За время война на Донбассе погибло около четырех тысяч военных и “добровольцев” из России. Такие цифры приводит Елена Васильева – известная российская правозащитница, одна из самых активных участников оппозиционного движения с 2005 года, член экспертного совета оппозиции.
В начале августа она основала в социальных сетях группу “Груз 200 из Украины в Россию”. Жесткое название привлекло внимание десятков тысяч человек: в эту группу стали сбрасывать всю информацию о солдатах-срочниках, офицерах и бывших военных из числа добровольцев, которые были убиты в ходе военных действий на востоке Украины.
Набрав достаточно материала, Васильева решила собственными глазами посмотреть на то, что происходит в Украине, – и отправилась на восток страны, чтобы выяснить правду.
Cтала, по сути, одновременно и ликбезом, и нянькой для сотен российских женщин, чьи сыновья и мужья тайно отправились или были отправлены на войну. Именно Васильева рассказывает им о том, какие подразделения военных частей РФ в каких боях участвовали, и что делать, если “срочник” уже несколько месяцев не вышел на связь.
Постепенно родственники погибших и раненых россиян начинают осознавать масштабы трагедии и поднимают в своих городах и поселках маленькие восстания, но их пока не хватает для того, чтобы оказать воздействие на власть.
“Украинская правда” поговорила с Еленой Васильевой о том, сколько российских солдат воюет на Донбассе, как срочники ломают себе кости, чтобы “откосить”, и о том, возможен ли “родительский бунт” в России в ближайшее время.
– Вы уже около двух месяцев находитесь в Украине. Это как раз период “перемирия” и, по идее, активность в вашей работе должна была снизиться. Каких результатов вы достигли и какие “открытия” сделали за это время?
– Я не собиралась никаких “открытий” делать. Изначально, когда я увидела, какое количество погибших с российской и украинской сторон, я поставила задачу – прекратить это побоище. Внутри этой задачи – масса подзадач.
Первая – стараться находить и фиксировать, какие рода войск вводились в Украину, откуда погибшие. В Россию родственникам их не возвращают.
После поездки по зоне АТО я начала пытаться развеивать мифы. О том, что здесь есть войска НАТО – нету их здесь, понимаете? О том, что “укры” такие злобные фашисты. Чтобы найти бандеровцев, которые на завтрак детей едят, поехала на Западную Украину – только двух бандеровцев нашла в виде памятников.
По дороге встречала много волонтеров, видела, что вся Украина опалена этой войной. А еще в разных регионах раненые и те, кто был в плену, независимо друг от друга рассказывали мне примерно одно и то же – о том, что происходило на войне – об “Иловайском котле”, о бурятах, которые там воевали со стороны России…
Все это абсолютно не соответствовало тому, что говорила российская пропаганда. Поэтому я этих людей включила в свой фильм “Украина: В поисках правды”, который мне помогли смонтировать на одесском “7 канале”.
Делалось это еще потому, что именно в тех боях были наибольшие потери. И сейчас, когда российские матери меня атакуют расспросами о своих пропавших детях-военных, я спрашиваю в первую очередь, какая часть – и понимаю, что эта часть была в Изварино. А это значит, что либо этот человек остался на поле боя и где-то там похоронен, либо отвезен в Ростовскую область.
Ничего не могу утверждать наверняка, но я отслеживаю направление и показываю, где нужно искать.
– А как матери поддерживают с вами контакт? Как они узнали о том, чем вы занимаетесь? Российская пропаганда все-таки достаточно сильна, и многие просто отказываются верить, что что-то действительно происходит.
– Когда погибает или пропадает собственный ребенок, матери пускаются во все тяжкие: они начинают искать, с разных сторон.
Само создание группы “Груз 200” выстрелило, потому что в августе, когда она появилась, накопилось достаточное количество погибших, которых уже начинали искать. А я ее создавала изначально для того, чтобы просто сбрасывать туда всю информацию и потом попытаться ее проанализировать.
В первую неделю произошел завал: люди стали присылать ссылки, начали считать. После первого подсчета мы вывели цифру – тысяча погибших россиян. Тогда у людей включилось “сарафанное радио”: увидели военнослужащие, офицеры, матери, а в военных городках информация быстро распространяется.
Сложнее с отдаленными уголками страны: в России не такая большая часть населения пользуется интернетом, а про глубинку вообще сложно говорить. Но, что удивительно, мне начали писать с очень далеких мелких поселков.
Я прогнозировала, что ноябрь станет решающим месяцем, потому что те “срочники”, которых под видом контрактников закинули в Украину, должны вернуться домой как раз сейчас – но они отчего-то не возвращаются. А новых ребят набирают, по сути, в мясо.
Матери, которые отправляют своих детей в армию, должны знать, что с ними такое может происходить. И у нас в России есть адвокаты, которые пытаются помогать срочникам “откосить” от поездок в Украину.
– Срочникам-то как раз очень сложно откосить…
– Очень сложно. Практически невозможно. Первые два-три месяца “срочник” будет в безопасности, потому что должен хотя бы научиться ружье в руках держать. А дальше – самое сложное.
