Инициативы президента Назарбаева о патриотическом акте Мангилик ел и новом имени Страны на сегодня не оценены на должном уровне. И не надо обманываться – не оценены не только из-за девальвации и беспрецедентных катастрофических событий в СНГ – еще недавно оазисе «спокойствия» и бессобытийности.
Постсоветское пространство основательно тряхнуло, и от новостей с украинским акцентом остается как минимум понимание, что пространство легитимности сжимается до критического, а межгосударственные отношения переходят на уровень непредсказуемости. Непредсказуемость по шкале своих условных баллов хуже даже конфликтности; вот какое радикальное и беспощадное время на нас наступает. Казалось бы, не до метаисторических проектов сегодня.
И тем не менее проект Назарбаева должен быть услышан. И обсужден – между прочим, об этом, о необходимости дискуссии, он сразу заявил сам. И это большая наша проблема, что под обсуждением мы понимаем почтительное лояльное поддакивание на грани непристойного лизоблюдства или почти настолько же неадекватное нежелание говорить с президентом по существу, выдаваемое за оппозиционность. Дело в данном случае намного шире личного или партийного отношения к Назарбаеву. Политик делает подобные заявления единственный раз за всю свою карьеру. Большинство политиков вообще их не делает, предпочитая не отмечаться в таком уровне реформаторских начинаниях. Из простого опасения – одна большая ошибка обнуляет тысячу тактических преимуществ.
Назарбаева не услышали (по существу вопроса именно так и есть: не услышали) оттого, что отечественные элиты неспособны воспринимать проблемы, поставленные на идеальном уровне. Они откровенно мелки и несамостоятельны для этого. А народ, к не меньшему сожалению, не воспринимает всерьез предложение власти пообщаться на отвлеченную историческую тему. Наверное, многими идея обсудить имя страны искренне была воспринята как предложение высказаться за или против, и не более того.
Но вопрос о новом имени важен своей мотивацией, и об этом президент сказал словно специально немногословно, но примерно в том же духе, что и сторонники национального вектора развития, которые уже высказывали свои сомнения в имени «Казахстана» и «казахстанского народа» в особенности.
Мотиваций, на самом деле, несколько. И каждая заслуживает отдельной оценки.
Первая. Не высказанная, но очевидная причина – деколонизация Казахской страны. Бесконечными «станами» назывались азиатские владения империи, и это не только клеймо похожести (что само по себе более чем плохо), но и дурная фатальность – тебя назвали, а не ты себя назвал. По поводу «стана» было много разговоров, и много было в них справедливого, но в целом уже от одного факта отштампованного имени массового производства остается ощущение ущербности. Деколонизация для казахов имеет в первую очередь культурное значение, неполиткорректная политическая составляющая этой темы не настолько принципиальна, чтобы считать ее первоочередной. Казахам необходимо действительно научиться самостоятельно мыслить и жить, преодолеть зависимость культурной и информационной вторичности. А с чего это правильнее начать, как не с готовности назвать себя собственным именем?
Вторая. Об этой мотивации как раз было сказано – новое имя ставит нас рядом, но в отдельности от многочисленных «станов» Центральной Азии. Окончание «стан» запутало нас в регионе несомненно родственном, но совсем не тождественном. Запутало не только для не очень образованных иностранцев с их возможными инвестициями, но и для нас самих. Назвавшись типовым азиатским государством, ты уже немного им становишься. А долгая практика завершает дело.
Великая степь совсем не идентична Мавераннахру или любым другим историческим ареалам центральноазиатского региона. У нас другое отношение к Космосу и человеку, другая история, другая ментальность. Мы потому и обречены на партнерство, потому что – разные. Великая степь к тому же состоит в историческом родстве и с другими, северными и восточными регионами. Имя, взывающее к исторической памяти, ставит нас в другой ассоциативный ряд. А для начала – дает нам доступ к этой памяти.
Здесь аргументация вполне очевидная – Казахское имя решает много вопросов, и в том числе позволяет стране быть заметной. Типовое имя – как обременение, ты всегда должен быть готов объяснять, что ты «не из той» страны.
Аргумент, близкий к оппозиционному: перемена имени исторгает нас из фактически сложившегося «пояса диктатур» и полунаследственных монархий пресловутой «Средней Азии». Для страны, хотя бы частично находящейся в Европе, соседство в такого рода коммуналке – не лучшая доля.
Третья. Эта мотивация не была проговорена в предложении Назарбаева, но может считаться одной из основных в среде национал-демократов. В случае с «Казахстаном» нам приходилось фактически называть не страну по имени народа, а народ по имени страны – казахстанцы. Это уже и не казахи, а что-то другое. Это означало невозможность хотя бы на языковом уровне зазвучать как единая гражданская нация. Мы в Казахском национальном конгрессе с самого начала настаивали на понимании Отечества как страны казахов и союзных им народов. А «Казахстан» звучал неубедительно – словно вот есть такая территория, а на ней живут ее обитатели. Это безвольное обозначение. Так можно называть себя «жителем субтропического пояса». Но какой патриотизм следует из принадлежности климатической зоне, географическому типу ландшафта или часовому поясу? Это чисто бытовая констатация.
Четвертая. Упирая на необходимость разотождествления Казахской страны с центральноазиатскими «станами», Назарбаев приводит в пример Монголию с ее яркой, незапутанной идентификацией. Могут спросить: при чем здесь именно она?
Но пример Монголии потенциально является самым сильным в президентском заявлении. Хотя о ней говорится более чем дипломатично.
Тем не менее Монголия для нас – практически идеал правового демократического государства. Функционирующей системы сменяемости правительств, разделения властей, подлинной, а не шутовской многопартийности. Если наша лига – не Центральная Азия, если мы определяемся с собственным идейным и историческим предназначением, Монголия – близкий и реальный ориентир. И неуместна ирония, указывающая на ее экономическое место в мире и не самую яркую роль в тени собственного бренда. Примеров намного более деспотичного и ограниченного типа общества в нашем окружении даже слишком много, хотя они и способны предъявить большие показатели экономического роста.
Правовое и демократическое государство, а не третьемирный бантустан, исключенный из развитого мира и выдающий такую исключенность за исключительность – наш пароль к Будущему. Для казахов политический стандарт не менее важен, чем стратегическая и экономическая востребованность и конкурентоспособность.
Отождествление географического «азиатского» и политического «несвободного» – давно опровергнутый миф, и это должно не просто признаваться, это должно вдохновлять. Восточные страны состоятельны в построении демократических систем, и даже не японский пример здесь основной. Интереснее пример Южной Кореи, отчаянно политизированной в эпоху тирании и вырвавшей у властолюбивого генералитета право на демократический путь. Индии, которая выстраивает сложную систему конфессионального, этнического и социального баланса и равновесия тоже на основе общепринятых демократических норм, а не выдуманного «собственного пути» по примеру бывшей Ливии, Венесуэлы или Туркменистана.
Такими должны стать и мы. Построение свободной страны в зачарованной и неспешной сердцевине мира – эталонная задача для передовой нации, самоценный неповторимый опыт и ключ к региональному первенству.
Адиль Тойгамбаев
