подписали контракты,

НАДО РАССТРЕЛЯТЬ»

Казахстанские власти обратились в международный арбитраж с иском против операторов двух крупных нефтегазовых месторождений на западе страны ― North Caspian Operating Company N.V. и Karachaganak Petroleum Operating BV. Сумма иска в совокупности составляет 16,5 млрд долларов.

Почему мы долгое время молча смотрели на разграбления страны, кто стоял у истоков подписания абсолютно невыгодного для страны контракта (СРП)? На эти вопросы проливает свет интервью бывшего главы «КазМунайГаз» Серика Буркитбаева, который он дал Гульнаре Бажкеновой – главному редактору интернет-издания ORDA.kz.

– Серик Миноварович, мы сегодня встретились, чтобы поговорить о ценах на ГСМ и о арбитражных исках, который Казахстан предъявил крупнейшим нефтяным компаниям, разрабатывающим наши нефтяные месторождения. Предлагаю начать с ГСМ, так как это ближе к народу, это цены на бензин, керосин, солярку. Как вы считаете, решение Правительства повысить предельные цены, оно правильное?

– Решение повышения цен на ГСМ правильное, но есть большой вопрос: почему государство, сказав «а», не говорит «б»? Кто будет бенефициаром вот этого повышения цен? То есть, например, сегодня 95-й бензин продавали по 200 тенге, но завтра условно 250 тенге. Кому пойдут эти 50 тенге?

– Если рассуждать по логике рыночной экономики, оно пойдет по цепочке, всем распределиться – от производителей до розничных продавцов, то есть до бензозаправок. Наверное, до какого-то времени, например, вы намекаете, что если бы два года назад бенефициаром был бы только один человек, в основном Тимур Кулибаев?

– Вопрос в другом. Если посмотреть структуру формирования цен в мире на топливо, то основной вклад образует акциз на бензин – это то, что государство добавляет к рыночной цене.

– То есть как на алкоголь, да?! Ты получаешь свою прибыль…

– Вот это – доля государства, которая оно потратит. Как оно решает – в помощь нуждающемуся классу или еще как. Теперь вопрос: сколько у нас в цене сегодняшнего бензина акциз? Обычно он треть, две третьих – это серьезные цифры. У нас, по-моему, 8 или 6 копеек акциз – это то, что берет государство, при этом у нас нагибают производители нефти, то есть нефтедобывающие компании, у которых не оговорено, что они должны отдавать часть добытой нефти, как говорится, как налог, но не должны отдавать государству. Но есть некоторые, как обычно у нас принято, особо приближенные к телу компании. Это те большие, у которых нельзя брать.

– Это гиганты, это инвесторы, они ничего не обязаны…

– Они сразу в контракте прописали, видимо, что-то отдали сразу, и все хорошо. Есть другие компании, которые допущены к трубе, экспортной. У них тоже есть бенефициар, а есть другие, которые просто тупо должны отдавать за половину цены на внутренний рынок. А кто получает? Это тоже вопрос. За половину рыночной цены грузятся эти 6 миллионов тонн на наши перерабатывающие НПЗ, причем они не могли раньше сами покупать этот бензин у производителя нефти, у добытчика. Они обязательно через оптового поставщика. Теперь это называется товарищеская нефть, то есть тот, кто дает нефть юридически, он ее не добывает, он посредник. Он получает у НПЗ всю продукцию обратно и сам ее реализует, при этом еще успел купить систему заправок «КазМунайГаза». Зачем? Понимаете, вот в этом вся проблема, поэтому если государство сказало, вот, мол, все обосновало, это правильно, надо повышать цены, причем…

– Предельную цену, да?

– Это уже игра слов – предельную, не предельную. Кто будет по непредельной продавать? Я вам скажу, что такое специальная цена для производителей сельхозпродукций. Это же – там сразу закладывается коррупция. Вы знаете, кто определяет покупателей вот этого удешевленного топлива? Областные акимы. Я когда работал, короткое время, в «КазМунайГазе», говорил: послушай, откуда ты определил вот эти компании? А аким говорит: «Это не твой вопрос. Вот тебе перечень, отгружай». Это же чистейшая коррупция. У нас сегодня цифровая экономика, все оцифровано. Так, давайте начнем с этого, хорошо. Мы говорим, вот будем субсидировать нуждающийся класс. Сегодня что происходит? Сегодня у нас, по мировым понятиям, маленький акциз. У нас акциз копейки.

– Почему?

