Инициативы президента Назарбаева о патриотическом акте Мангилик Ел и новом имени Страны на сегодня не оценены на должном уровне. И не надо обманываться – не оценены не только из-за девальвации и беспрецедентных катастрофических событий в СНГ – еще недавно оазисе «спокойствия» и бессобытийности. Постсоветское пространство основательно тряхнуло, и от новостей с украинским акцентом остается как минимум понимание, что пространство легитимности сжимается до критического, а межгосударственные отношения переходят на уровень непредсказуемости.
Непредсказуемость по шкале своих условных баллов хуже даже конфликтности; вот какое радикальное и беспощадное время на нас наступает. Казалось бы, не до метаисторических проектов сегодня.
И тем не менее проект Назарбаева должен быть услышан. И обсужден – между прочим, об этом, о необходимости дискуссии, он сразу заявил сам. И это большая наша проблема, что под обсуждением мы понимаем почтительное лояльное поддакивание на грани непристойного лизоблюдства или почти настолько же неадекватное нежелание говорить с президентом по существу, выдаваемое за оппозиционность. Дело в данном случае намного шире личного или партийного отношения к Назарбаеву. Политик делает подобные заявления единственный раз за всю свою карьеру. Большинство политиков вообще их не делает, предпочитая не отмечаться в такого уровня реформаторских начинаниях. Из простого опасения – одна большая ошибка обнуляет тысячу тактических преимуществ.
Назарбаева не услышали (по существу вопроса именно так и есть: не услышали) оттого, что отечественные элиты неспособны воспринимать проблемы, поставленные на идеальном уровне. Они откровенно мелки и несамостоятельны для этого. А народ, к не меньшему сожалению, не воспринимает всерьез предложение власти пообщаться на отвлеченную историческую тему. Наверное, многими идея обсудить имя страны искренне была воспринята как предложение высказаться за или против, и не более того.
Но вопрос о новом имени важен своей мотивацией, и об этом президент сказал словно специально немногословно, но примерно в том же духе, что и сторонники национального вектора развития, которые уже высказывали свои сомнения в имени «Казахстана» и «казахстанского народа» в особенности.
Мотиваций, на самом деле, несколько. И каждая заслуживает отдельной оценки.
ПЕРВАЯ. Не высказанная, но очевидная причина – деколонизация Казахской страны. Бесконечными «станами» назывались азиатские владения империи, и это не только клеймо похожести (что само по себе более чем плохо), но и дурная фатальность – тебя назвали, а не ты себя назвал. По поводу «стана» было много разговоров, и много было в них справедливого, но в целом уже от одного факта отштампованного имени массового производства остается ощущение ущербности. Деколонизация для казахов имеет в первую очередь культурное значение, неполиткорректная политическая составляющая этой темы не настолько принципиальна, чтобы считать ее первоочередной. Казахам необходимо действительно научиться самостоятельно мыслить и жить, преодолеть зависимость культурной и информационной вторичности. А с чего это правильнее начать, как не с готовности назвать себя собственным именем?
ВТОРАЯ. Об этой мотивации как раз было сказано – новое имя ставит нас рядом, но в отдельности от многочисленных «станов» Центральной Азии. Окончание «стан» запутало нас в регионе несомненно родственном, но совсем не тождественном. Запутало не только для не очень образованных иностранцев с их возможными инвестициями, но и для нас самих. Назвавшись типовым азиатским государством, ты уже немного им становишься. А долгая практика завершает дело.
Великая степь совсем не идентична цивилизации центральноазиатского региона. У нас другое отношение к Космосу и человеку, другая история, другая ментальность. Мы потому и обречены на партнерство, потому что – разные. Великая степь, к тому же состоит в историческом родстве и с другими, северными и восточными регионами. Имя, взывающее к исторической памяти, ставит нас в другой ассоциативный ряд. А для начала – дает нам доступ к этой памяти.
Здесь аргументация вполне очевидная – Казахское имя решает много вопросов, и в том числе позволяет стране быть заметной. Типовое имя – как обременение, ты всегда должен быть готов объяснять, что ты «не из той» страны.
Аргумент, близкий к оппозиционному: перемена имени исторгает нас из фактически сложившегося «пояса диктатур» и полунаследственных монархий пресловутой «Средней Азии». Для страны, хотя бы частично находящейся в Европе, соседство в такого рода коммуналке – не лучшая доля.
