В одном солидном республиканском госучереждении уже много лет шла бурная реорганизация и перестройка, связанная с переходом к рынку. От всех требовали работать по-новому, ускоренно и с реформаторским уклоном.
Многие из тех, кто и раньше никогда не работал, боясь ошибиться, на всякий случай продолжали ничего не делать. Однако были и такие, которые с испугу сели за непривычные рабочие места. Вскоре некоторые из их числа с удивлением поняли то, над чем они многие годы работали, а наиболее дальновидные стали делать все, что бы их понятливость заметили. Их замечали, но медленно, так как реформаторов и новаторов рынка уже давно отметили и выдвинули, хотя, конечно, совершенно по другим признакам.
Всеми этими разноперестроившимися и частично прозревшими в смысле рынка управленцами уже много лет беспробудно руководил высокий начальник. Он тихо поддерживал подводные и надводные течения своего заведения, тихо делил между ними то, что всегда не делилось, а в последние годы тихо, с оглядкой, на всякий случай реформировался в сторону рынка. В общем, высокий начальник делал все, что делают люди его возраста, его положения и его окружения.
Управленцы уже стали привыкать к новому ритму, когда страшная весть поползла по коридорам министерства, что скоро начальство будут менять. И действительно скоро поползли твердые слухи, что где-то, очень наверху решили, что реформы у них идут медленно, и что для того, чтобы вести в коренном режиме, необходимы коренные изменения с инновационным и индустриальным уклоном.
Ни одна буря не способна так всколыхнуть солидное учреждение, как смена начальника. Мозговики коллектива приутихли, храня свои новые идеи для нового шефа. Плановики зарылись в ретроспективу и перспективу старошефовской отрасли и выстроили их в безысходном варианте, хотя с проблеском мысли о том, что при новом руководстве все может пойти вперед. Бухгалтера кинулись на дебиторскую и кредиторскую задолженности и там впервые что-то забарахлило. И даже завхоз спрятал на всякий случай новые канцпринадлежности с глубокой думой о будущем.
В целом все вместе переживали и крепко жалели то, что может случиться. Мозговики думали, что старый начальник был все-таки хорош. Они всегда давали ему свои идеи, как его личные. Начальнику это нравилось, и чем больше у него было идей, тем лучше было мозговикам, так как он все-таки понимал, что такое ему никогда в голову не придет. Плановики под любую новую идею начальника базировали ретроспективу и потом обсчитывали блестящую перспективу.
Старый начальник это особенно ценил и умел как-то ненавязчиво отблагодарить такую услужливость.
Для бухгалтеров каждая идея начальника была манной небесной. Они по всей республике кидались обсчитывать дебет и кредит, суммировали его, и он у них всегда сходился, за что всем полагалась неплохая премия. Даже завхоз в этот день кое-что получал и уж очень старался что-нибудь заменить или добавить в большом кабинете, где обновлять можно было бесконечно.
Но особенно уход начальника переживали те, кто должен был вот-вот что-то получить. Те просто были горем убиты. Они быстро кинулись в разные места, достали всевозможные бумаги и справки и еще раз доказали, что они бесконечно хороши и бесконечно преданы производству, и что им совершенно невозможно без того, чего у них нет.
И теперь всем все это устоявшееся надо было перестраивать и изменять, и самое главное неизвестно как и с кем.
И вот настал день, который каждый умный человек ждет с детства. К ним привезли, и они в едином порыве одобрили назначение нового начальника. Лицо его напоминало закрома родины, и это особенно всем нравилось.
Он активно взялся за дело, поставил ряд вопросов и сразу решил их, а когда они к нему снова вернулись, он их еще более решительно решил и добавил, что будет и дальше так делать. Он прямо сказал, что нужно работать по-новому, и что нужны свежие идеи, и что они у него есть.
С горячностью брошенной жены все кинулись искать то, что было давно всеми припрятано.
Мозговики поняли, что пробил их час, и кинули новоиспеченному начальнику свежезапасенные идеи, и он их взял и сразу пустил в дело. Плановики подвели под это ужасающую ретроспективу и, контрастно, ошеломляющую перспективу. Бухгалтера бросились считать принципиально новый дебет с коренным образом изменившимся кредитом, и он у них снова сошелся, и снова была получена долгожданная премия.
Завхоз из принципа занес новую канцпринадлежность и поставил на стол начальника. Когда и это было замечено и отмечено, все как-то сразу успокоились и стали лучше работать, как всегда.
Только те, кто должен был вот-вот что-то получить, только те немного потеснились. Потому что после сокращения пришли еще новые люди, бесконечно хорошие и еще более преданные производству, и все как-то сразу поняли, что они крайне нужны, и что им совершенно невозможно без того, чего у них нет. В целом по стране реформы этого госучреждения дали очень хороший эффект. У населения республики сразу резко возросла обеспеченность в отходах местной промышленности, а заодно и других смежных отраслей. Такой охват был впервые, и это как-то сразу было замечено и подхвачено, и понесено.
