Понятно, у каждого литератора свои пристрастия, свои причуды, своя манера работы. Кто-то творит ночью, кто-то с первых петухов. Кто-то, как заведенный, прямо-таки маниакально , без перерыва работает каждый божий день. Кто-то ждет особого настроения, вдохновения. Кто-то трудится на износ, на пределе физических и творческих сил, кто-то – спустя рукава, по наитию, куда кривая вывезет. Все индивидуально. Как говорится, каждый по-своему с ума сходит.
Ильяс Есенберлин, к примеру, поздно пришел к прозе и за короткое время написал семнадцать романов. Работал, как одержимый. Был одно время очень популярным. За его исторический роман в аулах запросто давали овцу. Незадолго до его кончины я встретил его у газетного киоска. Вид его был измученный, предельно изнуренный. Еле передвигался, шатался. В глазах боль и растерянность. Давление, сказал он мне, упало до 60/40 . Он купил несколько номеров «Простора» с переводом его исторического романа. Потом о нем говорили: «Зорығып өлді» (Надорвал себя).
В свои лучшие годы и Нурпеисов временами работал, по его же выражению, «с тотальной мобилизацией сил». Я находился рядом. Мне нередко от напряжения становилось дурно. А он, бывало, в полном изнеможении, как подкошенный, падал на ковер, лежал пластом минут пятнадцать-двадцать, потом обматывал голову мокрым полотенцем и, страшно позевывая, вновь принимался терзать донельзя испещренную рукопись.
Кекильбаев, случалось, работал ночами напролет, а к утру так обессиливал, что, по его признанию, зубы шатались во рту. После завтрака, малость придя в себя, он отправлялся на службу в ЦК КПК, где урывками опять корпел над неподъемными романами «Плеяды» и «Всполохи».
Ахтанов говорил мне: когда не пишется, он читает халтурщиков-графоманов, находя в них утешение («оказывается, и так можно писать»), а когда писалось легко, читал классиков, дабы убедиться в своем ничтожестве.
Однажды мы, группа литераторов, встречали Чингиза Айтматова, летевшего из Турции. С изумлением он поведал нам, что сосед в самолете всю дорогу что-то строчил, не отнимая пера от бумаги. «Я так не могу, – удрученно сказал Чингиз Торекулович, – я больше вычеркиваю, чем пишу».
Прошу прощения, что в контексте этих выдающихся писателей говорю о себе, но я стараюсь работать более-менее умеренно, зато регулярно, всегда, строго по графику, не позволяя себе лениться. Не идет проза – пишу рецензии, статьи, обзоры. Не ладится с критикой – перевожу. Застопорился перевод – пишу очерки, воспоминания, заметки и наблюдения. Или, на худой конец, составляю книги, редактирую. То есть держу себя в относительной форме, без поблажек. Загоняю себя в строгий «немецкий» режим. Нурпеисов, бывало, внушал мне: «Ты ведь не железный. Не машина. Надо иногда давать себе передышку».
Я же придерживаюсь иного мнения: работать надо всегда и много.
Насколько я знаю, мой младший собрат по перу, ныне покойный Дукенбай Досжан писал всегда, в любой ситуации, лежа на полу, навалившись грудью на подушку.
Всегда, по намеченному творческому плану, пишет и Магауин, убежденный, что так называемого вдохновения не бывает, а бывает лишь настрой, удобства, расположенность к писанию и культура труда.
Какой-то крупный русский писатель (запамятовал, кто) пожаловался в беседе Льву Николаевичу Толстому, что не пишется. Толстой сказал: «Вот об этом и пишите».
Такой подход к творчеству мне нравится. Писал всегда во всех жанрах и Гёте. И не только художественные произведения, но и научные труды. И письма. И многое всякое. Полное академическое собрание его произведений составляет 143 тома. Правда, в беседе со своим секретарем Эккерманом он говорил другое. Вот его слова: «Посему мой совет – ничего не форсировать , лучше уж развлекаться или спать в непродуктивные дни и часы, чем стараться выжать из себя то, что потом никакой радости тебе не доставит.
По большому счету принцип этот правильный. Аскар Сулейменов говорил об одном писателе: «Он страшно тужится, старается родить ребенка, который еще не зачат».
Что и говорить: глупое дело – рожать ребенка, который и не зачат даже.
Но я знаю и таких производителей пустышек-скороспелок. Ведомы мне среди своих коллег и те, что не зачинают ребенка едва ли не всю жизнь.
Мне по душе позиция Л.Н.Толстого, но прислушиваюсь и к совету Гёте.
***
Наш саруар (лидер нации), спохватившись, заговорил о всеобщем труде. О том надо было бить во все колокола еще двадцать лет назад. Именно в годы независимости, кажется мне, особенно расплодились в Казахстане свистоплясы и пустоболты. Они поднялись-всплыли на поверхность, а человека труда загнали в угол. Политолог Сариев прав: «всеобщий труд» только звучит внушительно, а на самом деле это нонсенс. Как, впрочем, и двадцать шагов. Что за шаги такие и почему двадцать? Достаточно, пожалуй, и одного.