Мне только что написали такой глупый по своей сути, но в нынешних реалиях вполне обыденный рассказ. Мать пишет: у сына оставалось до дембеля около трех месяцев, к ним в часть приехал какой-то дядька, говорит: “Возьмите, подпишите контракт, он ненастоящий”. Заболтал ребят, и несколько из них подписали этот “ненастоящий” контракт. Дядька уехал, а контракт остался.
И сейчас они ждут дембеля, а им говорят: нет, ребят, вы на контракте теперь. А как его расторгать? Теперь им сообщили, что их направляют в Украину. Вот, не знают, что делать.
– Теперь так и говорят – отправляют на Украину?
– Теперь уже да. До середины сентября мы точно не знали, были ли закинуты люди в мясо. В “поле” их четко расстреливала либо украинская сторона, либо ДНРовцы.
На ДНРовцев огромное количество жалоб со стороны военнослужащих. Они их называют укуренными, обдолбанными. У них в руках гранатометы и минометы, они ими “херачат” куда хотят, им все равно, по кому стрелять, лишь бы стрелять – такая бравада.
В любом случае, любая война – очень запутанное дело…
Вам, журналистам, надо менять риторику. Ведь Порошенко в сентябре уже произнес, что это война, а в СМИ до сих пор звучит формулировка “АТО”. А сейчас, когда объявлено “перемирие”, идет вообще-то наступление по всем фронтам. По каждому поселку идут обстрелы. В Украину стянуто очень много войск.
– Ну, КамАЗы с техникой и военными поступают на Донбасс со стороны России каждый день. Вы получаете об этом информацию?
– Я получаю, да, перед заходом. Потому что во время захода военные отключают телефоны, у них их отбирают.
– Ту информацию, которую вы собираете, можно будет потом использовать, например, в суде?
– Конечно. Я специально это делаю, чтобы обратить внимание людей на проблему.
Одно дело – ваши СМИ, которые знают о том, что идет война. Другое дело российские СМИ, где большинство людей до сих пор считают, что это гражданская война и никаких российских войск там нет. И сейчас наша задача – нормальным путем прекратить эту войну.
– Насколько я понимаю, это волонтерская работа: вы приезжаете сюда за свои деньги и не получаете зарплату за работу. А что вас настолько мотивирует, чтобы тратить свои силы, время, здоровье на сбор информации?
– Не знаю… Думала над этим тоже. Может, просто повышенная планка чувства справедливости. Правозащитной работой я занимаюсь очень давно, и в российском протесте я тоже давно. Постоянно приходилось вытаскивать кучу ребят из передряг, да и сама попадала в разные ситуации – на меня нападали, некрологи о моей смерти рассылали.
Еще одна мотивация в том, что я являюсь главой организации “Забытый полк”, которая создавалась в 2007 году из бывших участников боевых действий. Когда начался “отжим” Крыма, у нас в блоге появилось коллективное заявление о том, что это агрессия России против Украины.
Несколько из членов организации поехали-таки в ополчение на Донбасс, но спустя пару недель вернулись и рассказывали, что там мрак, “колдыри водку жрут”, и никакой защиты Донбасса нет.
Военные тоже постоянно делятся информацией, которой располагают, об этой войне. Они на закрытых форумах разговаривают об этом.
– Но не противодействуют?
– Почему не противодействуют? Понимаете, проблема в чем. В России жесточайшая цензура. Там можно публиковать строго в том направлении, которое нужно Кремлю. Любые “вариации на тему” моментально прикрываются. Вот мне звонил, например, военный из Санкт-Петербурга.
Рассказывает: в Каменке под Питером в течение трех недель были дикие скандалы: женщины вышли бунтовать, потому что там вывесили списки погибших и пропавших без вести солдат. Жены подняли бучу.
Те жены и матери разделяются на несколько групп. Наибольшая группа требует денег: раз сказали молчать, то где наши деньги? Только одной женщине заплатили 500 тысяч, у которой был серьезно ранен сын. У остальных выплаты под вопросом.
– Вообще чудо, что эти списки начали вывешивать…
– Да. Дело в том, что людей-то они отправили в первую командировку, а люди оттуда не вернулись. Потом набрали второй, третий поток – и жены и матери думают: а зачем это надо?
Один военный рассказывал мне, как специально сломал себе ногу. Он придумал технологию, как это сделать: туго обязывает ногу, прикладывает лед, чтобы она почти одеревенела, и тут по ней уже можно бить.
Второй рассказал, как он сделал себе огромный тазобедреный ожог при помощи нашатырного спирта.
Изгаляются, как могут, в общем.
Если бы российские СМИ начали об этих бунтах военных рассказывать, то общество взорвалось бы страшно.
– Но военным эта ситуация невыгодна: их коллег, да и их самих, отправляют умирать. Почему, по-вашему, высшее военное руководство идет на эти шаги и продолжает отправлять солдат и офицеров воевать?
