Герольд БЕЛЬГЕР Плетенье ЧЕПУХИ

«Обще­ствен­ная позиция»

(про­ект «DAT» №06 (277) от 12 фев­ра­ля 2015 г.

 

ДАТ-МОНОЛОГ

Ушел в мир иной Герольд Бель­гер – про­за­ик, пере­вод­чик, пуб­ли­цист, кри­тик и эссе­ист. Оста­но­ви­лось серд­це вели­ко­го Граж­да­ни­на, Мыс­ли­те­ля, Акса­ка­ла, Аза­ма­та. Героль­да Бель­ге­ра при жиз­ни назы­ва­ли «послед­ним каза­хом» за то, что он, как никто дру­гой, так хоро­шо знал и сме­ло защи­щал при­ро­ду казах­ско­го «я», чем сами казахи.

Зна­ком­ство и обще­ние с ним почи­та­ли за вели­кую честь. Пом­нит­ся, одна­жды в редак­ции нашей газе­ты раз­дал­ся зво­нок из горо­да Кар­ка­ра­лин­ска Кара­ган­дин­ской обла­сти. Пред­ста­вив­шись, муж­чи­на попро­сил дать ему номер теле­фо­на Гер-аға, что­бы ска­зать ему огром­ное спа­си­бо за «Пле­те­нье чепу­хи». Как при­знал­ся, его «воль­ные стро­ки» он соби­ра­ет с пер­вой публикации.

«Воль­ные стро­ки» Гер-аға под назва­ни­ем «Пле­те­нье чепу­хи» «ДАТ» начал пуб­ли­ко­вать с 2007 года. Бук­валь­но в каж­дом номе­ре «Тасжар­га­на», «Обще­ствен­ной пози­ции» – газет про­ек­та «ДАТ».

В редак­ции оста­лись руко­пи­си с 23‑й по 27‑й тет­ра­дей «Пле­те­нья чепу­хи» Гер-аға. В послед­ний раз, когда мы при­шли к нему за оче­ред­ной «чепу­хой», он ска­зал: «Тороп­люсь, надо мне успеть дове­сти до трид­ца­той тетради».

Не успел… Оста­но­ви­лось серд­це вели­ко­го Азамата.

Но не оста­но­вит­ся в нашей газе­те пуб­ли­ка­ция «Пле­те­нья чепу­хи». Мы про­дол­жим обще­ние наших чита­те­лей с Гер-аға. Он, как и при жиз­ни, будет делить­ся с нами сво­и­ми мыс­ля­ми, кото­рые он оста­вил в сво­их руко­пи­сях и кото­рые скру­пу­лез­но, еже­днев­но зано­сил в свой днев­ник души.

Жур­на­ли­сты редак­ции про­во­ди­ли в послед­ний путь вели­ко­го Каза­ха вме­сте с тыся­ча­ми поклон­ни­ков его Мыс­ли и Души.

Про­щай, Гер-аға! 

 

 

А вооб­ще-то, если чест­но, как на духу, я при­ем­ный сын Казах­ста­на. Чем уте­ша­юсь и тихо горжусь.

Для Рос­сии я ока­зал­ся пасын­ком, хотя мои пред­ки верой и прав­дой слу­жи­ли ей 160 лет. Меня в одно­ча­сье отторг­ли, пре­да­ли, вышвыр­ну­ли. Кого винить-то? Ну, не народ же.

В част­но­сти, рус­ский. Под­ле­цы – власть, поли­ти­ка, идео­ло­гия. И все же обид­но, что защи­ты и мило­сер­дия с той сто­ро­ны я так и не уви­дел, не испы­тал. А Каза­хия меня при­юти­ла и облас­ка­ла. И это, думаю, мое везе­ние, мое счастье.

