Выступление на круглом столе, посвященном памяти Алтынбека Сарсенбаева.
Уважаемые участники круглого стола,
Этот год достаточно примечательный. Помимо того, что он знаменует 25-летие объявления независимости Республики Казахстан, это год 10-летия гибели Алтынбека. Магия цифр увязывает его жизнь и её трагический конец и одну из важнейших вех в истории государства.
Не думаю, что кто-то будет отрицать, что с конца 80‑х — начала 90‑х годов мы находимся в состоянии перманентного транзита, ни конца, ни края которому не видно. Поэтому в своём выступлении, не претендуя на истину в последней инстанции, я попробую поделиться некоторыми соображениями по этому поводу. Мне кажется это весьма уместным сделать на круглом столе памяти Алтынбека, потому что он многое вложил в становление и государственности на этой земле, и в этот самый транзит.
И здесь важно посмотреть на процесс транзита и в ретроспективе, и в динамике, и в перспективе. То есть, откуда пошли, куда шли и куда идём?
Вторая половина 20-го – начало 21-го века определили, как мне кажется, общие тренды развития человеческой цивилизации в экономическом, правовом и политическом смыслах.
Несмотря на различающиеся модели, институты, формы организации общественно-политической жизни, влияние на которые оказывают исторические, культурные и прочие особенности, общими условиями для устойчивого развития, обеспечения конкурентоспособности и перспективности современных государств являются:
- рыночная экономика;
- правовое государство, позволяющее обеспечивать и защищать права и свободы человека; и
- демократические политические системы.
И вне зависимости от того, что ничего идеального в мире нет, выполнение этих необходимых условий даёт шансы (не гарантии, а шансы!) на выживание в современном мире, на сравнительную эффективность экономического и политического устройства современного государства и возможность более или менее удовлетворительно отвечать на постоянно возникающие вызовы.
Примеры Сингапура, Китая, некоторых государств Персидского залива являются скорее исключениями из правил в связи с различными историческими, культурными и прочими особенностями, только подтверждающими эти правила. В некоторых из них при небольшом населении на небольшой территории оказались огромные запасы дешёвых энергоресурсов, в других – сработал комплекс факторов, включая роль личности. В третьих — комплекс факторов, характерных только для этих государств. Но все они, сталкиваясь с различными вызовами, тоже вынуждены в той или иной степени модернизироваться, развиваться, и развитие это вольно или невольно связано с упомянутыми мною условиями.
Поэтому далее несколько характеристик этих самых условий.
Рыночная экономика, основанная на частной собственности и частном предпринимательстве. При всех её недостатках ничего лучшего и более эффективного мир не придумал. Мне весьма удивительно хотя и привычно слышать, причём не только от самого старшего поколения (я сам-то уже тоже отношусь к старшему поколению), но и от молодёжи с крайними левыми убеждениями, ссылки на опыт Советского Союза. Говорят о некотором наборе социальных благ: бесплатном образовании, бесплатном здравоохранении, пенсии, на которую было можно прожить, и гарантированной работе. И за это платило государство. И почему–то никто не отвечает на простой вопрос: а государство-то где брало на это деньги? Мы вообще с советского времени привыкли не задавать государству вопросы. А оно привыкло не очень-то нам и отвечать.
Для того, чтобы что-то «делить», то есть платить за бесплатные для населения, но не бесплатные для государства, образование и здравоохранение, за пенсии и всеобщий труд, надо где-то это брать. Брали за счёт бесплатного труда сотен тысяч заключённых, которые строили производственные гиганты, дороги, мосты, электростанции, за счёт уравниловки в зарплате, за счёт очень скромного уровня жизни, за счёт продажи тех же самых энергоресурсов, которые мы до сих пор тоже успешно продавали, за счёт продажи оружия и т.д. И в условиях тоталитарного государства этого в общем-то хватало для того, чтобы поддерживать определённый уровень жизни. Цены на энергоресурсы упали в середине 80‑х, хотя это и не главное, а вот неэффективность производства и управления и в целом экономики, стали всё более заметными и неконкурентоспособность всё более очевидной, в результате всё очень быстро сдулось.