– Потому что те, кто поставляет бензин, они же должны зарабатывать. Почему они должны делиться с государством? Они вот так делятся с государством, так сказать, в заднем крыльце, и государство не берет акциз, объясняет тем, что нельзя повышать цену. Так, извините, вы уже дали, нагнули некоторые компании, не пускаете их в экспортную трубу, и они вынуждены за полцены отдавать нефть. Это не рыночное ценообразование. Этот вопрос, если его рассматривать, он идет еще дальше. Этот перекос цен везде, субсидии, устанавливать цены на картошку, на все другие продукты – вот это губит экономику.

Я попытался посчитать: например, семья состоит из 4-5 человек, сколько субсидии на нее записываются? У нас же все субсидируется: отопление, электричество, бензин. Кто-то ездит на джипе, у кого-то бизнес-автобус, а кто-то на метро ездит. Несмотря на эту разницу, все жители Казахстана вот эту субсидируемую цену оплачивают.

– Для владельцев джипа – у нас люди вот это не могут понять.

– Да. Так они подняли цену да, но вы сначала скажите, мы все посчитаем и вот эти полдоллара или 30 центов, которые на повышение пойдут, потом мы их – вот эту субсидию компенсируем. Это – во-первых. Во-вторых, идет налог на автотранспорт, надо этот налог включить на стоимость бензина, это во всем мире нормально практикуется, а у нас это может привести к коррупции. Понимаете, если у человека стоит машина, он на ней только по праздникам ездить, например, пенсионер. Или он каждый день таксует и в месяц расходует 2 тонны бензина, а другой – в месяц, допустим, 200 литров. Государство субсидирует всех одинаково.

Мы же до чего докатились: теплоэнергоснабжение?! Я вообще с ужасом жду, наверное, надо будет отселиться из Казахстана на ближайшую зиму. Мы же ничего не делаем. Вы видели, мы чудом проскочили этот зимний отопительный сезон, но через 6 месяцев будет новый отопительный сезон. Мы что-то делаем? Или мы считаем, что зима не придет. У нас топливо субсидируется, железнодорожные перевозки угля для Алматинской ТЭЦ субсидируется, электричество субсидируется, у нас чего только не субсидируется? Любая субсидия – это несправедливость и коррупция.

– Что вы предлагаете? Их отменить?

– У нас же есть Министерство цифрового развития, пусть они вот эти все субсидии оцифруют. Я как-то пытался прикинуть, наверное, 10 процентов этого не посчитал. У меня семья из 5 человек, ежемесячно у нее потенциально субсидии 2000 долларов, то есть 800 тысяч или миллион тенге. Семьи, которые живут на минимальном доходе, условно, в хрущевках, они получают минимум субсидии, а человек, который живет в особняке в 2000 квадратов и имеет гараж из трех джипов, он максимально пользуется этими субсидиями. Вот где социальная несправедливость? Давайте не будем за народ решать. Давайте сделаем так: каждому виртуально напишем субсидии, это потом перейдет в безусловный минимальный доход, который государство гарантирует в хороших странах, – семье доход, каждому человеку доход. И ты мотивируешь, открываешь стимул к экономии, если электричество, тепло будет дорого, то люди начнут экономить. Так живет весь мир.

– Нет, я не могу понять, вы предлагаете отменить такие общие субсидии и давать их адресно?

– Целевым образом, конечно! У нас же все цифровизировано.

– У нас сейчас люди должны понять, что все субсидии – на бензин, на электричество, на газ – они работают так, что у кого огромный дом, он получает максимум субсидии, хотя он и так богатый, а у кого маленькая хрущевка, например, однушка-двушка, он ничего не получает?

– Он доплачивает даже.

– Тому, кто живет в огромном доме? Вот эти субсидии так работают, люди это должны понять?

– Не надо думать о народе, что он все равно не экономит. Как только люди почувствуют материальный интерес, они будут экономить. Будут теплоизоляцией заниматься, экономить горячую воду, экономить отопление, экономить бензин, то есть не надо думать, что народ, извините, тупой. Дайте ему возможность, и вы увидите, как они экономят. Есть разные режимы уплаты за электричество и за отопление. Поэтому нужно создать эту систему и объяснить: первое, да мы повысили цены на бензин, допустим, на 50 копеек (тиын), вы скажите, куда эти деньги пойдут? Они же не сказали, куда эти деньги пойдут.

– То есть вы имеете в виду – это акциз или это пойдет бизнесмену?

– Неважно, куда оно пойдет, но государство должно сказать: вот эта цена…

– Но про акциз не было речи, что акциз повышается?

– Естественно.

– Значит, это пойдет бизнесу. Но с другой стороны, они же должны зарабатывать, бизнес?