 

***

Лежу, при­слу­ши­ва­юсь к сво­е­му боль­но­му серд­цу. Оно рабо­та­ет с натя­гом, с пере­бо­я­ми, тяже­ло воро­ча­ет­ся. Рядом, у изго­ло­вья, теле­фон. Он трень­ка­ет бес­пре­стан­но. Спра­ши­ва­ют про аман­дық-саулық, про­сят отве­тить на какие-то вопро­сы, чита­ют тек­сты моих интер­вью, при­гла­ша­ют на встре­чи, на помин­ки, на офи­ци­аль­ные цере­мо­нии, пре­зен­та­ции, наво­дят раз­ные справ­ки, обго­ва­ри­ва­ют изда­тель­ские пла­ны, делят­ся лите­ра­тур­ны­ми ново­стя­ми и поли­ти­че­ски­ми слу­ха­ми-пред­по­ло­же­ни­я­ми. То есть я еще востребован.

А мне худо. После каж­до­го звон­ка серд­це частит. Прав­да, во вре­мя раз­го­во­ра, слу­ча­ет­ся, отвлекаешься.

И вот мне пред­ста­ви­лась такая кар­ти­на. Выно­сят меня в дере­вян­ном, так ска­зать, буш­ла­те. Понят­но, уже ниче­го не сооб­ра­жаю. А ко мне лезут жур­на­ли­сты с мик­ро­фо­на­ми. Спра­ши­ва­ют: «Ну, как быть, Гере­ке, с лати­ни­цей?», «Какое буду­щее у казах­ско­го язы­ка в свя­зи с гло­ба­ли­за­ци­ей?», «Како­во нынеш­нее поло­же­ние казах­ской лите­ра­ту­ры?», «Кто из моло­дых писа­те­лей при­влек ваше вни­ма­ние?», «Как бы вы опре­де­ли­ли казах­стан­скую идею?», «Ваше мне­ние по пово­ду послед­не­го посла­ния пре­зи­ден­та наро­ду?», «Тамо­жен­ный союз, по-ваше­му, все­рьез и надол­го?», «Что для вас лич­но озна­ча­ет неза­ви­си­мость Казахстана?».

Он даже спра­ши­ва­ет: «А вы не соби­ра­е­тесь пере­брать­ся в Германию?».

Мне хочет­ся ска­зать: «Ой, айна­лай­ын, ты раз­ве не видишь, что я напра­вил­ся туда, отку­да нет воз­вра­та? Какая еще Гер­ма­ния?!». Но у меня нет уже сил что-либо ска­зать. А на том све­те, знаю, нико­го эти вопро­сы не интересуют.

Да и мое­му мне­нию грош там цена.

Груст­но. А серд­це дер­га­ет-тре­пе­щет. Про­сит конкор.

 

***

Воз­раст во все вно­сит серьез­ные кор­рек­ти­вы. Я это почув­ство­вал, при­бли­жа­ясь к 80-лет­не­му рубежу.

Вспо­ми­на­ет­ся в этой свя­зи фра­за, ска­зан­ная мне Габи­том Мусре­по­вым по теле­фо­ну. Совре­мен­ни­ки его пом­нят, каким он был важ­ным, вальяж­ным, сте­пен­ным, гор­де­ли­вым, знав­шим цену и себе, и сво­им сло­вам. О, это был щеголь, эстет, орел! А вот как зву­ча­ла та запом­нив­ша­я­ся мне бук­валь­но горь­кая и сми­рен­ная фра­за: «Е‑е-е… Бұл күн­де мен кім­ге не дей ала­мын енді…». При­мер­но: «Э‑э… кому что я могу ска­зать теперь?!»

Шел тогда Габе 81‑й год. Эта покор­ная фра­за и во мне зву­чит нын­че чаще…

 

***

По боль­шо­му сче­ту, я, пожа­луй, бла­го­по­луч­ный чело­век. В самом деле:

– очень повез­ло с родителями;

– вполне повез­ло со стра­ной, куда был выслан в детстве;

– повез­ло с женой, с дочерью;

– и в твор­че­стве при­лич­но себя реализовал.