Сдулось, потому что плановая экономика, основанная на государственной собственности, неэффективна.
Потому что огромные предприятия вроде всяких там Магниток и прочих «флагманов промышленности», чаще всего, тоже неэффективны. Потому что мир уже несколько десятилетий назад перешёл, в основном, на небольшие, относительно самостоятельные производственные структуры, даже объединённые общим циклом, но при этом способные гибко реагировать на изменения конъюнктуры и необходимость технологической модернизации.
Потому что частное предпринимательство, основанное на частной же собственности, в условиях конкурентной среды даёт возможность инициативным людям что-то создавать, развивать, выживать самим и через налоги давать возможность государству решать общие проблемы.
И чем свободнее эта среда, чем более она динамична, тем больше шансов на то, что появится достаточно средств, чтобы их можно было «делить», в том числе на поддержку образования, здравоохранения и культурного развития.
Кстати, для примера, в соседней России в аграрном секторе, по оценкам некоторых экономистов, более чем через 25 лет после перестройки один человек производит продукции на $3.000 в год (не думаю, что эти цифры сильно отличаются для Казахстана), а в тех развитых странах, в список которых мы хотим войти, — от $ 50 до 70.000. Разница в 17–23 раза. Так что сами по себе частная собственность и частное предпринимательство – не гарантии процветания.
Для этого ещё надо соответствующие технологии, современную организацию производства и много трудиться, а не надеяться на кого-то или на Мавроди. Надо, чтобы доходы были соразмерны вложенному труду. И чтобы не воровали, особенно те, кто «делит» то, что остальные собирают.
И тогда не обойтись без правового государства.
Правовое государство. Если в стране нет верховенства права в широком смысле, то есть, и равенства всех перед законом, и ясных и понятных правил «игры», которые все стараются соблюдать, и эффективных деперсонифицированных государственных институтов, поддерживающих эти правила, и правовой культуры, а не правового нигилизма, то эффект от возможностей рыночной экономики будет малоощутимым.
Предприниматели будут «кормить» бюрократию и «правоохранителей», чтобы выжить, а не работать честно, формируя то самое общее, что потом можно было бы «делить». Граждане будут тоже выживать, пытаясь «увернуться» от государства в лице различных его органов и должностных лиц, от которого они ничего хорошего не ждут. И даже на признаки справедливости не стоит рассчитывать. И права человека, которые по существу должны являться «щитом», защищающим людей от государства, становятся «заложниками» такого неправового порядка.
В системе, действующей по понятиям, права человека не приживаются.
В обществе должна быть потребность в правовом государстве и выдвигаться общее требование его создать и ставиться общая задача содействовать этому.
Без правового государства и так–то эгоистичная правящая элита, склонная к продвижению, прежде всего, своих интересов, будет ещё менее контролируемой, в том числе экономически, соответственно, сокращая то «общее», что можно было бы как-то использовать для решения острых социальных проблем.
При этом экономический контроль невозможен и без политического контроля, основу которого составляет демократическая политическая система.
Демократическая политическая система. Это не просто вопрос политического плюрализма, оппозиции, участия в принятии решений, свободных выборов, сильного гражданского общества, независимых средств массовой информации, учёта мнения меньшинства и т.д. Это опять же вопрос эффективности, в том числе экономической эффективности.
Современные теории эффективного государственного управления определяют, например, что сильное гражданское общество – это один из самых эффективных инструментов управления. Причём не созданное сверху, а развивающееся снизу. Потому что только оно обеспечивает обратную связь. Вместе с избранными на свободных выборах Парламентом и местными представительными органами власти оно обеспечивает общественный контроль за использованием общественных ресурсов, артикулирует общественные проблемы и предлагает пути их решения, предоставляет общественную экспертизу государственных управленческих решений и т.д.
