«Общественная позиция»
(проект «DAT» №06 (277) от 12 февраля 2015 г.
ДАТ-МОНОЛОГ
Ушел в мир иной Герольд Бельгер – прозаик, переводчик, публицист, критик и эссеист. Остановилось сердце великого Гражданина, Мыслителя, Аксакала, Азамата. Герольда Бельгера при жизни называли «последним казахом» за то, что он, как никто другой, так хорошо знал и смело защищал природу казахского «я», чем сами казахи.
Знакомство и общение с ним почитали за великую честь. Помнится, однажды в редакции нашей газеты раздался звонок из города Каркаралинска Карагандинской области. Представившись, мужчина попросил дать ему номер телефона Гер-аға, чтобы сказать ему огромное спасибо за «Плетенье чепухи». Как признался, его «вольные строки» он собирает с первой публикации.
«Вольные строки» Гер-аға под названием «Плетенье чепухи» «ДАТ» начал публиковать с 2007 года. Буквально в каждом номере «Тасжаргана», «Общественной позиции» – газет проекта «ДАТ».
В редакции остались рукописи с 23-й по 27-й тетрадей «Плетенья чепухи» Гер-аға. В последний раз, когда мы пришли к нему за очередной «чепухой», он сказал: «Тороплюсь, надо мне успеть довести до тридцатой тетради».
Не успел… Остановилось сердце великого Азамата.
Но не остановится в нашей газете публикация «Плетенья чепухи». Мы продолжим общение наших читателей с Гер-аға. Он, как и при жизни, будет делиться с нами своими мыслями, которые он оставил в своих рукописях и которые скрупулезно, ежедневно заносил в свой дневник души.
Журналисты редакции проводили в последний путь великого Казаха вместе с тысячами поклонников его Мысли и Души.
Прощай, Гер-аға!
А вообще-то, если честно, как на духу, я приемный сын Казахстана. Чем утешаюсь и тихо горжусь.
Для России я оказался пасынком, хотя мои предки верой и правдой служили ей 160 лет. Меня в одночасье отторгли, предали, вышвырнули. Кого винить-то? Ну, не народ же.
В частности, русский. Подлецы – власть, политика, идеология. И все же обидно, что защиты и милосердия с той стороны я так и не увидел, не испытал. А Казахия меня приютила и обласкала. И это, думаю, мое везение, мое счастье.
***
Лежу, прислушиваюсь к своему больному сердцу. Оно работает с натягом, с перебоями, тяжело ворочается. Рядом, у изголовья, телефон. Он тренькает беспрестанно. Спрашивают про амандық-саулық, просят ответить на какие-то вопросы, читают тексты моих интервью, приглашают на встречи, на поминки, на официальные церемонии, презентации, наводят разные справки, обговаривают издательские планы, делятся литературными новостями и политическими слухами-предположениями. То есть я еще востребован.
А мне худо. После каждого звонка сердце частит. Правда, во время разговора, случается, отвлекаешься.
И вот мне представилась такая картина. Выносят меня в деревянном, так сказать, бушлате. Понятно, уже ничего не соображаю. А ко мне лезут журналисты с микрофонами. Спрашивают: «Ну, как быть, Гереке, с латиницей?», «Какое будущее у казахского языка в связи с глобализацией?», «Каково нынешнее положение казахской литературы?», «Кто из молодых писателей привлек ваше внимание?», «Как бы вы определили казахстанскую идею?», «Ваше мнение по поводу последнего послания президента народу?», «Таможенный союз, по-вашему, всерьез и надолго?», «Что для вас лично означает независимость Казахстана?».
Он даже спрашивает: «А вы не собираетесь перебраться в Германию?».
Мне хочется сказать: «Ой, айналайын, ты разве не видишь, что я направился туда, откуда нет возврата? Какая еще Германия?!». Но у меня нет уже сил что-либо сказать. А на том свете, знаю, никого эти вопросы не интересуют.
Да и моему мнению грош там цена.
Грустно. А сердце дергает-трепещет. Просит конкор.
***
Возраст во все вносит серьезные коррективы. Я это почувствовал, приближаясь к 80-летнему рубежу.
