Казахстан после обретения независимости приступил к созданию и укреплению государственной независимости посредством доминирования государственной власти над всеми остальными сферами общественной жизни граждан, включая вопросы сохранения и укрепления территориальной целостности и интеграционных проектов других государств.
Президентская форма правления на первых порах стала объективным выражением данного процесса. Однако одновременно с этим гражданское общество или то, что мы привыкли обозначать таковым, как сфера самопроявления свободных граждан и добровольно сформировавшихся некоммерчески направленных ассоциаций и организаций, оказалось в зависимости от прямого вмешательства и произвольной регламентации со стороны государственной власти и бизнеса, а также других внешних факторов. Государство залезло во все сферы жизни общества. И это в целом не позволило ему появиться.
То, что мы часто называем гражданским обществом, так и не стало таковым на самом деле, поскольку в эти годы оно не выступало фильтром требований к правам и свободам личности (что является самой важной характеристикой настоящего гражданского общества) или поддержки общества к становлению демократической политической системы. Следовательно, и национальный социальный капитал как капитал взаимодействия, сотрудничества и кооперации, так и не стал накапливаться.
Деятельность религиозных объединений, профессиональных и творческих союзов, политических партий и объединений, а также НПО, впоследствии была строго регламентирована со стороны государственных органов. И данная ситуация продолжает усугубляться в целом до сих пор.
Сегодня разделение сфер влияния между государством и гражданином не носит равноценного, равноправного и конкретного характера, а остается в большей степени условным. Не наблюдается существенного сужения доминирующей роли государства и власти через введение неотъемлемых прав человека по определённым неполитическим категориям. Даже формирование законодательной и судебной ветвей власти происходит под контролем и патронажем исполнительной власти в лице президента РК и его администрации.
Категорией неотъемлемых прав в полной мере не считается право на труд (поскольку государство допускает, но реально не признает наличие огромного слоя самозанятого населения, не предоставляя ему гарантий трудоустройства и/или социального обеспечения). Государство не предоставляет в полной мере неотъемлемое право на самостоятельное выражение религиозных взглядов и собственно казахских национальных культурных ценностей, поскольку сфера культуры, образования и гражданского воспитания граждан опять же регулируется исключительно государственными органами и финансируется практически только из государственного бюджета.
Оно также не предоставляет полного права граждан на исполнение религиозных обрядов, свободу собраний и митингов, на свободу обмена информацией, свободу самореализации (по стандартам Билля о правах человека, который, кстати, был закреплен в Конституции США 229 лет назад). Все спорные вопросы между гражданами не решаются независимым от государства судом.
Поскольку система сдержек и противовесов существует номинально, постольку законодательная и судебная ветви власти не являются полноценными гарантами соблюдения прав человека, а само гражданское общество не является совокупностью общественных отношений вне рамок властно-государственных и коммерческих структур. Первичность гражданского общества по отношению к государству поэтому не является никаким правилом.
Но на постсоветском пространстве все же происходят изменения, которые детерминируются гражданским обществом. Посмотрите в этой связи хотя бы на Армению. Ведь там фактически сформировалось гражданское общество, которое посредством «нелегальной» (по понятиям бывшей правящей верхушки) прямой демократии (многотысячного митинга) добилось легальной и легитимной смены власти. В Армении фактически произошла самая мягкая цветная революция из тех, которые мы знаем. И то, что Армения вчера не добилась назначения своего представителя на пост главы исполкома ОДКБ, это не из-за того, что она формально провалила свой срок (как это объяснил Н.Назарбаев). Это в сущности потому, что все остальные авторитарные лидеры ОДКБ явно испугались прецедента – прецедента будущего Armеxit или переориентации Армении (вслед за Грузией) на европейский вектор цивилизационного развития.