ТРЕТЬЯ. Эта мотивация не была проговорена в предложении Назарбаева, но может считаться одной из основных в среде национал-демократов. В случае с «Казахстаном» нам приходилось фактически называть не страну по имени народа, а народ по имени страны – казахстанцы. Это уже и не казахи, а что-то другое. Это означало невозможность, хотя бы на языковом уровне зазвучать как единая гражданская нация. Мы в Казахском национальном конгрессе с самого начала настаивали на понимании Отечества как страны казахов и союзных им народов. А «Казахстан» звучал неубедительно – словно вот есть такая территория, а на ней живут ее обитатели. Это безвольное обозначение. Так можно называть себя «жителем субтропического пояса». Но какой патриотизм следует из принадлежности климатической зоне, географическому типу ландшафта или часовому поясу? Это чисто бытовая констатация.
ЧЕТВЕРТАЯ. Упирая на необходимость разотождествления Казахской страны с центральноазиатскими «станами», Назарбаев приводит в пример Монголию с ее яркой, незапутанной идентификацией. Могут спросить: при чем здесь именно она?
Но пример Монголии потенциально является самым сильным в президентском заявлении. Хотя о ней говорится более чем дипломатично.
Тем не менее, Монголия для нас – практически идеал правового демократического государства. Функционирующей системы сменяемости правительств, разделения властей, подлинной, а не шутовской многопартийности. Если наша лига – не Центральная Азия, если мы определяемся с собственным идейным и историческим предназначением, Монголия – близкий и реальный ориентир. И неуместна ирония, указывающая на ее экономическое место в мире и не самую яркую роль в тени собственного бренда. Примеров намного более деспотичного и ограниченного типа общества в нашем окружении даже слишком много, хотя они и способны предъявить большие показатели экономического роста.
Правовое и демократическое государство, а не третье – мирный бантустан, исключенный из развитого мира и выдающий такую исключенность за исключительность – наш пароль к Будущему. Для казахов политический стандарт не менее важен, чем стратегическая и экономическая востребованность и конкурентоспособность.
Отождествление географического «азиатского» и политического «несвободного» – давно опровергнутый миф, и это должно не просто признаваться, это должно вдохновлять. Восточные страны состоятельны в построении демократических систем, и даже не японский пример здесь основной. Интереснее пример Южной Кореи, отчаянно политизированной в эпоху тирании и вырвавшей у властолюбивого генералитета право на демократический путь. Индии, которая выстраивает сложную систему конфессионального, этнического и социального баланса и равновесия тоже на основе общепринятых демократических норм, а не выдуманного «собственного пути» по примеру бывшей Ливии, Венесуэлы или Туркменистана.
Такими должны стать и мы. Построение свободной страны в зачарованной и неспешной сердцевине мира – эталонная задача для передовой нации, самоценный неповторимый опыт и ключ к региональному первенству.
Адил ТОЙГАНБАЕВ
«СТАН» или «ЕЛ»?
В начале этого года в Казахстане начался процесс оформления новой национальной доктрины, основные тезисы которой были сформулированы в послании президента РК Нурсултана Назарбаева. Эта новая доктрина оказалась тесно связанной с вопросом о возможном переименовании Казахстана, и в качестве варианта было предложено наименование «Қазақ Елi». Эти два момента явно имеют общий смысл, так что их целесообразно рассматривать вместе, начав с наименования.
Вопрос о переименовании Казахстана в «Қазақ Елi», конечно, дело суверенное. Если в Казахстане решат переименоваться, то и все остальные, следуя принципу обязательного использования официального названия страны, будут его использовать. Однако пока решение еще не состоялось, все же стоит высказать несколько соображений по этому поводу.
Лучше не придумали
Нынешние рассуждения о том, что название «Казахстан» как-то навевает ассоциации с Афганистаном, Пакистаном и прочими «станами», ныне живущими небогато и неспокойно, и вообще оскорбляет казахстанский народ, являются весьма лукавыми. И это нетрудно доказать. Достаточно вспомнить, как республика называлась при Советской власти. Правильно – Қазақ Советтік Социалистік Республикасы. По-русски: Казахская Советская Социалистическая Республика или КазССР.
Рождение слова «Казахстан» можно датировать с точностью до месяца. Это название было введено в апреле 1925 года Пятым Всекиргизским съездом Советов, который провел переименование автономной республики из Киргизской в Казахскую. Появление этого сокращенного названия, сделанного на персидский лад («стан» в персидском языке обозначает место, где что-то находится, и это не только географические названия, например, больница в фарси – бимарестан), очевидно, было связано с влиянием русских востоковедов, проводивших разработку политики национально-территориального размежевания в Туркестане и введших эти названия для всех получившихся республик. С переименованием в 1936 году в КазССР название «Казахстан» в печати употреблялось больше в значении географического или этнического названия.
В действующей Конституции РК предусмотрено только два названия: «Наименование Республика Казахстан и Казахстан – равнозначны» (ст. 2, п. 4). Причем эта Конституция вместе с названием была принята на республиканском референдуме 30 августа 1995 года. Из чего следует, по крайней мере, три интересных вывода. Первый – нынешние противники названия «Казахстан», должно быть, в 1995 году за него проголосовали на этом референдуме.