На солидном республиканском уровне было сказано, что, несмотря на общее падение, наметился рост, благодаря чему наступила макроэкономическая стабилизация. Было отмечено, что надо и дальше реформироваться и что для этого нужны новые кадры, и что они есть и т.д. Словом, в одном солидном столичном учреждении продолжает идти бурная реорганизация и от всех требуют работать по-новому. Многие из тех нижестоящих, подчиненных им звеньев, кто и раньше никогда не работал, боясь ошибиться, на всякий случай продолжают ничего не делать, или делают все по-старому. Другие же, тоже на всякий случай, продолжают ничего не делать с теми, кто ничего не делает.
И все глубже и ниже идет молва, что скоро придет новый начальник и все устроится, как всегда.
P.S.: Встречаются два старых приятеля и разговаривают по душам.
– Как дела? – спрашивает один у другого.
– Да вот недавно министром назначили.
– Ты что, более постоянной работы не мог найти.
Айдар СЕИТ-КОЖА
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ
Акорда боится духа Нуркадилова?
• Взяться за перо меня заставило интервью любимой народом певицы, народной артистки Макпал Жунусовой газете «Дат» за 31 октября сего года.
Я – коренная жительница бывшей Акмолинской области, где в свое время жили знаменитые Дударай и русская девушка Мария. Моя судьба тоже похожа на судьбу Марии, но со счастливым концом.
Я тоже полюбила казахского парня по имени Болат. Жили счастливо, имели двух сыновей и одну дочь. К сожалению, несколько лет назад мой муж ушел из жизни. Перед смертью он настоятельно просил, чтобы в силу своей возможности я создала все условия для духовного роста детей и чтобы они не отрывались от ценностей национальной культуры и традиций.
В память любимого человека я старалась сделать все, чтобы наши дети выросли такими, как завещал мой муж. Дети учились в казахской школе, получили хорошее образование, старший сын закончил высшее учебное заведение, средний учится в Евразийском университете, дочь – в казахской средней школе в Астане.
Мы всей семьей не упускаем возможности быть на концертах артистов, приезжающих из Алматы. И для нашей семьи любимыми певцами являются Макпал Жунусова и молодой, но уже популярный среди молодежи Кайрат Нуртас. Песни Макпал Жунусовой о реальной жизни, без прикрас, то грустной и печальной, то радостной с надеждой на светлое будущее. Они хорошо понятны всем любителям вокального мастерства Макпал.
Вечерами в выходные дни мы с интересом смотрим концерты по телеканалам Казахстана.
Однако с некоторых пор «приказ» из властного Олимпа лишил нас этой возможности. На концерты Макпал Жунусовой и Кайрата Нуртаса на казахстанских телеканалах наложили запрет. Спрашивается, за что? Почему не спросили нас, у широкой аудитории, что и кого они хотят слушать.
Мы хотим слушать своих любимых певцов, какими считаем Макпал Жунусову и Кайрата Нуртаса, других популярных исполнителей. Но не тех, кто, используя фонограмму, хочет заработать мнимый авторитет. К сожалению, таких на нашей сцене не мало. Те, кто в Астане дает указание о запрете на эфир и выступления на концертных сценах любимых народом, но не угодных чиновникам от политики Минкультуры артистов, сперва должны очистить концертные подмостки от халтурщины.
Неужели возвращается эпоха совковых запретов на все и вся, на свободу творчества, когда неугодных для власть предержащих можно лишить возможности заниматься своей профессией.
Макпал Жунусова и Кайрат Нуртас никакого отношения к политике не имеют, они – просто артисты, которых уважает и любит многомиллионная аудитория казахстанских зрителей.
Может, их популярность в народе не дает покоя кому-то? Или этот «кто-то» до сих пор не может простить Макпал, что она – жена давно убитого Заманбека Нуркадилова? Неужели чиновники Акорды теперь боятся духа Нуркадилова? Какая трусость!
Мне не понятно, почему до сих пор молчит творческая интеллигенция Казахстана. Или она в рот воды набрала из животного инстинкта: лишь бы кара власти не коснулась их и близких им людей? Неужели они не понимают, что такое молчаливое понукание рано или поздно коснется и их? По этому поводу уместно вспомнить казахскую пословицу: «Бұға берсең, сұға береді».
Мне, русской женщине, матери троих детей и воспитанной в казахской культурной среде, трудно объяснить своим детям, почему сидящие в Акорде околопрезидентские чиновники запретили трансляцию концертных программ всенародных любимых артистов по республиканским телеканалам.
Екатерина АРТЫКБАЕВА,
г. Астана