Конеч­но, в чем-то и не повез­ло. Но с высо­ты мое­го воз­рас­та – все это досад­ные мело­чи и не они опре­де­ля­ют мою судьбу.

Так что не ста­ну жало­вать­ся. Тәу­ба, тәуба!

В один день скон­ча­лись про­за­ик-пере­вод­чик Бахыт­жан Момы­шу­лы и поэт Сакен Има­на­сов. Оба вид­ные лите­ра­то­ры. И обо­их я знал деся­ти­ле­тия. И оба моло­же меня. Заду­ма­ешь­ся. Скорб­лю. Уте­шаю себя дву­мя фра­за­ми из днев­ни­ка Льва Тол­сто­го 1909 года. «Как хоро­шо»: «Я есть – смер­ти нет. Смерть при­дет – меня не будет» И еще: «… а когда, рож­да­ешь­ся, то не зна­ешь, из какой жиз­ни при­шел, и когда уми­ра­ешь, не зна­ешь, в какую жизнь уходишь».

Я заме­тил: боль­шин­ство вождей всех вре­мен и наро­дов пора­зи­тель­но похо­жи друг на дру­га и кон­ча­ют при­мер­но оди­на­ко­во. За три­ум­фом сле­ду­ет трагедия.

 

***

Чест­но: я устал от речей чело­ве­че­ских. Отрав­лен словами.

 

***

С воз­рас­том я все вни­ма­тель­нее при­гля­ды­ва­юсь к себе. Заме­чаю в себе некие пере­ме­ны. Боль­ше раду­юсь сво­е­му физи­че­ско­му и душев­но­му состо­я­нию. Осо­бен­но доро­жу рабо­чей фор­мой. Ныне, про­сы­па­ясь, пере­би­раю пред­сто­я­щие дела, наме­чаю план на пред­сто­я­щий день. По утрам тихо (что­бы не вспуг­нуть) вос­тор­га­юсь чув­ством жиз­ни. Из-за хило­го здо­ро­вья не хожу уже несколь­ко лет на тусов­ки, на засто­лья, раз­ные меро­при­я­тия, тем паче на бла­го­тво­ри­тель­ные обе­ды, куда меня при­гла­ша­ют пен­си­он­ные фон­ды. В тягость мне празд­ные тары-бары, затяж­ной теле­фон­ный треп. После 8 вече­ра вооб­ще к теле­фо­ну не под­хо­жу. Обо­зна­чил лимит: семь-девять звон­ков за день. Ред­ко кого пус­каю в дом, ого­ва­ри­ваю вре­мя посе­ще­ния – «от» и «до». Сокра­тил интер­вью, избе­гаю ТВ. Ста­ра­юсь при­дер­жи­вать­ся зако­ну сохра­не­ния энер­гии. Ведь мне хоте­лось бы издать еще 7–8 книг.

Заме­тил: сла­ва люд­ская почти не пре­льща­ет. Раз­ные мне­ния обо мне мало инте­ре­су­ют. Зави­сти ни к кому ника­кой не питаю. Тще­сла­вие близ­ко к нулю. А вот читать, поскря­бить пером по-преж­не­му люб­лю. Прав­да, мед­лен­нее, раз­ме­рен­нее. И, кажет­ся, боль­ше думаю.

Руко­вод­ству­юсь ста­рым немец­ким пра­ви­лом: Ohne Hast, ohne Rast – без спеш­ки, без про­мед­ле­ния. Или аба­ев­ским сове­том: «Ақы­рын жүріп, анық бас» – «Иди мед­лен­но, сту­пай твердо».

