«Общественная позиция»
(проект «DAT» №26 (390) от 5 июля 2017 г.
Наши тревоги
Под занавес очередной парламентской сессии правительство одарило депутатов новыми поправками в Закон о СМИ. Став законом, они будут означать полный паралич казахстанской журналистики. Причин тому несколько.
Газета, как общеизвестно, живет один день. Новостные сайты, телевизионные новости и т.п. еще меньше. Оперативная информация – хлеб прессы. А авторы нового законопроекта предлагают кормить СМИ, то есть предоставлять информацию… в течение 15 дней после письменного запроса (сейчас, напомню, закон дает на это три дня). Вам интересна новость двухнедельной давности?
Впрочем, все не так простенько, и мы наверняка еще услышим, что сроки ответа в этом прогрессивном документе как раз-таки сокращены – аж до двух дней. Это не совсем вранье, – это хуже, чем вранье.
Чиновники предлагают разделить всю информацию на доброкачественную и прочую. Доброкачественная – это официальная: выступления руководителей, их письменные отчеты, сайты различных государственных органов и юридических лиц, имеющих отношение к госбюджету. Вот на разъяснение этих официальных сообщений законопроект отводит два дня. Если же журналиста, выражающего потребности общества, интересуют вопросы, не отраженные в официальных сообщениях, – пожалуйста, ответ через 15 дней после регистрации надлежащим образом оформленного письменного запроса.
При таком раскладе интернет-ресурсы госорганов, квазигосударственного сектора и иже с ними должны быть настоящими сетевыми СМИ: оперативные, разнообразные, с хорошим общедоступным языком. Вы встречали такие? Я – нет.
Новости на них выставляются поздно, информация скудная, изложена стилем тяжелого канцелярита, доступ усложнен. Это положение вряд ли изменится в обозримом будущем. Кроме того, сама модель контактов журналистов с официальными инстанциями, детально расписанная в новом законопроекте и усложненная введением новой статьи о новых «уполномоченных лицах (подразделениях) по взаимодействию со средствами массовой информации», априори исключает, выражаясь терминами суда и следствия, любые непроцессуальные контакты с «неуполномоченными» сотрудниками этих инстанций.
15-дневный срок ответа на запросы авторы законопроекта позаимствовали, конечно же, из Закона «О доступе к информации». Но тот закон – для всех, кроме журналистов, в нем специально оговорено: «Действие настоящего Закона НЕ распространяется на порядок предоставления информации средствам массовой информации». Однако вот – распространили…
Кстати, тот же закон запрещает ограничивать доступ к информации «о фактах нарушения законности обладателями информации, их должностными лицами», – норма очень трогательная и наивная. «Адил соз» ежемесячно получает десятки сообщений о том, как успешно чиновники обходят этот запрет. Уверена, что будут обходить и дальше, благо новый законопроект повышает защиту личных неимущественных прав граждан. Это вторая причина грядущего паралича журналистики.
Помимо опровержения недостоверных сведений, порочащих честь и достоинство, законопроект вводит новое понятие – «сведения, ущемляющие права или законные интересы». Что такое «ущемление права и интересов», никто не знает. Опубликовало СМИ обвинительный приговор ныне приличному чиновнику – ущемило карьерные интересы или нет? Написало, что профессор был в школе двоечником, но имеет папу-академика – ущемило право на орден или нет?
Выяснять это будет не обязательно: заявил герой публикации, что ущемлен, – через пять дней СМИ обязано распространить его ответ.
Если к расширенному праву на ответ добавить новую обязанность журналиста получать согласие на распространение личной и семейной тайн, на журналистских расследованиях можно однозначно ставить жирный крест, этот жанр вымрет. Ситуацию мало меняет то, что абсолютный запрет на распространение личных тайн без согласия их обладателя в итоговом варианте законопроекта заменен на разумный: «за исключением случаев, если сведения указаны в официальных сообщениях и (или) распространены самим лицом или его законным представителем в источниках, доступ к которым не ограничен».
Здесь надо учитывать наше знаменитое правосудие. Решил же недавно суд, что семья Какимжановых настрадалась на 50 миллионов тенге от Ratel.kz, который публиковал официальные документы и тайны этой семьи, размещенные ее членами в социальных сетях. А если эти лично-семейные сведения опубликованы не владельцами тайн, а другими лицами? Тогда журналист окажется перед выбором: или общественный интерес, или суд и разорение.
Печальный для нашей журналистики факт: множество законов, начиная с Уголовного кодекса, защищают личную и семейную тайну, но ни один не формулирует, что это такое. Я пошарилась по научным исследованиям, увидела и в российских источниках: «официального определения этих понятий пока не существует. Но существующие мнения позволяют определить секрет, хранимый одним человеком, как личную тайну. А секрет, который хранит несколько человек, связанных родственными отношениями, как семейную тайну». Может, если эти тайны настолько актуальны, пора уже поработать над терминами? Дерзнули же авторы законопроекта вписать в него понятие «пропаганда».
