Герольд БЕЛЬГЕР: Плетенье чепухи (из 19‑й тетради)

Понят­но, у каж­до­го лите­ра­то­ра свои при­стра­стия, свои при­чу­ды, своя мане­ра рабо­ты. Кто-то тво­рит ночью, кто-то с пер­вых пету­хов. Кто-то, как заве­ден­ный, пря­мо-таки мани­а­каль­но , без пере­ры­ва рабо­та­ет каж­дый божий день. Кто-то ждет осо­бо­го настро­е­ния, вдох­но­ве­ния. Кто-то тру­дит­ся на износ, на пре­де­ле физи­че­ских и твор­че­ских сил, кто-то – спу­стя рука­ва, по наи­тию, куда кри­вая выве­зет. Все инди­ви­ду­аль­но. Как гово­рит­ся, каж­дый по-сво­е­му с ума сходит.

Ильяс Есен­бер­лин, к при­ме­ру, позд­но при­шел к про­зе и за корот­кое вре­мя напи­сал сем­на­дцать рома­нов. Рабо­тал, как одер­жи­мый. Был одно вре­мя очень попу­ляр­ным. За его исто­ри­че­ский роман в аулах запро­сто дава­ли овцу. Неза­дол­го до его кон­чи­ны я встре­тил его у газет­но­го киос­ка. Вид его был изму­чен­ный, пре­дель­но изну­рен­ный. Еле пере­дви­гал­ся, шатал­ся. В гла­зах боль и рас­те­рян­ность. Дав­ле­ние, ска­зал он мне, упа­ло до ⁶⁰⁄₄₀ . Он купил несколь­ко номе­ров «Про­сто­ра» с пере­во­дом его исто­ри­че­ско­го рома­на. Потом о нем гово­ри­ли: «Зоры­ғып өлді» (Надо­рвал себя).

В свои луч­шие годы и Нур­пе­и­сов вре­ме­на­ми рабо­тал, по его же выра­же­нию, «с тоталь­ной моби­ли­за­ци­ей сил». Я нахо­дил­ся рядом. Мне неред­ко от напря­же­ния ста­но­ви­лось дур­но. А он, быва­ло, в пол­ном изне­мо­же­нии, как под­ко­шен­ный, падал на ковер, лежал пла­стом минут пят­на­дцать-два­дцать, потом обма­ты­вал голо­ву мок­рым поло­тен­цем и, страш­но позе­вы­вая, вновь при­ни­мал­ся тер­зать донель­зя испещ­рен­ную рукопись.

Кекиль­ба­ев, слу­ча­лось, рабо­тал ноча­ми напро­лет, а к утру так обес­си­ли­вал, что, по его при­зна­нию, зубы шата­лись во рту. После зав­тра­ка, малость при­дя в себя, он отправ­лял­ся на служ­бу в ЦК КПК, где урыв­ка­ми опять кор­пел над неподъ­ем­ны­ми рома­на­ми «Пле­я­ды» и «Вспо­ло­хи».

Ахта­нов гово­рил мне: когда не пишет­ся, он чита­ет хал­тур­щи­ков-гра­фо­ма­нов, нахо­дя в них уте­ше­ние («ока­зы­ва­ет­ся, и так мож­но писать»), а когда писа­лось лег­ко, читал клас­си­ков, дабы убе­дить­ся в сво­ем ничтожестве.

Одна­жды мы, груп­па лите­ра­то­ров, встре­ча­ли Чин­ги­за Айт­ма­то­ва, летев­ше­го из Тур­ции. С изум­ле­ни­ем он пове­дал нам, что сосед в само­ле­те всю доро­гу что-то стро­чил, не отни­мая пера от бума­ги. «Я так не могу, – удру­чен­но ска­зал Чин­гиз Торе­ку­ло­вич, – я боль­ше вычер­ки­ваю, чем пишу».