 

***

Степь нео­гляд­ная, бес­пре­дель­ная. От гори­зон­та до гори­зон­та во все четы­ре сто­ро­ны про­сти­ра­ет­ся. Куда в ней спе­шить-торо­пить­ся? Чего суе­тить­ся? Шай­та­но­во все это дело! Живи – не тужи под бес­край­ним небом Тэн­гри. Оно тебя ни в чем не огра­ни­чи­ва­ет. Ветер гуля­ет, куда и как ему взду­ма­ет­ся. И ника­кой пре­гра­ды. Солн­це све­тит. Ковыль колы­шет­ся. Полынь щеко­чет нозд­ри, ширит грудь. Насла­ждай­ся жиз­нью. Спи. И ни о чем не думай. Все­выш­ний тебя в беде не оста­вит. На все его воля. При слу­чае упо­ми­най его в сво­их бла­го­дар­ных молитвах.

Ай, рахат! Ай, тама­ша! Ай, бер­геніңе шүкір! Тәу­ба, тәуба!..

Так сло­жи­лось миро­вос­при­я­тие нома­дов. И век циви­ли­за­ции со сво­им наду­ман­ным про­стран­ством и вре­ме­нем все пере­вер­нул, убыст­рил, загнал в какие-то рам­ки, набил кор­жун забо­та­ми и напастями.

И к чему они? Так ведь хоро­шо, слад­ко спит­ся в бес­край­ней сте­пи под воль­ным небом…

Ай, заман-ай, заман-ай!..

 

***

Неболь­шой казах­ский аул на пра­вом бере­гу обрам­лен­но­го туга­я­ми Иши­ма – Еси­ля сыг­рал исклю­чи­тель­ную роль в моем ста­нов­ле­нии и всей даль­ней­шей моей судь­бе. Все самое свет­лое и доб­рое, чистое и искрен­нее, воз­вы­шен­ное и бла­го­род­ное мое­го дет­ства, отро­че­ства, юно­сти свя­за­но с род­ным аулом.

О том я писал не раз.

Аул, Есиль, Камен­ный брод («Тас  өткел»), бере­зо­вые кол­ки, при­реч­ный тугай, ширь сте­пей – в сущ­но­сти мои исто­ки, див­ные при­ме­ты моей  малой родины.

Чудес­ные были люди.

Мил был аул.

Пре­крас­на казах­ская сред­няя школа.

Талант­ли­вы педагоги.

Назва­ния аулов, кото­рые обслу­жи­вал мой отец – заве­ду­ю­щий фельд­шер­ско-аку­шер­ским пунк­том, – Кок­те­рек, Жана-жол, Жана-талап. Кара­тал, Алка-агаш, Мек­теп, Орнек –зву­чит для меня и поныне как песня.

В казах­скую шко­лу я пошел в 1944 году сра­зу во вто­рой класс. Я бег­ло читал по-рус­ски, по-немец­ки, ариф­ме­ти­ку знал на уровне чет­вер­то­го клас­са, а вот казах­ский язык давал­ся труд­но. Никак не мог при­спо­со­бить немец­кую гор­тань к спе­ци­фи­че­ским казах­ским зву­кам – ә, і, ң, ғ, ү, ұ, қ, ө, һ. А вот в IV‑V клас­сах гово­рил уже не хуже сво­их казах­ских сверст­ни­ков, а писал, кажет­ся, грамотнее.

Шко­лу окон­чил в 1953 году. Увы, без меда­ли, хотя вро­де ее и заслуживал.

 

***

Пошли неве­зе­ния. Осе­нью 1996 года слу­чил­ся со мной инфаркт. Высто­ял. Очу­хал­ся. Даже побыл после это­го в Гер­ма­нии, Вен­грии, Гол­лан­дии. До того – во Фран­ции, Дании. Про­дол­жал уси­лен­но рабо­тать, хотя обще­ствен­ную прыть сбавил.

В 1999 году новая напасть: сра­зил меня инсульт. Выка­раб­ки­вал­ся дол­го и мучи­тель­но. Обост­ри­лись все осталь­ные мои болячки.