В Казахстане же правовая деятельность гражданских организаций находится под неусыпным контролем власти, который не предполагает создания полноценного конституционного суда, гарантирующего права и свободы всем гражданам независимо от их вероисповедания и политических взглядов, фактически не признает какую-либо свободу митингов и собраний. Да и сама Конституция республики неоднократно подверглась ревизии поправками, закрепившими экстраординарные полномочия президента, несмотря на то, что ранее вмешательство в Конституцию им объявлялось чуть ли не дьявольским действом. Эти поправки фактически привели к тому, что по форме и характеру проявления республика стала в один ряд с дуалистическими монархиями и по формату идеологии приблизилась к теократической форме государственности.
Некоторым организациям гражданского сектора (тому же Гражданскому альянсу Казахстана) допускается лишь улучшать и развивать некоторые новые аспекты своей деятельности (в частности, роль университетов в развитии гражданского общества), не залезая в проблемы с правами человека. Политическая система государства не распределяет и не делит власть между разными силами и группами в обществе и при этом еще и ограничивает все эти группы в применении той власти, которая имеется у них по Конституции. Она не порождает инклюзивные гражданские институты, которые могут самоорганизовываться независимо от власти. У нас она не порождает плюралистические политические системы и объединения граждан. Те же университеты до сих пор не получили академической свободы, профсоюзы не могут организоваться самостоятельно без одобрения властей, для политических партий существует проходной ценз, а независимые политики вообще лишены возможностей участвовать в выборах.
Политические и гражданские активисты, блогеры, правозащитники и т.д. под разными предлогами преследуются. Людям не дают зарегистрировать мало-мальски самостоятельные демократические движения (пример с «Форумом Жана Қазақстан», пожалуйста). На территориях национальных парков власти бесчинствуют, невзирая на мнение гражданских организаций и самоорганизующихся граждан. И таких примеров великое множество.
По факту получается, что ни власти, ни гражданские активисты пока не готовы к нормальному диалогу и сотрудничеству, разработке совместного решения (например, проект «Кок Жайляу» или реформа МВД). И это лишь подтверждение маргинального характера отношений власти и гражданских организаций. В отсутствие четких правовых механизмов (референдумов, парламентских слушаний, комиссий, согласительных комиссий на основе легально и легитимно избранных представителей и т.д.), т.е. без институционального подхода такие вопросы сегодня не решить. Но центральная власть пока не собирается создавать такие правовые механизмы и от этого проигрывают все. Горячка – не самый лучший способ прийти к соглашению. Вопрос же строительства курорта, как мне кажется, уже решен властью в одностороннем порядке. И это удручает. Власти, по итогу, в очередной раз разочаровались в обществе, а общество – во власти. В общем, все по-прежнему глупо и тупо.
Что нужно делать? Надо вырабатывать правила, механизмы и процедуры решения сложных общественных и государственных задач и проблем. Как, спросите вы? Совместно с властью.
А если власть не идет на это? То гражданскому обществу надо сконцентрироваться на том или ином вопросе, собрать все силы и шаг за шагом добиваться справедливого решения. Необходимо менять конфигурацию сил, средств, идей, а в целом сознания граждан. Необходимо научиться выигрывать в конкуренции идей с властью.
Для примера, посмотрите на США. Последние промежуточные выборы показали, что разные партии могут контролировать разные палаты Конгресса, разные ветви власти. И борьба за их контроль ведется гражданским обществом в non-stop режиме. И это всего при наличии двух крупнейших партий. Горе-политологи называют это расколом Америки. На самом деле это не раскол, а единство (единство противоположностей), которое происходит через взаимодействие на принципах конкуренции и состязательности. Ведь абсолютно все признают итоги выборов и ни у кого не возникает желания осуществить даже мало-мальски «цветную» революцию. Эти правила были заложены отцами-основателями Америки в Конституцию США! Ибо для плюралистических политических систем не конкурировать с властью – это нонсенс.