А четвёртая «власть» – СМИ — добавляет к этому профессионализм квалифицированных добытчиков информации и эффективные инструменты обеспечения прозрачности в деятельности власти.
Демократические политические системы тоже не идеальны, не гарантируют от коррупции, влияния больших денег, коррозии институтов, но опять же они лучше диктатур и авторитарных политических систем с точки зрения эффективности и конкурентоспособности.
В начале 90‑х Казахстан начал одновременно и создание самостоятельных государственных институтов, и необходимый транзит в отношении экономической системы. Наверное, трудно было рассчитывать, что нам удастся одновременно осуществить такой транзит во всех необходимых направлениях: экономическом, правовом и политическом.
Но что ещё важнее, что такой транзит начался и продолжается в условиях действия сложных в начале и ещё более усугубившихся со временем факторов.
Во-первых, это проблема эволюции института частной собственности. Вообще-то частная собственность в истории человечества развивается, упрощённо говоря, в трёх сферах. Как экономический институт, как ядро рыночной экономики. Как правовой институт, вокруг которого строится гражданское и коммерческое право, да и право в целом. И как культурный институт, вокруг которого развиваются многие человеческие отношения. Более того, этот институт определяет в той или иной степени и организацию политической власти. Так вот этот институт развивался, эволюционировал в мире в течение веков, превратившись в современный институт частной собственности. Советский Союз более чем на 70 лет выпал из этого процесса. Более того, этого института в Советском Союзе не было вообще, если не считать ограниченную личную собственность. Была так называемая общенародная или государственная собственность на средства производства и государственная плановая экономика.
То есть, по моему мнению, то, вокруг чего в настоящее время строится рыночная экономика в странах постсоветского пространства, в том числе в Казахстане, вокруг чего развивается гражданское и коммерческое право и строятся человеческие отношения, что влияет на организацию политической власти, не совсем тот институт частной собственности, с которым мы имеем дело в развитых странах. Именно поэтому во многих смыслах отношения вокруг него у нас имеют часто такой неофеодальный характер. Это показатель определённого исторического разрыва.
А эта экономическая и правовая основа весьма важна для реализации современной концепции прав человека. Эволюция института частной собственности способствовала развитию концепции индивидуальных прав и свобод.
Во-вторых, в Казахстане, как и в большинстве стран постсоветского пространства, не произошло смены элит. У власти остались те же коммунистические бюрократические элиты, которые и осуществили транзит от государственной плановой экономики и общенародной собственности к рыночной экономике и частной собственности. Этот переход основывался на разгосударствлении и приватизации, осуществлённых в 90‑х годах прошлого века. При этом именно эти элиты явились главными бенефициарами этого процесса. И поскольку сам процесс приватизации был, в основном, непрозрачным, либо полузаконным, либо совсем незаконным, его бенефициары оказались весьма уязвимы с точки зрения источников их обогащения. Они стали миллионерами, мультимиллионерами, миллиардерами, стали контролировать большую часть национальных экономик, но при этом их состояния характеризуются серьёзными проблемами с точки зрения их законности и легитимности.
Сомнения в законности источников состояний постоянно предполагают возможность передела собственности при любой смене власти или обострении внутриэлитных противоречий и конфликтов. А проблемы, связанные с легитимностью результатов приватизации, отражаются в общественном восприятии этой новой частной собственности, сформированной, в основном, не в результате «дикого накопления» капитала, а в результате «дикого разделения» государственной собственности. Она, в общественном мнении, пусть и не так часто озвучиваемом, считается в той или иной степени «украденной» у народа со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Приватизация 90‑х годов заложила на всём постсоветском пространстве целые «минные поля», которые периодически «взрываются» в результате внутриэлитных конфликтов. Помимо природы самих режимов эта уязвимость не позволяет ни допустить какого-либо реального политического плюрализма и политической конкуренции, ни создать систему правовых институтов на принципах верховенства права. Любое движение в эту сторону рискованно для правящих элит. Но без решения этой проблемы никакое устойчивое развитие и политическая модернизация невозможны. И в этой связи я согласен с тезисом российского бизнесмена Михаила Ходорковского, изложенном им в одном из выступлений. Он это назвал «возвращением к справедливости» или «восстановлением социальной справедливости». И это придётся сделать, хотя пока никто не знает как.