Работать у нас не будут еще долго. Мы ведь мастера мыльные пузыри пускать. От работы отвыкли. Отбили охоту. Нам больше по душе ток и шоу. Внушили жить на дурняках. Әкеңнің басы! «Сколько же на свете неробей и причиндалов! – восклицает В.Распутин в повести «Пожар». – И как получилось, что сдались мы на их милость, как получилось?!»
Вопрос-надрыв. В Казахстане он стоит остро, как никогда.
***
Повесть Валентина Распутина «Пожар» впервые опубликована в «Нашем современнике» (№17) в 1985 году. Прошло почти тридцать лет, но звучит она актуальна и по сей день. В доказательство ограничусь двумя цитатами:
«Не только во имя его превосходительства брюха делается работа. Сколько их, неработающих или едва работающих, набивают брюхо ничуть не хуже, сейчас это легко». И: «Четыре подпорки у человека в жизни: дом с семьей, работа, люди, с кем вместе правишь праздники и будни, и земля, на которой стоит твой дом. И все четыре одна важней другой».
***
Сколько я функционирую в литературе, постоянно слышу одно: нет у нас литературной критики (к слову, так мы говорили и тогда, когда она была).
Большая доля правды в этом есть. Может, какая-никакая критика и есть (я без напряга в состоянии назвать пять-шесть имен), но уж больно хилая, худосочная. В чем дело? Образовательного ценза, таланта не хватает?
Нет.
Дело в том, что, во-первых, сама литература не на достаточной высоте, не дает пищи для критической, философской, аналитической мысли. И хотелось бы что-то сказать, да говорить в сущности не о чем. Или неохота. А во-вторых, совсем упустили из виду, для чего она, литературная критика, нужна. Доминирует ложное мнение, что она – просто-напросто обслуга юбилейщиков и аллилуйщиков-жарапазаншы дутых сочинений, претендующих на премию (хотя бы «Алаш», которую у нас выдают оптом – за раз 42 жазушы). Разумеется, такую критику никто не читает даже по диагонали. И не нужна она даже восхваляемому автору.
К кому должна быть обращена критика? Банально: прежде всего к читателю. Она должна толково объяснить, что в том или ином произведении достойно внимания, а что – просто бодяга и жвачка. А раз критика эту функцию не выполняет, то редеющий из года в год читатель воспринимает бодягу как литературу. Отсюда и не востребованность критики. Художественный анализ стал не нужен. Либо сюсю, либо скуловорот. «Проституция мысли», – как выразился некогда Юрий Бондарев.
***
Одинокий и грустный, сижу на каменном выступе на перекрестке Валиханова – Джамбула. Ближе к вечеру зной понемногу спадает, но по-прежнему душно. Июль. Шілде. Смутно как-то на душе: ослаб физически.
Со стороны памятника Чокану идет-плывет юная пара. Оба в шортах-майках. Счастливые. О чем-то увлеченно щебечут. У него на руках малыш-сосунок. Она вышагивает рядом, поминутно поглядывая на мальца. Тот важно посасывает соску.
А впереди скачет девчушка лет четырех. Загорелые ножки. Короткое платьице. Шельмоватый взгляд. Косички торчат в разные стороны. Этакая егоза, шалунья.
Постреливает на меня озорными глазками. Видно, радость распирает ее. Посмотрела раз, глянула – два. Шмыгнула носиком. Растянула рот до ушей. Звонко сказала:
– Здравствуйте!
– Здравствуй, милая!
Она вся рассияла и гордо повела ручкой на малыша.
– А это мой братик!
– Да-а? – удивляюсь я.
– Да! И зовут его Леша.
– Вон как! А я и не знал…
Ухмыльнулась.
– Будете теперь знать!
И вприпрыжку прошмыгнула дальше. Молодая пара улыбнулась. Тоже гордая и счастливая.
И у меня на душе стало светлее.
Тишь. Густая тень. Воробьи гомонятся в кустах. Подул легкий, шаловливый ветерок.
ЗАРУБКА НА ПАМЯТЬ
Узнаете ли вы своего начальника?
Он пытается снова и снова стать обезьяной, но ему никак не удается пройти фейсконтроль.
***
Он может сделать всё невозможное, если исполняет желание вышестоящего начальства.
***
Он беспощадно изливает содержимое своей головы в помойную яму.
***
Он готов воевать с коррупцией только в рамках регламента.
***
Он дает своим подчиненным свободу передвижения только по колючей проволоке.
***
Он видит торжество справедливости только с пика своей власти.
***
Он гордится своими точками зрения на наших глазах.
***
Он часто делает грязные дела только чистыми руками и считает, что при этом не обязательно мыть руки.
***
Он не может выносить сор из избы, поэтому пользуется услугами соседей.
***
Он заранее застраховал все виселицы от несчастного случая.
***
Он когда не врубается в суть проблемы, обращается к грубости.
***
Он смотрит на своих подчиненных с высоты своего указательного пальца.
***
Он мастер показать себя, что знает много, а лишь делает вид, что много знает.
***
Он получил высшее образование на свалке истории.
***
Он появился на свет с головой, которая является архитектурным излишеством на его теле.
***
Он никогда не поможет и не посочувствует, зато всегда выслушает очень внимательно.
Амангельды КЕРИМТАЕВ