Испу­ган­ный, подав­лен­ный, под­би­тый, я брел как-то, опи­ра­ясь на трость, воз­ле памят­ни­ка Чока­ну – излюб­лен­но­го места моих про­гу­лок. Встре­ти­лась пожи­лая казаш­ка. Она была в кур­се моих дел. Ска­за­ла на про­ща­ние «Сас­па. Қаза­қтың ару­ағы сені алып шыға­ды» (Не вол­нуй­ся. Дух каза­хов тебя спасет»).

И я воспрял.

И еще поду­мал: «Буду усерд­но рабо­тать, каж­дый день, – спа­сусь. Глав­ное – не валять дура­ка, не точить лясы».

И я рабо­тал целе­устрем­лен­но, напи­сал два рома­на, издал несколь­ко кни­жек, под­го­то­вил пять-шесть руко­пи­сей, опуб­ли­ко­вал сот­ню ста­тей, рецен­зий, заме­ток, кое-что пере­вел, часто высту­пал по радио и теле­ви­де­нию, давал интер­вью. Имен­но в эти годы я стал лау­ре­а­том пре­мии Казах­ско­го ПЕН-клу­ба и неза­ви­си­мой пре­мии «Тар­лан» в номи­на­ции «За вклад». И, борясь не все­гда успеш­но, с хво­ро­стя­ми, и теперь посто­ян­но вну­шаю себе: «Будешь рабо­тать – будешь жить».

А жизнь, как извест­но, пол­на соблаз­нов и желаний.

 

***

Послед­ние пять лет озна­ме­но­ва­лись для меня серьёз­ны­ми болез­ня­ми и усерд­ной рабо­той. Издал за эти годы 20 книг, еще две-три кни­ги соста­вил, под­го­то­вил к изда­нию еще 6 руко­пи­сей, а коли­че­ство пуб­ли­ка­ций в пери­о­ди­ке пере­ва­ли­ло за 1600. Сло­вом, рад, что не сидел сло­жа руки, а смог още­ти­нить­ся, моби­ли­зо­вать свои хилые силы. Коли­че­ствен­ной сто­ро­ной соде­ян­но­го могу быть дово­лен, а о каче­стве судить не мне.

 

***

Вот о чем еще дума­ет­ся. Луч­шие элит­ные слои каза­хов, созда­вав­ши­е­ся века­ми, сре­за­ны и уни­что­же­ны на кру­тых эта­пах исто­рии. То, что мы сего­дня назы­ва­ем наци­о­наль­ной эли­той, отнюдь не луч­шие каза­хи. Ой, не луч­шие! Доста­точ­но вгля­деть­ся в тех, кто сидит в пра­ви­тель­стве, депу­тат­ском кор­пу­се, пре­зи­дент­ской адми­ни­стра­ции. Конеч­но, и сре­ди них встре­ча­ют­ся достой­ные экзем­пля­ры, но в целом это, про­сти гос­по­ди, не эли­та. Никак не эли­та. Ни нрав­ствен­ная, ни духов­ная, ни физи­че­ская. Убе­ри ее в одно­ча­сье пол­но­стью, изме­нит­ся ли что-либо в казах­ском обще­стве? В прин­ци­пе, пола­гаю, что нет.

Гено­фонд ката­стро­фи­че­ски оску­дел, обед­нел, обез­ли­чил­ся. Думаю, такие поте­ри про­изо­шли не толь­ко с каза­ха­ми. С рус­ски­ми тоже. А с рос­сий­ски­ми нем­ца­ми подав­но. Всплы­ла пена. Куль­тур­ный и пло­до­род­ный слой уне­сен вет­ра­ми, смыт злы­ми лив­ня­ми исто­рии. И как его вос­ста­но­вить – не знаю. Что­бы вос­ста­но­вить его, нуж­ны вре­мя, тер­пе­ние, труд, воля и ум. Даст ли исто­рия каза­хам такой шанс – я про­ви­деть не в состо­я­нии. Я вижу лишь вре­мен­щи­ков и тор­га­шей, кото­рых откро­вен­но не жалую. Упо­вать на них не могу. И чем боль­ше о том думаю, тем тягост­нее ста­но­вит­ся на душе.