В‑третьих, это касается состояния общества. К сожалению, как это особенно ярко проявила российская агрессия в Украине, постсоветские общества характеризуются целым «букетом» признаков или свойств, которые мало способствуют реализации современной концепции прав и свобод человека, особенно на ценностном уровне.
Ряд этих свойств имеют исторические причины: одни сформировались в далёком прошлом, другие — в советский период, третьи связаны с разочарованием и трудностями, прежде всего экономического характера, после распада Советского Союза.
Весь советский период общество существовало в атмосфере политического и социального иждивенчества, сакрализации государства и «единственно верного» марксистско-ленинского учения.
Общество и его члены никогда не были субъектом политики, в том числе общественной политики, а только — объектом. Объектом, который управлялся государством, контролировался государством, манипулировался государством, или точнее — находящейся у власти коммунистической партноменклатурой. Это общество можно назвать «государственным». В нём были детские и женские организации, ассоциации ветеранов или общества книголюбов и филателистов, в нём были профсоюзы, и всего только одна Коммунистическая партия. Но при наличии большого количества общественных ассоциаций до начала 90‑х годов это общество невозможно было назвать гражданским, потому что в словосочетании «гражданское общество» ключевое слово первое, а не второе. Это общество, состоящее из граждан, свободных людей, имеющих общие интересы, и готовых эти интересы озвучивать, продвигать и защищать, в том числе и перед государством.
Да и сейчас, честно говоря, наше общество продолжает быть «государственным». Помимо различных правоохранительных органов, через разного рода ГОНГО (От английского слова «gongo» — созданные правительством неправительственные организации ), через созданные сверху союзы, альянсы и т.д. власти продолжают контролировать или пытаться контролировать любые организованные общественные инициативы.
По существу у нас разрешены, назову это так, институциализированные формы диссидентства: правозащитные организации, немногочисленные независимые СМИ или граждански активные социальные организации. И так же, как в прошлом, есть несколько сотен активных одиночек-несогласных, пусть даже активных только в социальных сетях. В остальном же мы имеем дело всё с той же формой взаимоотношений власти и общества, которая сложилась в советское время. Это отношения власти и подчинения, и ограниченного выбора.
В советский период люди были вообще лишены права политического выбора, свободы выбора, и, соответственно, не сформировались общественные навыки делать выбор и брать на себя ответственность за свой выбор. Не было и не развились такие социальные практики.
Индивидуальные права и свободы не представляли тогда и не представляют сейчас самостоятельной ценности. Свобода слова, ассоциации (объединения), мирных собраний, слова и выражения мнения, совести и религии представляются весьма абстрактными. Лежащее в основе концепции прав человека уважение человеческого достоинства тоже не является стимулом. Подавляющее большинство членов нашего общества не готовы и не хотят чем-либо жертвовать для защиты своего человеческого достоинства и борьбы за свои права и свободы. Они не видят в этом практической пользы и не рассматривают это как ценностную ориентацию.
Все перечисленные мною факторы и оказали определяющее влияние на прошедшие 25 лет незаконченного транзита.
Достигнув очевидных успехов в создании дееспособного государства и осуществив более или менее успешный транзит от плановой государственной экономики, основанной на государственной собственности, к рыночной экономике и частной собственности, правящая элита в нашей стране так и не решила проблемы построения правового государства и современной демократической политической системы.
Необходимость контролировать ситуацию, прежде всего, в отношении результатов приватизации, привела её к всё большей концентрации власти, что отразилось в тексте Конституции 1995 года и внесённых в неё впоследствии изменений.