– Что значит, что они должны зарабатывать? Если бизнесу не будет выгодно, они не будут зарабатывать.

Надо поинтересоваться, куда ушли деньги на капитальную модернизацию трех НПЗ, там чуть ли не 10 миллиардов долларов. Когда я руководил Казахским институтом нефти и газа (я его создавал в 2000 году), тогда задача была поставлена так: почему мы имеем дорогое топливо? Почему нужно заставить поставщиков нефти подавать дешевую нефть на НПЗ? Потому что у нас глубина переработки нефти очень низкая – 60 процентов в среднем. Это что означает? Если вы даете тонну или тысячу литров нефти, то только 60 процентов получается хорошие нефтепродукты, то есть авиатопливо, бензин автомобильный – и все. Остальное мазут, гудрон и т.д. А в мире сегодня переработка – 98 процентов. Идея была какая? Мы дадим деньги, модернизируем наши НПЗ, и у них будет глубина переработки за 90 процентов, поэтому мы с тонны нефти будем получать 900 литров, с 1000 литров – 980 литров нефтепродуктов: бензин, авиакеросин и все-все.

Где это, понимаете? Теперь мы переходим к другому вопросу: почему мы начали мочить крупные нефтяные компании? Вы у меня этот вопрос спрашивали.

– Да, это то, что мы предъявили арбитражные иски, а там Shell, все консорциумы, «Кашаган»…

– Нет, не все. «Тенгиз» мы не трогаем. «Карашыганак», «Кашаган» и какая-то «Дунга». Оказывается, Дунга тоже СРП.

– Соглашение о разделе продукции.

– СРП в нефтяной отрасли – это, так сказать, ругательное слово. Если вы подписываете СРП и не подписали его недавно, то на вас смотрят совсем плохо: или вы тупые, или вы супер коррумпированные. Выбирайте любую.

– Казахстан подписал 90-х годах?

– В конце 90-х, но «Кашаган» чуть попозже, буквально, а «Карашыганак» – это было окончательное соглашение о СРП по «Карашыганаку».

– Но иски Казахстана ведь не связаны с пересмотром СРП, а с тем, что они завышали при этом свои расходы, то есть они получают свою прибыль, а потом то, что они затратили по соглашению о разделе продукции, Казахстан должен компенсировать. И вот там были тендеры, которые проходили с нарушениями с 2010 года по 2019 год, и на все замечания Казахстана сделать новые тендеры или убрать эти расходы, нефтяные компании это игнорировали. И вот теперь Казахстан, там накопилось-накопилось, не договорились, насколько я знаю, пытались с ними договориться по-хорошему, как у нас в Казахстане принято, но те не пошли на это. И теперь вот иски в Стокгольме и Женеве. Что вы можете об этом сказать?

– Это очень хорошая инициатива Казахстана, дай Бог, им добиться хорошего прогресса, поэтому давайте не будем, так сказать, пытаться. Может быть, что-то неаккуратно скажем. Они же не говорят о содержании тендеров. Мы не можем сейчас обьективно говорить об этом, потому что не знаем сути иска.

– Ну арбитражу-то не скажут в Стокгольме, в Женеве…

– Почему не говорят? Пусть скажут, здесь же открытая информация, завтра они скажут, мы это все прочитаем. СРП что означает? Соглашение о разделе продукции. Вот, например, приходит инвестор, за свой счет разрабатывает, тратит какие-то деньги. Здесь вопрос: если он тратит сам и не отчитывается перед тобой на свой страх и риск, нужно сразу зафиксировать, какая доля пойдет государству. А в СРП написано: то есть, например, 20 процентов всей добытой нефти отдается государству, все остальное делай, что хочешь. Вот это было примерно так. Тогда, извините, у нас же все образованные сейчас, так сказать, Гарварды, Оксфорды кончали, везде присутствуют, говорят по-английски.

Когда месторождение в Саудовской Аравии открыли, у короля Сауда не было даже дома, он в палатке жил, но он настолько продвинутый чувак был, что подписал контракт с иностранцами на добычу на 25 лет. 25 лет отрабатываете, и все уходите из страны, а 100 процентов забирает Саудовская Аравия. И он же забрал все. А мы почему так не подписываем? Мы же продвинутые, это было после войны – 50-е годы. Через 50 лет вот смотрите, теперь что?

А СРП подписывается так: разрабатывается, затраты показываются, но при этом согласуются и утверждаются государством. И когда идет добыча, в первую очередь компенсируется затраты инвестора, а что останется – делится в какой-то пропорции. Вот написано, что Казахстану 2 процента. Ну это же издевательство. Теперь начинаются какие-то приговорки, пришептывания, заклинания, что суперсложные месторождения? А вы что, не знали?