Вспоминается в этой связи фраза, сказанная мне Габитом Мусреповым по телефону. Современники его помнят, каким он был важным, вальяжным, степенным, горделивым, знавшим цену и себе, и своим словам. О, это был щеголь, эстет, орел! А вот как звучала та запомнившаяся мне буквально горькая и смиренная фраза: «Е-е-е… Бұл күнде мен кімге не дей аламын енді…». Примерно: «Э-э… кому что я могу сказать теперь?!»
Шел тогда Габе 81-й год. Эта покорная фраза и во мне звучит нынче чаще…
***
По большому счету, я, пожалуй, благополучный человек. В самом деле:
– очень повезло с родителями;
– вполне повезло со страной, куда был выслан в детстве;
– повезло с женой, с дочерью;
– и в творчестве прилично себя реализовал.
Конечно, в чем-то и не повезло. Но с высоты моего возраста – все это досадные мелочи и не они определяют мою судьбу.
Так что не стану жаловаться. Тәуба, тәуба!
В один день скончались прозаик-переводчик Бахытжан Момышулы и поэт Сакен Иманасов. Оба видные литераторы. И обоих я знал десятилетия. И оба моложе меня. Задумаешься. Скорблю. Утешаю себя двумя фразами из дневника Льва Толстого 1909 года. «Как хорошо»: «Я есть – смерти нет. Смерть придет – меня не будет» И еще: «… а когда, рождаешься, то не знаешь, из какой жизни пришел, и когда умираешь, не знаешь, в какую жизнь уходишь».
Я заметил: большинство вождей всех времен и народов поразительно похожи друг на друга и кончают примерно одинаково. За триумфом следует трагедия.
***
Честно: я устал от речей человеческих. Отравлен словами.
***
С возрастом я все внимательнее приглядываюсь к себе. Замечаю в себе некие перемены. Больше радуюсь своему физическому и душевному состоянию. Особенно дорожу рабочей формой. Ныне, просыпаясь, перебираю предстоящие дела, намечаю план на предстоящий день. По утрам тихо (чтобы не вспугнуть) восторгаюсь чувством жизни. Из-за хилого здоровья не хожу уже несколько лет на тусовки, на застолья, разные мероприятия, тем паче на благотворительные обеды, куда меня приглашают пенсионные фонды. В тягость мне праздные тары-бары, затяжной телефонный треп. После 8 вечера вообще к телефону не подхожу. Обозначил лимит: семь-девять звонков за день. Редко кого пускаю в дом, оговариваю время посещения – «от» и «до». Сократил интервью, избегаю ТВ. Стараюсь придерживаться закону сохранения энергии. Ведь мне хотелось бы издать еще 7–8 книг.
Заметил: слава людская почти не прельщает. Разные мнения обо мне мало интересуют. Зависти ни к кому никакой не питаю. Тщеславие близко к нулю. А вот читать, поскрябить пером по-прежнему люблю. Правда, медленнее, размереннее. И, кажется, больше думаю.
Руководствуюсь старым немецким правилом: Ohne Hast, ohne Rast – без спешки, без промедления. Или абаевским советом: «Ақырын жүріп, анық бас» – «Иди медленно, ступай твердо».
***
Степь неоглядная, беспредельная. От горизонта до горизонта во все четыре стороны простирается. Куда в ней спешить-торопиться? Чего суетиться? Шайтаново все это дело! Живи – не тужи под бескрайним небом Тэнгри. Оно тебя ни в чем не ограничивает. Ветер гуляет, куда и как ему вздумается. И никакой преграды. Солнце светит. Ковыль колышется. Полынь щекочет ноздри, ширит грудь. Наслаждайся жизнью. Спи. И ни о чем не думай. Всевышний тебя в беде не оставит. На все его воля. При случае упоминай его в своих благодарных молитвах.
Ай, рахат! Ай, тамаша! Ай, бергеніңе шүкір! Тәуба, тәуба!..
Так сложилось мировосприятие номадов. И век цивилизации со своим надуманным пространством и временем все перевернул, убыстрил, загнал в какие-то рамки, набил коржун заботами и напастями.
И к чему они? Так ведь хорошо, сладко спится в бескрайней степи под вольным небом…
Ай, заман-ай, заман-ай!..
***
Небольшой казахский аул на правом берегу обрамленного тугаями Ишима – Есиля сыграл исключительную роль в моем становлении и всей дальнейшей моей судьбе. Все самое светлое и доброе, чистое и искреннее, возвышенное и благородное моего детства, отрочества, юности связано с родным аулом.