Мне очень понравилось (это без иронии) обоснование этой инициативы: «Следует отметить, что ни в Законе «О СМИ», ни в иных законодательных актах, в том числе Уголовном кодексе, где используется термин «пропаганда», не дано его определение.
Положение дел, при котором на законодательном уровне пропаганда является запретной, а ее понятие отсутствует, нарушает принцип определенности права. При таких обстоятельствах установление факта нарушения названного запрета и, как следствие, определение степени ответственности, будет зависеть не от объективных, а субъективных критериев оценок того, что есть пропаганда.
Во избежание разрозненной практики применения предлагаем понятие «пропаганды».
Действительно, отсутствие термина нарушает принцип определенности права, дает следователю и судье полный простор для субъективизма, то есть предположений, мнений, да и однозначной предвзятости, что мы видим в многочисленных судебных процессах над журналистами по поводу семейной чести и личного достоинства.
Вот только из множества определений пропаганды авторы законопроекта выбрали, на мой взгляд, самое расплывчатое: «Для целей настоящего Закона под пропагандой понимается распространение в средствах массовой информации взглядов, фактов, аргументов и иной информации, в том числе намеренно искаженной, для формирования положительного общественного мнения о запрещенной настоящим Законом информации и (или) побуждения к совершению противоправного действия и (или) бездействия неограниченного круга лиц».
Слишком уж легко, руководствуясь этим понятием, спутать информирование и пропаганду, дискуссию и целенаправленное воздействие, вообще любопытство к актуальной теме и преступную цель. Что мы и видим на практике, когда пытливых или просто легкомысленных людей сажают на серьезные сроки по тяжким обвинениям…
Законопроект расширяет права уполномоченного органа, на сегодняшний день это Министерство информации и коммуникаций. Он вводит упраздненные ранее территориальные подразделения министерства. Что это за подразделения, сколько их, будут ли они размещаться при акиматах, как прежде, впишутся в новую структуру или приобретут иной статус? Это нам неведомо, потому что в законопроекте не расшифровывается. Но полномочия этих новых подразделений, как и самого министерства, впечатляют. Если в целом, это усиление контроля и надзора за СМИ. Работы и новым, и прежним надзирающим хватит, потому что закон содержит десятки запретов.
К слову, новым объектом контроля и надзора станет размещение выходных данных, – они должны будут публиковаться только на последней странице каждого выпуска. Зачем это требование, какое отношение оно имеет целям и задачам закона, который, не забудем, «регулирует общественные отношения в области средств массовой информации, устанавливает государственные гарантии их свободы в соответствии с Конституцией Республики Казахстан»?
Да никакого, просто, объясняют авторы предложения, «На сегодняшний день отсутствуют как таковые требования, предъявляемые к выходным данным: место опубликования, размеры шрифта, занимаемая площадь и др. Собственники изданий размещают выходные данные на различных страницах продукции». Ну, и отсутствуют, – кому от этого плохо?
Давайте тогда определим место размещения новостей, очерков, эссе… Понятно, что эта норма – для удобства контролирующих и надзирающих того же Уполномоченного органа, который и внес это предложение. Требование не самое обременительное, но противное – во-первых, это пусть сравнительно небольшое, но ограничение свободы творчества, во-вторых, – ну, сколько можно уполномоченным чиновникам писать законы под себя?
Кстати, об авторах. На презентации законопроекта в мажилисе и во многих публикациях Министерство информации и коммуникаций сообщало, что документ разрабатывался при участии большого числа НПО, главных редакторов СМИ и журналистов. Есть официальный список членов рабочей группы, все общественники там перечислены, «Адил соз» в их числе. Это не значит, что мы причастны и поддержали законопроект в целом. Ни один редактор и журналист не поддержит 15-дневный срок предоставления информации.
Законопроект – это конгломерат предложений: гражданский сектор вносит их публично и за своим авторством, исполнительное министерство – в тиши своих кабинетов. А дальше документ идет по кругу министерств и ведомств, где его кромсают и дополняют различные неведомые нам специалисты, в том числе весьма далекие от журналистики, обиженные или опасающиеся обид от СМИ, силовики, мечтающие охватить тотальным надзором все общество, бюрократы, желающие регламентировать любой жест… И мы имеем то, что имеем.
• P.S. Ковшик меда влили в законопроект не только журналисты, но и само Министерство информации. Исключается приостановление и закрытие СМИ за непорядки в выходных данных и обязательных экземплярах. Расширяются права СМИ на публикацию изображения. Существенно увеличиваются основания для освобождения СМИ и журналистов от ответственности при публикации недостоверных данных. Но если в целом – сладость этих предложений неощутима в несъедобном месиве, которое готово отравить казахстанскую журналистику.
Тамара КАЛЕЕВА,
президент Международного фонда
защиты свободы слова «Адил соз»