Про­шу про­ще­ния, что в кон­тек­сте этих выда­ю­щих­ся писа­те­лей гово­рю о себе, но я ста­ра­юсь рабо­тать более-менее уме­рен­но, зато регу­ляр­но, все­гда, стро­го по гра­фи­ку, не поз­во­ляя себе ленить­ся. Не идет про­за – пишу рецен­зии, ста­тьи, обзо­ры. Не ладит­ся с кри­ти­кой – пере­во­жу. Засто­по­рил­ся пере­вод – пишу очер­ки, вос­по­ми­на­ния, замет­ки и наблю­де­ния. Или, на худой конец, состав­ляю кни­ги, редак­ти­рую. То есть дер­жу себя в отно­си­тель­ной фор­ме, без побла­жек. Заго­няю себя в стро­гий «немец­кий» режим. Нур­пе­и­сов, быва­ло, вну­шал мне: «Ты ведь не желез­ный. Не маши­на. Надо ино­гда давать себе передышку».

Я же при­дер­жи­ва­юсь ино­го мне­ния: рабо­тать надо все­гда и много.

Насколь­ко я знаю, мой млад­ший собрат по перу, ныне покой­ный Дукен­бай Досжан писал все­гда, в любой ситу­а­ции, лежа на полу, нава­лив­шись гру­дью на подушку.

Все­гда, по наме­чен­но­му твор­че­ско­му пла­ну, пишет и Магау­ин, убеж­ден­ный, что так назы­ва­е­мо­го вдох­но­ве­ния не быва­ет, а быва­ет лишь настрой, удоб­ства, рас­по­ло­жен­ность к писа­нию и куль­ту­ра труда.

Какой-то круп­ный рус­ский писа­тель (запа­мя­то­вал, кто) пожа­ло­вал­ся в бесе­де Льву Нико­ла­е­ви­чу Тол­сто­му, что не пишет­ся. Тол­стой ска­зал: «Вот об этом и пишите». 

Такой под­ход к твор­че­ству мне нра­вит­ся. Писал все­гда во всех жан­рах и Гёте. И не толь­ко худо­же­ствен­ные про­из­ве­де­ния, но и науч­ные тру­ды. И пись­ма. И мно­гое вся­кое. Пол­ное ака­де­ми­че­ское собра­ние его про­из­ве­де­ний состав­ля­ет 143 тома. Прав­да, в бесе­де со сво­им сек­ре­та­рем Эккер­ма­ном он гово­рил дру­гое. Вот его сло­ва: «Посе­му мой совет – ниче­го не фор­си­ро­вать , луч­ше уж раз­вле­кать­ся или спать в непро­дук­тив­ные дни и часы, чем ста­рать­ся выжать из себя то, что потом ника­кой радо­сти тебе не доставит. 

По боль­шо­му сче­ту прин­цип этот пра­виль­ный. Аскар Сулей­ме­нов гово­рил об одном писа­те­ле: «Он страш­но тужит­ся, ста­ра­ет­ся родить ребен­ка, кото­рый еще не зачат».

Что и гово­рить: глу­пое дело – рожать ребен­ка, кото­рый и не зачат даже.

Но я знаю и таких про­из­во­ди­те­лей пусты­шек-ско­ро­спе­лок. Ведо­мы мне сре­ди сво­их кол­лег и те, что не зачи­на­ют ребен­ка едва ли не всю жизнь.

Мне по душе пози­ция Л.Н.Толстого, но при­слу­ши­ва­юсь и к сове­ту Гёте.

***
Наш сару­ар (лидер нации), спо­хва­тив­шись, заго­во­рил о все­об­щем тру­де. О том надо было бить во все коло­ко­ла еще два­дцать лет назад. Имен­но в годы неза­ви­си­мо­сти, кажет­ся мне, осо­бен­но рас­пло­ди­лись в Казах­стане сви­сто­пля­сы и пусто­бол­ты. Они под­ня­лись-всплы­ли на поверх­ность, а чело­ве­ка тру­да загна­ли в угол. Поли­то­лог Сари­ев прав: «все­об­щий труд» толь­ко зву­чит вну­ши­тель­но, а на самом деле это нон­сенс. Как, впро­чем, и два­дцать шагов. Что за шаги такие и поче­му два­дцать? Доста­точ­но, пожа­луй, и одного.