Америка не разъединена, а вновь объединена в новой конфигурации гражданских интересов по итогам прошедших выборов. И от этого она стала еще сильнее. И это очевидно, если смотреть по ВНП, падению уровня безработицы до рекордного уровня, по перезаключение новых экономических соглашений, по санкциям и т.д.
В Европе и того «хуже». В 60-миллионной Италии за последние 65 лет сменилось примерно 65 кабинетов. И она не только не развалилась, более того, ее ВНП сегодня, как собственно и раньше, выше ВНП 145-миллионной России.
Другой пример. Формальное обозначение государства на международной арене состоялось благодаря квазиинтеграционным союзам и объединениям, пиару в крупнейших международных организациях с проведением политически мотивированных мероприятий типа ЭКСПО, саммита ОБСЕ, Азиатских игр, съездов мировых религий, экономических саммитов и т.д. Оно приоткрыло двери во внешний мир, но не вовлекло гражданское общество в реальное участие гражданских организаций республики в международную жизнь (за исключением организаций сетевого маркетинга). Разумеется, нововведения от власти происходили и происходят, но в отсутствие обратной связи с гражданским обществом они малоэффективны по сравнению со странами той же Восточной Европы, включая прибалтийские государства и Грузию.
Они не приводят к становлению нового, соответствующего наступившей информационной эпохе развития человечества, постиндустриального общества, которое собственно и является сегодня самым что ни на есть гражданским как в теоретическом, так и в практическом смысле.
В этой связи одно важное уточнение.
Гражданское общество – это общество тонкой настройки власти.
Мягкая сила гражданского общества должна сочетаться с ее непримиримой позицией по правам и свободам граждан.
Власть груба, она мыслит категориями реал-политик, ее рациональность не выходит за рамки повседневной конкретики. Поэтому ее отношение к человеческим трагедиям не выходит за рамки выражения соболезнования. Она не страдает. Страдает общество. Поэтому оно должно доносить свои страдания до власти самыми разными (лучше, конечно, легальными) способами.
Но у нас и этого нет. Никакие трагедии не подвигли власть на совместное с гражданским обществом решение наболевших вопросов. Единственный пример, который я вспоминаю, это написание Доктрины национального единства. Там была создана совместная комиссия, которая согласовала окончательный текст. Все остальные государственные комиссии не занимались процедурными вопросами, не создавали типовые правила взаимодействия гражданского общества с властью.
Почему это не произошло? Наверное, потому, что Гражданского общества в общепринятом определении в Казахстане нет, а есть только его зачатки в виде маргинального общества. И этому есть свое культурно-историческое и социально-политическое объяснение.
Во-первых. Советская модернизация (индустриализация, электрификация, коллективизация и т.д.) разрушила традиционное казахское общество, вернее сказать, маргинализировало его в первый раз. Приведение к оседлости силовыми способами разделило его, кардинально сократив его численность, что в последствии, вплоть до 60‑х годов ХХ века, не давало возможности этносу достичь прежних параметров численности.
Так, к началу ХХ века казахское общество представляло собой патриархально-традиционное общество, которое в целом управлялось извне. Быть в составе Российской империи на правах протектората означало практическое отсутствие собственных национальных государственно-правовых институтов, которые были заменены институтами колониального правления.
После Февральской революции 1916 года и Октябрьской революции 1917 года ситуация практически повторилась, поскольку имперский политический способ управления был заменен на диктатуру русского политического класса, посредством которой новый класс бюрократов-коммунистов изменил порядок управления в Казахстане с самодержавного на тоталитарный, поставив опять-таки собственно национальные интересы казахского общества в зависимость от осуществления русского большевистского модернизационного проекта, претендовавшего на универсальность мирового признания.