– «Кашаган», да?

– Ну да, «Кашаган». Я в 2000-х годах работал в Америке, и тут меня пригласили в Казахстан – ты нужен. Хорошо, я приехал и тогда поставил одно условие президенту: я не хочу ни в Правительство, ни в нацкомпанию, я хочу сделать Национальный институт нефти и газа. КИНГ – название хорошое, и президент согласился. Но я говорю, ему нужны полномочия, чтобы КИНГ автоматически имел 50 процентов во всех стратегически значимых проектах на стадии проектирования и разработки. Оттуда же идут корни, и тогда 2000-х годах, когда «Кашаган» был подписан, мы создали консорциум «КИНГ», тогда у него пока только одно название было, и «Халлибуртон» – ведущая мировая компания по инжинирингу, 50 на 50. Мы разрабатывали весь проект «Кашагана».

И тут появляется оператор «Кашагана», его выбрало государство Казахстан. Оператор, который никакого опыта не имеет ни в разработке глубоких месторождений, сернистых месторождений, мелких морских площадей. Это компания называется «Eni». Есть два мировых лидера: ExxonMobil и Shell. Не было вообще вопросов, должен был стать вопрос между ними и консорциумом. А в это время государство говорит, что мы выбрали «Eni». У «Халлибуртона» и у «КИНГа» отвисла челюсть.

– Выбрали в качестве кого?

– Оператором проекта «Кашаган». И «Eni» сказала, да, я все сделаю, через три года запущу месторождение. И тут началась вся эта вакханалия. Итальянцы начали завышать расценки, казахи подписывали, типа через 20–30 лет там возврат средств пойдет, а мы деньги распилим сейчас. Вот это слабое место контракта государства с «Eni» , все это известно консорциуму «Кашаган». Я почему говорю, очень аккуратно надо подписывать контракты с иностранцами. Конечно, они обнаглели, надо было контролировать расходы с 2010 года, сейчас уже 13 лет прошло. Почему мы только сегодня предъявляем иск? Каждый год или поквартально, или полугодовым режимом, или годовым мы же утверждаем их сметы! Если Казахстан хочет замочить консорциум, как он объявил, он же должен всех наших казахстанских чиновников, кто подписывал в министерстве, в правительстве, в нацкомпании или в уполномоченной компании, всех посадить. Потому что они нанесли ущерб государству в десятки, сотни миллиардов долларов.

– 16,5 млрд долларов…

– Но это пока предъявили, а там же еще можно копать. Понимаете, консорциум почему так нагло себя ведет? Потому что они все это знают. Они знают конкретно, кто лоббировал этот проект, кому откатывали, кто толкал свои компании, это все известно, это же уже понятно, когда счета арестовывается.

 – Кто?

– А все, кто подписывал. Бенефициары.

– Главный кто это? Вообще, вот вы говорите, должен был ExxonMobil или Shell, у вас отвисла челюсть, а выбрали «Eni». Почему? Опять коррупция, взятки?

– Эта наша коррупция, это кто выбирал «Eni»?

– Самому кому?

– Естественно, это мог выбирать только верхушка власти. Это решал президент Назарбаев. Я даже думаю, что последние смещения-назначения, не очень ожиданные, это связано с тем, что все, кто был замешан и кто-то подписывал. Вот, например, их убирают сегодня, чтобы завтра консорциум не мог объявить, что я вот этому давал, вот ему мы приносили, вот видео, вот аудио, вот его подпись, вот его номер счета. Если наши упрутся, консорциум вот это все предъявит, поэтому сегодня всех, кто был замешан, убирают.

– Они тоже не могут так заявить, потому что они тоже попадут под суд, потому что в США, в той же Европе уже давно действует закон о том, что ты коррупцией не можешь заниматься за границей.

– Давайте так, они могут, не могут, они юристы, они может сказали, давай. Вы вспомните Гиффена, Гиффен же объявил, когда его прижали, я был знаком с Гиффеном, его прижали, и он объявил: я работал на благо США, они тоже так скажут. Есть такой закон: если ты давал взятки на благо США или Shell, или кого-то еще, тебе дают 25 тысяч или 25 доллара штрафа, а по другой статье – за то, что давал взятки иностранному государству, тебя освободят.

