Два самых пожилых постсоветских лидера, правящих в своих странах уже четверть века, этой весной пошли на очередные перевыборы. 77‑летний глава Узбекистана Ислам Каримов 29 марта уже получил традиционные более 90% голосов избирателей. 74‑летний казахстанский президент Нурсултан Назарбаев 26 апреля вряд ли покажет худший результат. Впрочем, предсказуемое переизбрание под бурные аплодисменты избирателей и спарринг-партнеров не снимает главного вопроса: что произойдет с двумя крупнейшими среднеазиатскими странами, когда отцы-основатели национальных государств уйдут в силу «биологических» причин?
Вопрос этот приобретает особую остроту и потому, что только Узбекистан и Казахстан на постсоветском пространстве не переживали ни одного перехода власти за весь период существования в качестве независимых государств. Обе страны сложные, с большими региональными различиями (в Узбекистане к тому же традиционное противостояние между территориальными кланами), с компактно проживающими этническими меньшинствами. У Узбекистана есть автономная Республика Каракалпакстан. У Казахстана – северные области, в некоторых из которых доля некоренного населения превышает 60–70%. При этом советские административные границы независимых государств не соответствуют историческим ареалам проживания представителей «титульной нации», что увеличивает угрозу отложенного сепаратизма или возникновения напряжения с соседями. Тот же Узбекистан имеет ряд территориальных претензий к своим соседям, в том числе к Казахстану.
В Узбекистане к тому же действует активное исламистское подполье, которое в последние годы стало заявлять о себе и в Казахстане, хотя в целом обстановка там, конечно, стабильнее. Но рядом еще неспокойный Афганистан, который, как полагают многие специалисты, может стать детонатором негативных процессов в Средней Азии.
Номенклатура не сдается
Во многих странах президентские посты заняли такие высокопоставленные в прошлом партийные работники и чиновники, как Ислам Каƒримов, Нурсултан Назарбаев, Сапармурат Ниязов, Борис Ельцин (с 1985‑го – секретарь ЦК КПСС, с 1990‑го председатель Верховного Совета РСФСР). Руководители союзного значения – Эдуард Шеварднадзе и Гейдар Алиев – возглавили Грузию и Азербайджан вскоре после президентской чехарды в этих странах в 1992 и 1993 годах, соответственно.
Впрочем, политическое долгожительство, когда оба «патриарха», невзирая на преклонный возраст, вынуждены идти на очередные сроки, отнюдь не является экзотическим исключением или «восточной традицией».
Вопрос «что потом?» на постсоветском пространстве актуален не только для Узбекистана и Казахстана. Он неизбежно остро встанет и во многих других странах, вроде бы имеющих опыт передачи власти (в Азербайджане, Белоруссии, России, Таджикистане, Туркменистане). Отличие лишь в том, что лидеры вышеперечисленных государств относительно молоды, а потому и вопрос легитимной передачи власти не является столь злободневным. Однако уже в среднесрочной перспективе и эти страны столкнутся с аналогичной проблемой. Корни ее уходят в режимы персоналистской власти, которые в тех или иных вариациях сложились в половине республик бывшего Советского Союза.
Добровольно-принудительная ротация
Проблема правил и механизмов передачи власти является одной из центральных для всех обществ переходного типа, в том числе и совершающих исторический поворот от социализма к капитализму. Но в разных регионах постсоциалистического мира она решается по-разному.
После распада социалистического лагеря перед странами Центральной и Восточной Европы встал вопрос выбора будущей политической модели. Одни предпочли, не изобретая велосипеда, воспользоваться готовыми лекалами западных демократий как в государственном устройстве, так и в экономической политике. Другие – скопировать не абсолютно, а сложить собственный пазл, но опять-таки ориентируясь на европейские институты. Для подавляющего большинства вопрос о воссоздании национальной модели не стоял: уж очень непривлекательными были эти полуавторитарные режимы межвоенного периода.
В результате в постсоциалистических странах, вошедших в Большую Европу (Евросоюз), утвердились демократические принципы передачи власти через открытые и соревновательные выборы с непредсказуемым результатом.
Иная картина наблюдается в Китае и Вьетнаме, также выбравших путь трансформации своих обществ на рыночных началах. Там институты – прежде всего правящие коммунистические партии – остались прежними, но смена власти осуществляется в жестком соответствии с правилами и инструкциями, утвержденными КПК и КПВ. Сроки пребывания руководителей на высоких должностях жестко ограничены, существует возрастной ценз для занятия тех или иных должностей. О том, что представитель «пятого поколения» руководителей Си Цзиньпин встанет у руля КНР в 2013 году, было известно еще в 2007‑м. Свой пост он будет занимать строго 10 лет.