При этом огромная энергия традиционного казахского общества была не только не высвобождена, но была безжалостно уничтожена в ходе Первой мировой войны, революций, бездумной коллективизации и искусственного голодомора, когда казахский народ потерял около половины своей численности, перестав быть крупнейшим тюркским этносом. Обескровленный народ, физически лишившийся носителей своего культурного кода и политической элиты, во времена последующих репрессий, Второй мировой войны и многочисленных переселений был подвергнут жесточайшей культурной ассимиляции (изменение графики языка, территориальных границ и переформатирование истории) и вплоть до начала 60‑х годов ХХ века не мог восстановить не только своей первоначальной численности (около 6 миллионов человек в 1903–1905 годах), но и приступить к более-менее сознательной и самостоятельной модернизации собственной социальной структуры. Для казахского народа это была настоящая демографическая, культурная и цивилизационная катастрофа, сломавшая прежнюю структуру общества и маргинализировавшая казахское общество до колониального состояния. И это первое колониальное маргинальное состояние казахского общества просуществовало вплоть до 90‑х годов ХХ века.
Последнее обстоятельство вообще самым негативным образом сказалось на этносе в целом, ибо вместо спокойного (без громадных физических потерь) перевода кочевников к оседлости, к форме безземельного и не имеющего никакой собственности крестьянства, коммунистические методы государственного строительства привели к практической утрате казахами чувства общности их судьбы и ценности их земли (Атамекен), когда казахи стали «жить не своей жизнью и умирать не своей смертью». Когда интерес к национальной истории, языку и культуре стал подчиненным чужому национальному проекту модернизации, второстепенным фактором национального бытия. Это фактически была кратковременная метафизическая смерть, отойти от которой удалось лишь благодаря резоматической (родо-племенной) структуре казахского социума.
Пожар уничтожил посевы, но благодаря корням они заново проросли.
Хотя в эти годы и последовал определенный демографический подъем (поколение 60‑х адаптировалось к условиям «победившего социализма»: государство взяло на себя все основные функции по обеспечению жизнедеятельности, уменьшилась младенческая, детская и материнская смертность и т.д.), тем не менее вплоть до развала СССР первичное маргинальное состояние казахского (казахстанского) общества продолжало существовать практически в прежних условиях. Казахи хотели быть физически, ментально и политически как русские, казахи хотели быть русскими и в метафизическом смысле, колониальный синдром укоренился глубоко.
Во-вторых. Постсоветская модернизация (обретение независимости, построение государственности и т.д.) восстановила некоторые утраченные во времена протектората и социализма культурно-исторические позиции казахского общества, его аутентичные смыслы и идеалы. Но она не смогла в условиях растущих авторитарных тенденций и несменяемости власти создать формат действительной свободной социализации индивида, провести декоммунизацию, десоветизацию и дерусификацию культурных кодов нации. Это привело ко вторичной маргинализации казахского общества, когда либеральные экономические реформы запустили механизм построения гражданского общества, но в отсутствие политического либерализма не смогли реализовать его уже общегражданский потенциал.
Начался второй этап оседания казахов в города, куда им раньше переселяться не позволялось. Стихийные захваты земли и последующая бюрократизация (оформление) этих процессов фактически так и не открыли шлюзы для социализации казахов в городах как урбанизированных и автономных индивидов, обладающих собственным проектом жизни и потенциалом экономических возможностей. Этому сегодня также не будут способствовать даже объекты социальной инфраструктуры, такие, как стадионы, кинотеатры, театры, клубы, кафе, библиотеки и т.д., если контент не будет соответствовать запросам переселенцев, привыкших к сельскому времяпрепровождению.
Как отмечает Нуртай Мустафаев: «Система ценностей и образ жизни сотен тысяч прибывающих в города мигрантов остается прежней – сельской. Города не справляются с этой ситуацией. Поэтому применительно к Казахстану можно говорить о ложной урбанизации. Численность населения в Алматы, Астане, Шымкенте постоянно и неуклонно возрастает, а уклад жизни, мировоззрение подавляющего большинства новых горожан остается прежним – сельским» .