Рабо­тать у нас не будут еще дол­го. Мы ведь масте­ра мыль­ные пузы­ри пус­кать. От рабо­ты отвык­ли. Отби­ли охо­ту. Нам боль­ше по душе ток и шоу. Вну­ши­ли жить на дур­ня­ках. Әкеңнің басы! «Сколь­ко же на све­те неробей и при­чин­да­лов! – вос­кли­ца­ет В.Распутин в пове­сти «Пожар». – И как полу­чи­лось, что сда­лись мы на их милость, как получилось?!»

Вопрос-над­рыв. В Казах­стане он сто­ит ост­ро, как никогда.

***
Повесть Вален­ти­на Рас­пу­ти­на «Пожар» впер­вые опуб­ли­ко­ва­на в «Нашем совре­мен­ни­ке» (№17) в 1985 году. Про­шло почти трид­цать лет, но зву­чит она акту­аль­на и по сей день. В дока­за­тель­ство огра­ни­чусь дву­мя цитатами:
«Не толь­ко во имя его пре­вос­хо­ди­тель­ства брю­ха дела­ет­ся рабо­та. Сколь­ко их, нера­бо­та­ю­щих или едва рабо­та­ю­щих, наби­ва­ют брю­хо ничуть не хуже, сей­час это лег­ко». И: «Четы­ре под­пор­ки у чело­ве­ка в жиз­ни: дом с семьей, рабо­та, люди, с кем вме­сте пра­вишь празд­ни­ки и буд­ни, и зем­ля, на кото­рой сто­ит твой дом. И все четы­ре одна важ­ней другой». 

***
Сколь­ко я функ­ци­о­ни­рую в лите­ра­ту­ре, посто­ян­но слы­шу одно: нет у нас лите­ра­тур­ной кри­ти­ки (к сло­ву, так мы гово­ри­ли и тогда, когда она была).
Боль­шая доля прав­ды в этом есть. Может, какая-ника­кая кри­ти­ка и есть (я без напря­га в состо­я­нии назвать пять-шесть имен), но уж боль­но хилая, худо­соч­ная. В чем дело? Обра­зо­ва­тель­но­го цен­за, талан­та не хватает?
Нет.

Дело в том, что, во-пер­вых, сама лите­ра­ту­ра не на доста­точ­ной высо­те, не дает пищи для кри­ти­че­ской, фило­соф­ской, ана­ли­ти­че­ской мыс­ли. И хоте­лось бы что-то ска­зать, да гово­рить в сущ­но­сти не о чем. Или неохо­та. А во-вто­рых, совсем упу­сти­ли из виду, для чего она, лите­ра­тур­ная кри­ти­ка, нуж­на. Доми­ни­ру­ет лож­ное мне­ние, что она – про­сто-напро­сто обслу­га юби­лей­щи­ков и алли­луй­щи­ков-жара­па­зан­шы дутых сочи­не­ний, пре­тен­ду­ю­щих на пре­мию (хотя бы «Алаш», кото­рую у нас выда­ют оптом – за раз 42 жазу­шы). Разу­ме­ет­ся, такую кри­ти­ку никто не чита­ет даже по диа­го­на­ли. И не нуж­на она даже вос­хва­ля­е­мо­му автору. 

К кому долж­на быть обра­ще­на кри­ти­ка? Баналь­но: преж­де все­го к чита­те­лю. Она долж­на тол­ко­во объ­яс­нить, что в том или ином про­из­ве­де­нии достой­но вни­ма­ния, а что – про­сто бодя­га и жвач­ка. А раз кри­ти­ка эту функ­цию не выпол­ня­ет, то реде­ю­щий из года в год чита­тель вос­при­ни­ма­ет бодя­гу как лите­ра­ту­ру. Отсю­да и не вос­тре­бо­ван­ность кри­ти­ки. Худо­же­ствен­ный ана­лиз стал не нужен. Либо сюсю, либо ску­ло­во­рот. «Про­сти­ту­ция мыс­ли», – как выра­зил­ся неко­гда Юрий Бондарев.