На постсоветском же пространстве все вышло по-другому.
Знакомые все лица
Перед бывшими республиками СССР также стоял вопрос либо создания абсолютно новой политической системы на месте разрушенной советской, либо воспроизводства прежней, но с элементами рыночной экономики и имитацией демократических институтов.
Во главе новых государств оказались представители новой политической элиты, которая зачастую была частью старой, коммунистической. Это отчасти и сыграло роль в судьбоносном выборе.
Если прибалтийские республики, которые дрейфовали от Союза еще с конца 80‑х, пошли по пути своих западных соседей, то в большинстве других так и не сложилось устойчивых демократических институтов передачи власти. Но не возникло и иных стабильных правил ее передачи, принятых большинством элит и населения.
Поэтому не случайно, что более чем в половине постсоветских государств утвердились персоналистские политические режимы, которые опираются не на институты, а на харизму, на личную власть национальных лидеров. В такой системе нет и, наверное, не может быть выработано твердых правил, регламентирующих этот важнейший политический процесс. Поэтому оформляются разные приемы и способы передачи власти: по наследству (в Азербайджане), назначение преемника уходящим лидером (в России), путем дворцового переворота (как в Туркмении) или же «семейным советом». Наблюдатели полагают, что именно по последнему сценарию в конечном счете и произойдет смена власти в Узбекистане и Казахстане. Проблема в том, что в «августейших» семействах нет согласия в отношении возможных преемников.
Нередко система персоналистских режимов пожирает потенциальных кандидатов на пост нового вождя, даже если сама его и выдвигает. Яркие примеры – устранение с политической арены и отъем бизнес-империи у дочери узбекского лидера Гульнары Каримовой или антикоррупционное дело против бывшего зятя казахстанского президента Рахата Алиева (был женат на старшей дочери Назарбаева, покончил с собой 15 февраля этого года). Обоих общественность в свое время сватала в преемники.
Лавируя между группами интересов внутри элиты, индивидуалистский режим вынужден либо максимально долго оттягивать момент представления потенциального преемника, чтобы тот не стал жертвой одной из противоборствующих групп, либо постоянно менять их в публичном пространстве, либо открыто делать ставку сразу на двух-трех, чтобы посмотреть, как элиты будут бороться между собой. Понятные для россиян примеры – «ротация преемников» при Ельцине или «гонка преемников» между Дмитрием Медведевым и Сергеем Ивановым при Путине в 2006–2007 гг.
Неудачники 90‑х
Не все пришедшие к власти постсоветские лидеры удержались у власти в силу различных причин. Украинский президент Леонид Кравчук (в 1989‑м – кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС) проиграл в 1994‑м Леониду Кучме. Первый президент Таджикистана Кахар Махкамов (бывший первый секретарь ЦК Компартии республики, член политбюро ЦК КПСС) ушел в отставку из-за поддержки путча 1991 года. Избранный в 1991‑м на безальтернативных президентских выборах Аяз Муталибов (бывший первый секретарь Компартии Азербайджанской ССР) был свергнут в 1992‑м. Впрочем, и первые политики, не имеющие отношения к парт-номенклатуре, не всегда избирались тогда строго согласно демократическим принципам. Мирча Снегур на безальтернативной основе в 1990 году был назначен республиканским Верховным Советом президентом Молдавии (переизбрался в следующем году на всеобщих выборах). Первый президент Грузии Звиад Гамсахурдия тоже имел административный «трамплин» на выборах 1991 года (ранее он был назначен на этот пост на чрезвычайном заседании первой сессии Верховного Совета) и превратился в итоге в авторитарного правителя.
Вообще, вариант провоцирования некой политической конкуренции сверху через сталкивание разных групп традиционно является эффективным инструментом для поддержания власти авторитарного лидера, находящегося в этот момент «над схваткой». Во‑первых, он выступает арбитром между теми, кто борется за влияние на него, и выглядит в глазах большинства «отцом нации». Во‑вторых, тем самым создается имитация политической конкуренции.
Впрочем, любые договоренности и решения, принятые в верхах, в тиши руководящих кабинетов, должны потом быть легализованы в результате всенародных выборов, разумеется, конкурентных. Так уж принято в современном мире.