Как говорится, «человека можно выбить из деревни, а деревню из человека нет». И этот процесс продолжается и поныне. Он оказался растянут по времени не только из-за того, что сельские казахи не понимали и неосознанно отвергали культуру города, но больше потому, что власти не предложили действительно четкого модернизационного проекта урбанизации городов Казахстана, сохранив прежнюю структуру национальной экономики как экономики ренты и экономики патернализма. Метро, монорельс, новые вокзалы и аэропорты, лаборатории и технопарки, инновационные предприятия и университеты, технологии продвижения искусственного интеллекта во всех сферах городского хозяйства и жизни и т.д. до сих пор не стали расширяющимся, усложняющимся и мультиплицирующим эффект демократической системы прав и свобод личности пространством.
Не стали пространством политической свободы, конкуренции и, следовательно, новых способов консолидации общества на основе принципов меритократии, демократической этики и развития социального капитала нации.
Поскольку условия и характер отношений между властью и бизнесом, властью и обществом в целом не были изменены (сохраняется и местами даже укрепляется квазигоссектор, модернизация экономики приняла иррациональные и псевдоконкретные (коррупция, рейдерство) формы управления и перераспределения государственных и общественных ресурсов), а политическая монополия государства при этом лишь усилилась, то вторичная маргинализация казахского общества приобрела перманентный затяжной характер.
Естественно, само по себе увеличение городского населения за счет переезда сельчан никаким образом не является настоящей урбанизацией, просто города становятся большими деревнями, в которых управляют по-байски. Изменение культуры последует только после того, как переселенцы попадут в жернова городских экономико-социальных и политических механизмов, и их рабочая сила станет востребованной в мейнстримных инновационных отраслях экономики и образования, культуры и политики, когда возникнет запрос на сознательное инновационное улучшение инфраструктуры и качества общества в целом. И выдвигаемый нами в начале 2000‑х европейский путь развития с созданием системы устойчивых политико-экономических и социальных стандартов был, безусловно, реальным выходом из застоя маргинального бытия. О чем власти так и не догадались.
Да, сегодня изменилось в лучшую сторону отношение к религии, да, гражданские организации выросли численно и с каждой новой инициативой властей во внутренней политике охватывают новые и новые сферы, но казахское общество до сих пор остается по сути маргинальным, но не стало гражданским. Оно остается традиционным по существу, ибо в представлении населения президент остается ханом, система управления – монархической, а государство – ордой в негативном смысле этого слова. В отсутствии системы сдержек и противовесов, когда исполнительная власть наделена экстраординарными полномочиями, президент стоит над всеми ветвями власти, а суд не является гарантом Конституции, общегражданского состояния прав и свобод личности достичь невозможно.
Поэтому когда СССР к началу 90‑х годов потерял конкурентоспособность и в нем начались разрушительные процессы, казахское общество принялось во многом стихийно и неосознанно отстаивать свои не до конца понятые политические интересы (Декабрьские события 1986 года). А после развала СССР политическая элита до самого последнего часа держалась за сохранение СССР, и Казахстан последним покинул тонущий корабль.
Последующие за обретением формальной независимости либеральные реформы 90‑х, закончившиеся первичной приватизацией государственной собственности, к началу 2000‑х фактически потеряли свое первоначальное значение и были нивелированы посредством монополизации политической власти группой отдельных, облеченных властью лиц, которые осуществили последующее завуалированное и рейдерские перераспределения ВВВ. За фасадом представительной демократии остается единоличное (или групповое) правление. Когда вместо внятной экономической политики развилось администрирование, вместо развития экономики стало развиваться административное государственное и одновременно планово-натуральное хозяйство, что привело к дальнейшей монополизации политики и экономики, а, следовательно, к политическому и экономическому застою.
Не изменившаяся рентная модель экономики в свою очередь продолжает порождать социальный застой и распад, гасит и без того незначительный энтузиазм первых лет независимости. Пышным цветом расцвела вторая, более изощренная форма коррупции, приобретшей более скрытые черты и сложные механизмы, неподдающееся контролю маргинального общества.