О том я писал не раз.
Аул, Есиль, Каменный брод («Тас өткел»), березовые колки, приречный тугай, ширь степей – в сущности мои истоки, дивные приметы моей малой родины.
Чудесные были люди.
Мил был аул.
Прекрасна казахская средняя школа.
Талантливы педагоги.
Названия аулов, которые обслуживал мой отец – заведующий фельдшерско-акушерским пунктом, – Коктерек, Жана-жол, Жана-талап. Каратал, Алка-агаш, Мектеп, Орнек –звучит для меня и поныне как песня.
В казахскую школу я пошел в 1944 году сразу во второй класс. Я бегло читал по-русски, по-немецки, арифметику знал на уровне четвертого класса, а вот казахский язык давался трудно. Никак не мог приспособить немецкую гортань к специфическим казахским звукам – ә, і, ң, ғ, ү, ұ, қ, ө, һ. А вот в IV-V классах говорил уже не хуже своих казахских сверстников, а писал, кажется, грамотнее.
Школу окончил в 1953 году. Увы, без медали, хотя вроде ее и заслуживал.
***
Пошли невезения. Осенью 1996 года случился со мной инфаркт. Выстоял. Очухался. Даже побыл после этого в Германии, Венгрии, Голландии. До того – во Франции, Дании. Продолжал усиленно работать, хотя общественную прыть сбавил.
В 1999 году новая напасть: сразил меня инсульт. Выкарабкивался долго и мучительно. Обострились все остальные мои болячки.
Испуганный, подавленный, подбитый, я брел как-то, опираясь на трость, возле памятника Чокану – излюбленного места моих прогулок. Встретилась пожилая казашка. Она была в курсе моих дел. Сказала на прощание «Саспа. Қазақтың аруағы сені алып шығады» (Не волнуйся. Дух казахов тебя спасет»).
И я воспрял.
И еще подумал: «Буду усердно работать, каждый день, – спасусь. Главное – не валять дурака, не точить лясы».
И я работал целеустремленно, написал два романа, издал несколько книжек, подготовил пять-шесть рукописей, опубликовал сотню статей, рецензий, заметок, кое-что перевел, часто выступал по радио и телевидению, давал интервью. Именно в эти годы я стал лауреатом премии Казахского ПЕН-клуба и независимой премии «Тарлан» в номинации «За вклад». И, борясь не всегда успешно, с хворостями, и теперь постоянно внушаю себе: «Будешь работать – будешь жить».
А жизнь, как известно, полна соблазнов и желаний.
***
Последние пять лет ознаменовались для меня серьёзными болезнями и усердной работой. Издал за эти годы 20 книг, еще две-три книги составил, подготовил к изданию еще 6 рукописей, а количество публикаций в периодике перевалило за 1600. Словом, рад, что не сидел сложа руки, а смог ощетиниться, мобилизовать свои хилые силы. Количественной стороной содеянного могу быть доволен, а о качестве судить не мне.
***
Вот о чем еще думается. Лучшие элитные слои казахов, создававшиеся веками, срезаны и уничтожены на крутых этапах истории. То, что мы сегодня называем национальной элитой, отнюдь не лучшие казахи. Ой, не лучшие! Достаточно вглядеться в тех, кто сидит в правительстве, депутатском корпусе, президентской администрации. Конечно, и среди них встречаются достойные экземпляры, но в целом это, прости господи, не элита. Никак не элита. Ни нравственная, ни духовная, ни физическая. Убери ее в одночасье полностью, изменится ли что-либо в казахском обществе? В принципе, полагаю, что нет.
Генофонд катастрофически оскудел, обеднел, обезличился. Думаю, такие потери произошли не только с казахами. С русскими тоже. А с российскими немцами подавно. Всплыла пена. Культурный и плодородный слой унесен ветрами, смыт злыми ливнями истории. И как его восстановить – не знаю. Чтобы восстановить его, нужны время, терпение, труд, воля и ум. Даст ли история казахам такой шанс – я провидеть не в состоянии. Я вижу лишь временщиков и торгашей, которых откровенно не жалую. Уповать на них не могу. И чем больше о том думаю, тем тягостнее становится на душе.