Но беда в том, что необходимых институтов в вышеописанных странах не создано, партийная система не работает, а оппозиция как бы существует, но никаких рычагов влияния на происходящее не имеет. Показательно, что на постсоветском пространстве за последние двадцать лет, в том числе при весьма загадочных обстоятельствах, сгинуло с политической арены или же лишилось собственности и даже жизни такое количество потенциальных преемников, конкурентов, бизнесменов, оппозиционеров и личных врагов многих нынешних постсоветских президентов, что этой теме можно посвятить отдельное исследование. Безусловно, «скелеты в шкафу» есть у многих, что также создает препятствие для ухода лидера, которому нужны гарантии от репрессий со стороны преемника.
Но главная проблема заключается в том, что в условиях отсутствия демократических институтов внезапный уход бессменного лидера, отца нации, вождя народа может привести к взрыву внутри страны. Элиты нескольких постсоветских республик (Казахстан, Армения) ради самосохранения сейчас все же задумались над механизмом легитимизации власти путем перехода от жесткой президентской формы правления к так называемой парламентско-президентской с «полуторапартийной» системой (подробнее об этом читайте на стр.18, 23). Схожая модель в прошлом году заработала в Грузии после ухода Саакашвили.
Постсоветская рента
И все же остается вопрос: почему за четверть века существования независимых государств в них не сформировались не только сильные институты, но даже общественные или верхушечные запросы на таковые?
Народы Центральной и Восточной Европы очень хотели встроиться или вернуться в европейскую цивилизацию и потому без сомнений и дискуссий принимали выработанные этой цивилизацией институты и правила игры. В Китае и во Вьетнаме политические элиты, несмотря на их политико-идеологическое происхождение, твердо хранят конфуцианские принципы управления государством, которые при любых обстоятельствах требуют сохранения порядка и норм, его охраняющих. Эти элиты стали проводить реформы, опираясь на имеющиеся институты.
А на постсоветском пространстве, где старый общественный строй рухнул неожиданно, не оставив после себя ни норм, ни институтов, а о демократических порядках было весьма смутное, чисто теоретическое представление, новые правящие слои видели задачу по-иному. Она состояла в том, чтобы поскорее приватизировать огромную государственную собственность, доставшуюся в наследство от социализма. Для решения этой задачи быстро и с наименьшими издержками лучше годились личные связи (что-то вроде характерного для советской системы «блата», только на очень высоком уровне). Для этого никакие институты, парламентские и прочие процедуры были не нужны. Главное – иметь надежный доступ к местному «папе», к хозяину. Это Маргарет Тэтчер в условиях демократических порядков Великобритании потребовалось 10 лет для приватизации угольной промышленности. На постсоветском пространстве все происходило иначе. И вчерашние уличные торговцы мгновенно становились «владельцами заводов, газет, пароходов».
К сожалению, мало что изменилось с «лихих 90‑х» на постсоветском пространстве. Здесь повсеместно утвердился «рентный» капитализм, задача которого не производство добавленных стоимостей, развитие высокотехнологичных отраслей, а захват контроля над источниками ренты. Причем не обязательно природной ренты в тех странах, где существенную долю бюджета составляют доходы от экспорта нефти и газа (Азербайджан, Казахстан, Россия, Туркменистан), но и бюджетной, административной и географической (Белоруссия, Таджикистан).
Последний вид ренты связан не столько с экономикой, а с большой политикой. Малые страны играют на интересах глобальных игроков и извлекают из этого вполне реальную материальную прибыль. Белоруссия нужна России как бастион против продвижения НАТО на Восток, чем Лукашенко пользуется долгие годы. Таджикистан важен и для России, и для США, и для Китая как форпост против проникновения исламского экстремизма из Афганистана в Среднюю Азию. В результате многие подобные государства превратились в некие такие ЗАО, где контрольный пакет находится у узкой группы людей, а большинство населения имеет по несколько неголосующих акций, стоимость которых съела очередная «эмиссия».
Поэтому конкурирующим в борьбе за власть группам элит нужен не порядок, основанный на институтах и правилах. Это дорого долго, и гарантий успеха никаких не дает. А необходим доступ к своим «папам», которые обладают правом перераспределять «дивиденды». Или просто свои «папы» там, где это возможно, с которыми все вопросы можно «порешать» эффективно, надежно и в кратчайшие сроки.
А если так, то и проблема передачи власти вместе с персоналистскими режимами останется надолго. Как минимум до тех пор, пока источники ренты не иссякнут и лидер будет способен удовлетворять растущие запросы своего ближайшего окружения, не забывая делиться остатками пирога с исправно голосующим за него большинством.
Денис Ермаков
www.nvdaily.ru, 13.04.2015