Второй – почему они тогда решили, что страна не может быть «Казахской Республикой»? Странно, при Советской власти и социализме республика была Казахской и никого этот факт не возбуждал, а без Советской власти и социализма такое наименование вдруг стало непригодным и все схватились за географическое название.
Третий – сколько грязи было вылито на советское прошлое, и что, теперь возврат к наименованию, которое вполне себе существовало при Советской власти? Получается, что борцы за независимость так и не смогли придумать что-то новое и отличное от того, что уже было введено столь ненавидимыми ими Советами.
Короче говоря, возврат к наименованию страны «Казах» – это, по существу, выстрел в упор во всю идеологию независимости республики.
Между «елью» и «пивом»
Выбор названия страны – важное дело. Именно с этим словом будут связаны все ассоциации, именно по этому слову все люди в мире будут знать эту страну. Официальное название страны также часто несет указание на характер политического строя страны (например, Федеративная Республика Германии), на национальный характер и на географическое расположение (например, Соединенные Штаты Америки). Наименование сразу дает много важной информации о стране.
С этой точки зрения нынешнее название страны оптимально. Уже по названию можно судить, что в государстве с республиканским строем проживают казахи, и государство это расположено в определенном регионе Азии. Предлагаемое же название «Қазақ Елi» делает акцент на национальности, а компонент «ел» людям, не понимающим какого-либо тюркского языка, ничего не говорит. Да и понимающим скажет весьма немногое: «Страна казахов».
Другой немаловажный фактор – наименование должно быть легкопроизносимым для носителей разных языков, иметь единообразное написание в разных языках, а также не должно иметь всякого рода негативных и неприличных смысловых оттенков в других национальных языках.
В Казахстане есть немало нацпатов, которые «сражаются за каждую букву» и хотят извести слово «казах», считая его чуть ли не «имперской кличкой». Название это, впрочем, ни разу не имперское, а введенное при Сталине, вместе с образованием КазССР. Надо отметить, что была проявлена большая мудрость при выборе именно этого названия, которую нынешние нацпаты, к сожалению, не ценят. Несложным путем оглушения конечного согласного Сталин устранил существовавшую двусмысленность. Казакстан – это страна казаков (которые в юртах) или казаков (которые с нагайками)? Исправление названия ликвидировало этот вопрос. Казахи – отдельно, казаки – отдельно. Настаивая на наименовании «Қазақ» за пределами казахоговорящей среды, надо об этом помнить, чтобы на выходе не получилась «Казачья страна».
Понятно, что самоназвание кочевого народа и название войска произошло от одного и того же тюркского слова, и значение у них одно. Только существование двух разных общественных явлений с одинаковым названием есть исторический факт, и с ним нужно считаться.
Далее, товарищ Сталин, прекрасно понимавший разницу фонетики в разных языках, сделал название народа и республики более приемлемым для произношения теми, кто не владеет казахским языком. Действительно, правильно произнести твердые согласные «қ» без предварительной тренировки весьма сложно. Такого звука во многих языках нет, как нет во многих языках гармонизации звуков. Зато название «казах», как и наименование «Казахстан», как показал опыт, легко произносимо всяким сущим языком, включая и теми, которые далеки от фонетических норм тюркских языков.
Через английский язык оно легко интернационализируется. Но этих немаловажных факторов нацпаты и знать не хотят, они замкнулись в своей среде и уверены, что все вокруг должны говорить так же, как они. Хотя есть немало стран, в которых собственное и интернациональное название не совпадает (Deutschland – Germany – Германия; Хангук – Korea – Корея; Чжунь-Го – China – Китай и даже Россия – Russia – Krievija – Venäjä), и они от этого нимало не страдают.
Несмотря на то, что по уверению ряда политологов, наименование «Казахстан» навевает сравнение с Афганистаном и Пакистаном, предложенный вариант «Қазақ Елi» много хуже, поскольку даже в русском языке он уже несет двойной смысл. Во-первых, снова появляются казаки, которые с нагайками, и «Казачья страна». Во-вторых, русскому уху слово «ел» ничего не говорит. Но есть совпадение со словом «ель», в результате чего новое названия может восприниматься как «Казачья ёлка». Есть и другой вариант, происходящий от передачи древнетюркского «el» – «эль».
Однако, по-русски под этим словом чаще всего понимается сорт английского пива. Да и не только по-русски, английское слово, обозначающее пиво, весьма распространено. Выходит: «Казачье пиво». Вы замучаетесь объяснять, что название «Қазақ Елi» не имеет отношения к казакам, елкам и пиву. По-китайски «елi» будет более всего созвучно китайскому слову со значением «ночью». Ну что, «Казак ночью» – нормальное название для страны?