– Ну, например, на каждого военнослужащего российской армии, особенно контрактника, полагается от 5 до 10 тысяч долларов, это сумма на их содержание. До тех пор, пока человек жив или его нет в списках погибших – а это военная тайна, как сказали в Генпрокуратуре Льву Шлосбергу, – до тех пор высшее руководство получает на них довольствие.
На самом деле мне тут говорят, что я не права, и что погибших не четыре тысячи россиян, а до восьми тысяч. Эту цифру называет один из тех, кто занимается вывозкой “груза 200” из Украины в Россию. Думаю, теперь понятно, что военным нужно самим себя защищать.
– А кто у вас в команде группы “Груз 200”? Кто вам помогает?
– Помогает, например, Екатерина Мальдон, которая кинула Пореченкову на сцену пистолет. Мы с ней подруги, она пришла к нам в протест в середине 2012 года. Очень сожалела, что не была на Болотной площади.
Есть Михаил Аншаков, председатель Общества защиты прав потребителей “Общественный контроль”. С нами и документалист Валерий Отставных, политолог Ирина Калмыкова, журналист Владимир Шер.
Это все люди, которые давно заняты в российском протесте, не раз были “крещены” дубинками и понимают, что мы живем в полицейском государстве. В том же движении нас поддерживают Андрей Илларионов, Андрей Пионтковский, Гарри Каспаров.
Это антивоенное движение сложилось у нас из членов протестного движения.
– Вы мне как-то сказали в личной беседе, что считаете оппозиционное движение в России карточным, эдакой “потемкинской деревней”, и что знаете “настоящую” оппозицию, которая действует. Что это за “настоящая” оппозиция?
– Не совсем так. Мы создавали объединенный гражданский фронт с Гарри Каспаровым, это внесистемная оппозиция.
Системная – это, понятно, угодная Кремлю, все те, кто прошел в Госдуму. А практически весь внесистемный протест был зачищен.
Мы начинали в 2005 году. В 2006‑м начали более активно создавать, по сути, заново все протестные движения. Тогда же было создано движение “Солидарность”, в котором я состояла. Когда “Союз Правых Сил” Немцова запретили, они к нам влились, мы и Сергею Удальцову помогали, националистам.
Цель была одна – демонтаж путинского режима. Но война в Украине, конечно, здорово всех разделила. Сейчас я вынуждена констатировать, что движение “Солидарность” и Немцов тормозят этот процесс.
– Каким образом?
– Ну вот, например, скоро будет большой митинг в защиту Грузии, а Немцов сказал, что раз не они его организовывают, значит, нас поддерживать не будут. Его политика – тянуть одеяло на себя.
Главным событием было 6 мая 2012 года, когда мы собрались оргкомитетом протестных действий и решали, что будем делать. Все были готовы на то, чтобы обложить Кремль кострами, как у вас на Майдане. Не вышло, спустили все на тормозах.
Там много хороших людей, но нет координации действий вообще. Мы все друг друга знаем, независимо от разных взглядов. Но нет того сумасшедшего вожака, который бы людей поднял. Хотя, кто знает, может сейчас кто-нибудь да проявится, кому-нибудь из наших надоест это все терпеть.
Вот, проект “Навальный” завершен, на нем семь уголовных дел висит. Жалко, конечно, что так. Но я по нему абсолютно спокойна была. Он всегда и везде говорил, что выступает за честные выборы, и все. Честных выборов в России быть не может. Они могут пройти в том случае, если будет демонтирован режим.
Координационный совет оппозиции, по сути, увел протест 12-го года в выборы, в 13‑м году тоже занимались выборами. А мы создали параллельный экспертный совет оппозиции, и “Солидарность” начала тянуть на себя одеяло.
Если кто-то тормозит процесс в течение нескольких лет, то становится ясно, чего он добивается.
– По-вашему, с чего может начаться реальный разлом системы?
– Я не могу это спрогнозировать. Если родители погибших солдат объединятся и захотят поехать в Москву, то на их защиту встанет весь протест, в том числе все те, кто выходил на Марш мира – почти 200 тысяч человек.
– Вы не боитесь потом возвращаться в Россию, жить там и работать?
– Это очень сложный вопрос. Пока мне советуют не возвращаться. В любой момент либо убить могут, либо посадить, либо в психушку отправить – я же сумасшедшая, это известно из официальных каналов.
Но я очень хочу остановить это количество смертей, что-то пытаюсь сделать.
– Уровень страха у вашего сообщества какой сейчас? Страха говорить о таких вещах, имею в виду.
– Те, кто говорят об этом, как и я, уже особенно не боятся. Я поняла, что устала бояться. У меня с 2005 года каждые полгода были обыски в квартире, они мне надоели, это стало частью жизни. Будь, что будет, уже…
Это ситуация, при которой ты понимаешь всю ответственность. И сколько пружину ни сжимай, она все равно разожмется.
Беседовала Екатерина Сергацкова, УП.Жизнь