После 1995 года основная цель транзитного процесса была связана с контролем правящей элиты как над всеми государственными институтами: экономическими, правовыми, политическими, так и над обществом и его институтами.
Планомерно из системного политического поля в несистемную среду была выдавлена и маргинализована политическая оппозиция. Право на свободу избирать и быть избранным подверглось такой деформации, что по существу заменено правом граждан наблюдать за назначениями депутатов законодательных органов власти, поскольку их представительная функция скорее декларативна, чем реальна.
Одновременно чуть меньше чем за 20 лет из общественного пространства полностью выдавлены независимые электронные средства массовой информации (я имею в виду радио и телевидение), и почти полностью – печатные. Делаются попытки поставить под контроль Интернет. Самоцензура плавно перетекает в необъявленную цензуру и обратно. Журналистская профессия в общественно-политической сфере, в основном, превратилась в профессию пропагандиста или сферу предоставления услуг.
Основные формы общественной активности, реализуемые через право на свободу объединения и мирных собраний, подверглись значительным ограничениям как на законодательном, так и практическом уровне.
Органы национальной безопасности, прокуратуры и полиции практически полностью вернулись к известным с советских времён методам контроля за инакомыслящими, несогласными, гражданскими активистами и оппозиционными политиками, используя тот же инструментарий прямого и косвенного давления, организации кампаний в прессе и социальных сетях, шельмования и навешивания ярлыков и фабрикации уголовных дел.
В последние 15 лет за рубежом стали формироваться круги политической эмиграции из Казахстана, что тоже в той или иной степени отражает определённые тенденции развития политической ситуации.
Все эти характерные для авторитарных государств репрессивные меры обосновываются необходимостью борьбы с радикализмом, экстремизмом и терроризмом, необходимостью обеспечения стабильности и устойчивого развития без конфликтов и потрясений.
Но в действительности главная цель этих шагов — обеспечение власти правящей элиты, устранение любых угроз этой власти и связанной с ней собственности и минимизация рисков.
Но жизнь вносит в эти расчёты серьёзные коррективы.
Резкое падение цен на энергоресурсы, прежде всего, на нефть, недиверсифицированность и неэффективность экономики, рост геополитической напряжённости в связи с конфликтом Запада и России, рост угроз распространения экстремизма и терроризма стали оказывать прямое влияние на не реформированную и не модернизированную политическую систему, с которой связана система правовая.
С учётом всех, пусть и весьма приблизительных, экономических и политических прогнозов мы втягиваемся в сложный период, который можно охарактеризовать не словами «трудное время, которое пройдёт», а – «новая реальность, в которой придётся жить».
Это – надолго, и будут предъявляться серьёзные и ограниченные по срокам выполнения требования и к элите, и к обществу, и к государству в целом. Требования, связанные с необходимостью реформирования и модернизации правовой и политической систем, что невозможно сделать без решения проблем, стоящих перед находящейся у власти элитой и связанных с источниками её обогащения и власти, имеющих корни в 90‑х годах.
С другой стороны, никакой альтернативы таким фундаментальным политическим и правовым реформам с учётом всех вышеперечисленных факторов и вызовов у нас, как у страны, как у народа нет.
Как нет и никакого запаса времени.
21-ый век, скорее всего, будет характеризоваться как век технологических прорывов, изменения социальных практик, постоянной модернизации в условиях всё время усиливающейся конкуренции. Это время, когда к организации общественно-политической жизни будут предъявляться всё большие требования мобильности, гибкости, быстроты, адекватности и эффективности реакции на различные прогнозируемые и непрогнозируемые вызовы.
То есть, транзит не может быть бесконечным, на это не хватит ресурсов и не будет времени.
Надо решаться и решать быстро.
Автор: Евгений ЖОВТИС, Председатель Совета КМБПЧ
Bureau.kz, 11 февраля 2016 г.