Отголоски древности
В современном казахском языке слово «ел» имеет значение – народ, страна, население. Даже с этой точки зрения получается многозначность, и название можно перевести как «Страна казахов», «Казахский народ» и даже «Казахское население». Однако в древнетюркском языке, откуда и вышло это древнейшее слово, оно имеет куда более широкое значение – племенной союз, народ (хотя для этого понятия есть еще слова el bodun и el kün), рука, согласие. Казалось бы, самые желательные смыслы. Но есть еще другая группа значений: место в юрте у дверей, противоположное почетному месту, дверь, а также прилагательное – низкий, подлый. Таким образом, в древности это слово обозначало самый простой люд, чье имущество состоит в их собственных руках и который дальше двери в юрте не пускали.
Из такого понимания растет вся цепочка смыслов, основанная на этом древнем слове. «Қазақ Елi» получится вовсе не «страна свободных казаков», а определение «казактар» как бедных людей, буквально, одушевленных рабочих рук, согласных со всем, что бы им не приказали, и занимающих самое непочетное место. В обсуждении нового названия участвовали историки и лингвисты, и уж они-то должны были перелистать Древнетюркский словарь и сказать, что такое название нам неприемлемо. Или что, они и сами согласны сидеть на самом непочетном месте?
Вечность или все-таки изменения?
Отсюда мы выходим на концепцию, провозглашенную в послании президента Казахстана в январе 2014 года. Она называется «Мәңгілік Ел» и состоит из следующих пунктов:
– Независимость Казахстана и Астана,
– национальное единство, мир и согласие,
– светское общество и высокая духовность,
– экономический рост на основе индустриализации и инноваций,
– Общество Всеобщего Труда,
– общность истории, культуры и языка,
– национальная безопасность и глобальное участие страны в решении общемировых и региональных проблем.
Тезисы не раскрывались в послании, но об их содержании можно судить по казахстанской внутренней и внешней политике, в которой подобные тезисы уже широко использовались.
Вопросы вызывает оформление этой доктрины. «Мәңгілік Ел» или «Вечный эль» – это прямая отсылка к Тюркскому каганату, со всеми теми значениями древнетюркского слова «ел», которые были рассмотрены выше. С этой точки зрения тезис об «Обществе Всеобщего Труда» становится весьма многозначительным. Бесспорно, что трудиться нужно, однако трактовка общества и народа как совокупности рабочих рук, место которых у двери, вряд ли поможет вывести Казахстан в число наиболее развитых стран мира. Все же в современном мире решающее место принадлежит развитым умам, а не просто рабочим рукам.
Далее, если во времена Тюркского каганата еще можно было ссылаться на вечность (но и в те времена, судя по орхонским надписям, это делалось в переносном смысле), то теперь очевидно, что любое государство и общество довольно быстро и кардинально меняются. Собственно, история Казахстана при независимости нагляднейшее тому подтверждение, между состоянием республики сейчас и 20 лет назад пролегает огромная разница. Очевидно, что Казахстан и дальше будет меняться и развиваться. Как тогда понимать смысл «Вечного эля», предложенного президентом?
Это весьма опасный момент, поскольку этот смысл, связанный с понятием «Мәңгілік Ел», может разрушить всю стратегию развития Казахстана. Технически республика может выполнить программу президента и войти в число наиболее развитых стран мира.
Однако «вечность» может ориентировать на консервативную политику, на недопущение перемен и даже на борьбу с ними, тогда как выдвижение Казахстана на передовые позиции неизбежно будет связано с изменениями, в том числе и довольно значительными. И может пройти несколько этапов таких изменений, в том числе и на глазах ныне живущих поколений. И вообще, казахи через сто, а тем более через 500 лет, конечно же, будут совсем другим народом, чем есть сейчас.
Нужно сказать, что идея «Мәңгілік Ел», как и вообще идея превратить «стан» в «ел», вряд ли может быть признана удачной. Безусловно, Тюркский каганат и его политическое и культурное наследство имеет большое значение. Оно не только формирует предысторию Казахстана, но и демонстрирует, что этот регион, куда входит территориально и нынешний «стан» (мы не знаем, как именно именовали в древности степной регион), с древности играл большую историческую роль. Однако ставка на «ел» со всеми характерными особенностями древнетюркского общества, ролью трудового народа в нем, и на «вечность», совершенно очевидно, сведут Казахстан с дороги развития. Если не сейчас, так через 20–30 лет.
Так что, пока не придумали идеи получше, чем копировать Тюркский каганат и переносить его в современность, «стан» все же лучше, чем остальные предложенные варианты.
Дмитрий ВЕРХОТУРОВ