***
Оди­но­кий и груст­ный, сижу на камен­ном высту­пе на пере­крест­ке Вали­ха­но­ва – Джам­бу­ла. Бли­же к вече­ру зной поне­мно­гу спа­да­ет, но по-преж­не­му душ­но. Июль. Шіл­де. Смут­но как-то на душе: ослаб физически.

Со сто­ро­ны памят­ни­ка Чока­ну идет-плы­вет юная пара. Оба в шор­тах-май­ках. Счаст­ли­вые. О чем-то увле­чен­но щебе­чут. У него на руках малыш-сосу­нок. Она выша­ги­ва­ет рядом, поми­нут­но погля­ды­вая на маль­ца. Тот важ­но поса­сы­ва­ет соску.

А впе­ре­ди ска­чет дев­чуш­ка лет четы­рех. Заго­ре­лые нож­ки. Корот­кое пла­тьи­це. Шель­мо­ва­тый взгляд. Косич­ки тор­чат в раз­ные сто­ро­ны. Эта­кая его­за, шалунья.

Постре­ли­ва­ет на меня озор­ны­ми глаз­ка­ми. Вид­но, радость рас­пи­ра­ет ее. Посмот­ре­ла раз, гля­ну­ла – два. Шмыг­ну­ла носи­ком. Рас­тя­ну­ла рот до ушей. Звон­ко сказала:

– Здрав­ствуй­те!
– Здрав­ствуй, милая!
Она вся рас­си­я­ла и гор­до пове­ла руч­кой на малыша.
– А это мой братик!
– Да‑а? – удив­ля­юсь я.
– Да! И зовут его Леша.
– Вон как! А я и не знал…
Ухмыльнулась.
– Буде­те теперь знать!
И впри­прыж­ку про­шмыг­ну­ла даль­ше. Моло­дая пара улыб­ну­лась. Тоже гор­дая и счастливая.
И у меня на душе ста­ло светлее.
Тишь. Густая тень. Воро­бьи гомо­нят­ся в кустах. Подул лег­кий, шалов­ли­вый ветерок.

ЗАРУБКА НА ПАМЯТЬ 

Узна­е­те ли вы сво­е­го начальника?

Он пыта­ет­ся сно­ва и сно­ва стать обе­зья­ной, но ему никак не уда­ет­ся прой­ти фейсконтроль.
***
Он может сде­лать всё невоз­мож­ное, если испол­ня­ет жела­ние выше­сто­я­ще­го начальства.
***
Он бес­по­щад­но изли­ва­ет содер­жи­мое сво­ей голо­вы в помой­ную яму.
***
Он готов вое­вать с кор­руп­ци­ей толь­ко в рам­ках регламента.
***
Он дает сво­им под­чи­нен­ным сво­бо­ду пере­дви­же­ния толь­ко по колю­чей проволоке.
***
Он видит тор­же­ство спра­вед­ли­во­сти толь­ко с пика сво­ей власти.
***
Он гор­дит­ся сво­и­ми точ­ка­ми зре­ния на наших глазах.
***
Он часто дела­ет гряз­ные дела толь­ко чисты­ми рука­ми и счи­та­ет, что при этом не обя­за­тель­но мыть руки.
***
Он не может выно­сить сор из избы, поэто­му поль­зу­ет­ся услу­га­ми соседей.
***
Он зара­нее застра­хо­вал все висе­ли­цы от несчаст­но­го случая.
***
Он когда не вру­ба­ет­ся в суть про­бле­мы, обра­ща­ет­ся к грубости.
***
Он смот­рит на сво­их под­чи­нен­ных с высо­ты сво­е­го ука­за­тель­но­го пальца.
***
Он мастер пока­зать себя, что зна­ет мно­го, а лишь дела­ет вид, что мно­го знает.
***
Он полу­чил выс­шее обра­зо­ва­ние на свал­ке истории.
***
Он появил­ся на свет с голо­вой, кото­рая явля­ет­ся архи­тек­тур­ным изли­ше­ством на его теле.
***
Он нико­гда не помо­жет и не посо­чув­ству­ет, зато все­гда выслу­ша­ет очень внимательно.
Аман­гель­ды КЕРИМТАЕВ