– То есть вы считаете, что повторяется история с Гиффеном. Там было сложно, они потребовали от Министерство юстиции рассекретить все документы в ЦРУ, чтобы ЦРУ предъявила, а все, что касается Казахстана этих нефтяных контрактов, и там они приняли решение, что закрыть дело?

– Нет. Они приняли решение не поэтому, они приняли решение, потому что Гиффен сказал: я все это делал для благо моей Родины.

– Мало ли кто что может сказать?

– Он же предъявил, есть же в прессе его докладные, как он вел переговоры в Казахстане, с Правительством, с Президентом, с администрацией, и он предъявил документы, что он не только «Тенгиз» для себя решал, он при этом помогал Соединенным Штатам, чтобы Казахстан отказался от ядерного оружия. Это серьезная программа, то есть сегодня это, смотрите, какой вопрос: например, почему поменяли министра энергетики? Это мое предположение, потому что старый министр энергетики, надо посмотреть, в эти годы кто работал в «КазМунайГазе» или РСА (ПиСиЕй), этому оператору в министерстве – вот и все. Почему его убрали? Потому что сегодня он уже, и как министр, должен был подписывать иск.

– Но он, Акчулаков, был директором ПСИ, и он также участвовал в арбитражных процессах…

– О чем речь? То есть его убрали от рисков, а нового товарища фактически поставили как жертву: повышение цен на бензин, арбитражные иски… Ну я надеюсь, не видно было, чтобы он пересекался с нефтяниками, где-то запачкался. Это такая вещь, понимаете!

– Он энергетиком в основном работал.

– Сегодня я не думаю, что спор дойдет до того. Вот, в 2012 или 2013 году была страшная авария на «Кашагане», и выбросили миллионы кубов кислого газа. Министерство экологии предъявило иск. У нас же как всегда, мы ни к чему не можем придраться, а вот экология, ну политика, сегодня шум-гам, и что-то там на 130 миллиардов тенге предъявили иск «Тенгизу». По тем временам это было почти миллиард долларов, по-моему. И чем все закончилось – они заплатили 50 миллионов долларов на поддержку ЭКСПО. Казахский бизнес.

До 2008 года главным проектировщиком и утвердителем всех смет был Казахский институт нефти и газа – головной Национальный проектный институт, который входил в состав «КазМунайГаза», и мы по контракту имели право утверждать все сметы, все технорабочие проекты, все проработки, то есть без этого они не могут, завтра взорвется, их всех посадят. Мы должны были утверждать сметы, и я вам скажу, когда я вышел, я узнал, что КИНГ продали. Я говорю: подождите, как так продали? Продали Национальный проектный институт. Знаете, какое обоснование было у «КазМунайГаза», мол, «КазМунайГаз» не должен отвечать за все отрасли. КИНГ же по всем отраслям отвечал: добыча, проектирование, бурение. А «КазМунайГаз» теперь занимается только бурением и добычей. Сегодня у них вот такой малюсенький институт есть, как-то еще называется.

– А кому продали?

– Кто управлял Экибастузской ТЭЦ, Александр Клебанов, вот его группа купила. Я не знаю, кто за ним, но купил и управляет он. Он молодец, потому что когда я уходил, вернее, когда меня арестовали, у КИНГа был контракт на 400 миллионов долларов. Представляете, проектный институт, да и он был на всю жизнь головной проектировщик «Кашагана». Как вы смотрите, и у него было право выбрать себе любой проект и стать головным проектировщиком? Потому что я от государства. Как его можно приватизировать, как можно приватизировать мозги? А вы спросите у PСА, сколько человек работает, у них есть аппарат, который хотя бы историю вопроса знает? Я не знаю, сколько там человек работает, а у Министерства энергетики текучесть кадров, а у них есть головной мозг, архив?

– А что теперь Клебанов делает с этим вашим институтом?

– Зарабатывает деньги, молодец! То есть они просто продали головной мозг учетчика.

– И вот сейчас выявили, что с 2010 года там уже был бардак. То есть консорциум что хотел, то и делал, завышал свои расходы.

– Нет, подождите, консорциум не может делать, что хочет. По базовому пониманию, государство должно каждый квартал или каждый год утверждать сметы проектов, расходов, согласовывать проект, там же экологическое согласование очень серьезное. У нас есть Гостехнадзор, правильно да! И все это было в КИНГе. Он сидел и мозгом все следил. Когда я вышел в 2012 году, я говорю: вы что, офигели что ли, как вы могли продать свой мозг?

 (Продолжение следует)

Гульнара БАЖКЕНОВА,

Orda.kz

Газетный вариант видео-интервью подготовила

Алма ЖАКСЫЛЫККЫЗЫ – «D»