры, песенный язык книги постепенно превращаются в горькую истину народной жизни. «Елим-ай» – горестная тоска времен вражеской кабалы. Без этой песни невозможно полностью понять страдания печального, облаченного в траур казаха во время джунгарского нашествия. В начале произведения голос песни доносится слабо. Но постепенно этот тяжелый плач по родной земле отдаленным, а затем, нарастая, все явственно слышимым громом заполняет всю Степь. Задумчивая мелодия старца из племени аргын, главы кочевья покидающих родимые места людей – тоже «Елим-ай». Стонущая, бредущая по глухой степи, проливая слезы, прижимающая свое дитя к груди Аршагуль поет ту же песню – «Елим-ай». Дошедшая из поколения в поколение, поддерживая страждущих, гнездившаяся в истерзанном сердце светлой мечтой, призывающая раскромсанный народ к единению, зажегшая лучину надежды на будущее, гимн стойких тоже – «Елим-ай».
– Как вы думаете, пользуются ли ваши произведения, рожденные вашими честными помыслами, успехом так же у чинушей?
– Поддержки и чисто человеческой благодарности с их стороны не было. А от государства получил, во всяком случае, половину того, что полагается. Оно наградило меня орденами «Курмет», «Парасат», медалями. Поскольку мои книги по итогам года разных лет признавались лучшими, я пять раз был выдвинут на звание лауреата Государственной премии. И всякий раз меня «прокатывали» мои же собратья-коллеги по перу. Это их «оценки» за мои заслуги. Аморфное, злое, малочисленное, но сильное своим единением сборище завистников во все времена радовалось поражениям одаренных творцов. Понимая это нутром, сожалею лишь об одном, что приходится сталкиваться с нахально придирчивыми хулителями, а не с достойным противником. И поэтому ни тогда, когда в начале пути встречали нужда и беспомощность, ни сейчас, когда сопровождают благополучие и известность, я не терял совесть. Ибо зло всегда ничтожно мелко по сравнению с совестью честного человека. Я горжусь, что честно жил по времени и при этом сквозь время, сохраняя себя, не изменяя себе, оставаясь человеком. Я тяжело заработал благополучие и достаток, но легко приобрел болезни: пять инфарктов, два инсульта и рак желудка. И тем не менее приобрел как настоящих друзей, так и нажил настоящих врагов.
– В том числе и ныне живущих?
– Считая свое существование значительным, не люблю ссориться с властями, хотя никогда ими не был обласкан. Ибо без политических протестов можно сотворить как свой личный образ, так и свой литературный мир. Однако всякое жизненное кредо бывает и не без исключений. И мое недовольство властью однажды проявилось во времена руководства республикой Геннадием Колбиным. В пику требованиям руководителей партии всячески защищал истинно талантливых сыновей нации.
Отказывался выполнять несуразные поручения Колбина и его приспешников. За такие поступки был дважды подвергнут обсуждению на секретариате ЦК, где сумел отстоять свои правоту и принципы. И сделав прецедент, на следующий же день после первого секретариата по собственному желанию оставил должность ответственного работника ЦК и ушел на творческую работу. За такой, хотя и незначительный, протест я уважаю себя и продолжаю творить неординарную историю своего бытия, своей жизни. И потому обещаю быть до последнего вздоха рупором нужд и чаяний своего обездоленного народа.
– Я убедился, Саке, что более беззащитной профессии, чем литератор, не существует. Защищая свою творческую индивидуальность и защищая права и правоту обездоленного народа через свое творчество, казахстанский писатель не получает за свой труд не только гонорар, но даже зарплату. Как не удивляться долготерпению ваших жены и детей?
– Да, брат, «если преследовать зайца без конца, он превратится в храбреца». Да, защищая себя, но и не забывая о насущном хлебе наших детей, стараемся использовать малейшую возможность сказать свое слово. В этой связи я могу привести в пример свой роман «Кто мы, не рабы ли?». Основная его тема – изображение времени «застоя». Помните, что многие писатели в застойное время привыкли сами и приучили читателей к установленным штампам, стандартам: «хороший» – всегда хорош, «плохой» – до конца плох. Отличительная особенность моего романа, написанного в 1986–87 гг., заключается в психологизме, в демонстрации проявления человеческой натуры в определенных ситуациях и во времени, роста личности или ее духовного опустошения, борьбы за сохранение достоинства или уровня нравственного падения.
Таким образом, в романе я хотел показать концентрированно, через события, детали, штрихи отличительные черты времени застоя, все, что привело к попранию общечеловеческих принципов, к духовному и моральному обнищанию общества – глумление над честными людьми; гонения, вплоть до физического уничтожения, коррупция, организованное взяточничество, заведомая ложь и обман народа, массовые приписки, стремление выдать желаемое за действительное, корыстолюбие, мещанство, тунеядство, социальный паразитизм.
– Кстати, Саке, это же точь–в–точь истинная картина нынешних дней. Боюсь, что она все еще терзает вас. Смогу ли я состраданием своим снять хоть капельку боли с вашей души, Саке? Знаю, что вы перенесли тяжелую операцию, можно сказать, заново родились на свет. Вы привыкли побеждать, у вас огромная сила воли – не зря родились предвестником победы. В этой схватке с недугом вы уже первый тайм выиграли. И в этом вам помогли и далее будут помогать любовь и признание всех читателей, поклонников вашего яркого таланта.
– Спасибо. Поверь, мне действительно приходится собирать свою волю в кулак, чтобы мужество не покидало меня, когда бывает необходимо пойти против власть предержащих, ибо и у меня есть дом, есть супруга, есть дети. Наконец, есть жизнь, которая дается один раз. Но эта жизнь убеждает, что в глазах современников предпочтительнее выглядеть человеком, нежели трусом.
Потому что идола предательства сотворил народ, позабывший свои корни. А я верю в свой народ!
– И вам спасибо, Софы Калыбекович. Здоровья, сил, новых произведений!
По заказу «D»
интервью подготовил
Бекжан САМЫРАТБЕК