Иными словами, демографическая, культурная и цивилизационная катастрофа казахского общества в ХХ веке, таким образом, не позволила начать собственный национальный модернизационный проект, и казахское общество к концу ХХ века даже не смогло начать отрицание собственной двойной маргинальности («двойной лояльности» и т.д.). Итогом такой цивилизационной, культурной, политико-экономической и демографической остановки на полуразрушенных основаниях постколониальной государственности стало укрепление авторитарных тенденций и переход к президентской форме правления, которая нивелировала все до сих пор какие бы то ни было модернизационные тенденции того времени и откатило государственность на суперпрезидентское экстраординарное правление, которое в большей мере стало походить на восстановление монархического правления, нежели на переход к формальной демократии.
То есть в Казахстане общество находится на маргинальной стадии развития, и пока лишь отдельные его представители робко заявляют о необходимости создания действительно независимых от власти гражданских институтов. Гражданские организации занимаются природоохранной, просветительской и другими видами социальной деятельности, но так и не приступили к формированию инклюзивных (по-настоящему независимых) институтов политической активности населения. А именно это и является главным в деятельности гражданского общества в передовых странах мира.
Ведь важнейшей частью такого общества является подлинная многопартийность, развившаяся из политического плюрализма к действительной системе сдержек и противовесов. И оно невозможно без существования и активной деятельности легальной политической оппозиции.
Вообще, надо сказать, что маргинальное общество – категория переходная, отражающая переходные (дуальные и дуалистические) отношения. Традиционное общество не является категорией, соотносимой с категорией гражданского общества. Они выражают разные значения общества. Традиционное больше соотносится с инновационным, модернизационным. Традиционное общество есть культурно-историческое определение, категория.
Гражданское же соотносится с системой прав и свобод личности. Это политико-правовая категория. Тем не менее, маргинальное, дуалистическое, сегментарное как выражение переходного состояния вполне может отражать сегодняшнее состояние развития общества, как перерыв постепенности, как разрыв и как импульс и направление изменения.
У нас идет накопление политической и социальной апатии и усталости общества. Командная индустриализация советского типа, провалившаяся кажется надолго с распадом СССР, удержалось в постсоветской авторитарной, сегментарной и, по сути, дуалистической форме. Как и сменившаяся коммунистическая собственность погрязла в новых гибридных конфигурациях, приватизированных уже собственной национальной бюрократией.
На рубеже окончания периода абсолютного доминирования власти во всех сферах общественных отношений, когда вопрос легальной и легитимной передачи власти стал вопросом дальнейшего выживания государства, задача перераспределения функций между властью и гражданским обществом осталась нерешенной.
Сейчас стало очевидным, что наше так называемое гражданское общество фактически не смогло отстоять права и свободы личности в демократическом порядке, оно даже не воспротивилось тому, что власть через закон о Совете безопасности фактически нивелировала вопрос легитимной передачи власти и свела его к фейку. Власть без какого-либо общества уже передала власть себе же.
Сегодня процесс усиления власти продолжился в иной, нежели президентская форма правления, форме. «Коллективный Назарбаев» в лице Совета безопасности («конституционно-надконституционного» органа), обладая всеми формальными и неформальными атрибутами и экстраординарными полномочиями диктатуры, продолжит и далее осуществлять обратную де-институализацию общественного и государственного развития, имитировать демократию и манипулировать маргинальным обществом, зарываясь еще глубже в нарастающем коме общественных и государственных проблем.
Без реальной многопартийности и оппозиции никакие программы и никакие проекты модернизации, включая «Рухани жаңғыру», так и не смогут реализоваться по-настоящему. Никакие «общественные советы» и никакие новые «министерства правды» в таких условиях не смогут заменить реальной демократической системы, реального многопартийного парламента.
Но это, как говорится, до поры – до времени.
