«Общественная позиция»
(проект «DAT» №13 (284) от 02 апреля 2015 г.
Прощай, тенге?
Президент РФ Владимир Путин предложил своим коллегам по Таможенному союзу – Казахстану и Беларуси – создать союз валютный. По его словам, координация монетарной политики будет продолжаться, а в валютном союзе будет проще реагировать на финансово-экономические угрозы для защиты общего рынка. От этого предложения трудно отказаться. Почему – об этом рассуждает экономический обозреватель КазТАГ в Германии Игорь Киндоп.
Очевидно, что создание валютного союза между тремя государствами и введение единого платежного средства имеет, в первую очередь, политические цели. Здесь как никогда уместна ленинская цитата – «политика есть концентрированное выражение экономики». Сколько бы президент Путин ни говорил об экономических предпосылках, целесообразно разобраться в том, дает ли это какие-то экономические преимущества Казахстану на самом деле.
В первую очередь, логично задать вопрос: о какой координации монетарной политики идет речь? Ни Казахстан, ни Беларусь не имеют в полной мере самостоятельной монетарной политики – курс валюты практически фиксирован, канал влияния на экономику через процентную ставку не работает. Российский рубль умеет плавать лучше любого из своих коллег. Тем не менее монетарные события последнего полугода совсем не говорят о какой-то слаженной политике и балансе интересов всех игроков.
Совсем наоборот – падение курса рубля относительно доллара чрезмерно сильно повышает ценовую конкурентоспособность российской экономики относительно стран-партнеров по Таможенному союзу. Беларусь пытается компенсировать этот эффект попытками торговых войн и фактической поддержки контрабанды западных товаров в РФ, ну и налогами на покупку валюты.
В свою очередь Казахстан не стремится обеспечить паритет стоимости валют и девальвировать тенге по политическим мотивам. В результате страдают производители северных регионов и любые производства, конкурирующие с российскими фирмами. Таким образом если и есть координация монетарной политики, то происходит она в пользу сильного и более конкурентоспособного российского государства.
В теории предпосылки формирования оптимального общего валютного пространства можно свести к нескольким случаям. Во-первых, считается, что государства могут перейти на единую валюту или жестко зафиксировать валютные курсы друг друга, что то же самое, если обеспечивается мобильность трудовых ресурсов.
Во-вторых, при высокой степени открытости экономики затраты на регулирование обменных курсов могут быть слишком высоки и вызывать рост инфляции внутри страны. Все мы прекрасно знаем, как мгновенно дорожающие импортные товары постепенно тянут за собой и цены на отечественные продукты.
В‑третьих, при высокой степени диверсификации экономик стран-членов валютного союза возможно нивелирование специфических рисков и шоков. То есть падение в одной стране (секторе, отрасли) компенсируется ростом в другой. Здесь важно иметь в виду и размер рынка.
В случае объединения открытых экономик с высокой долей товарооборота между двумя странами необходимо принять предположение о наличии монетарной политики в каждой стране и гибких валютных курсов между странами. В малых открытых экономиках, высокозависимых от внешнего импорта и не имеющих способа повлиять на величину этого импорта, происходит следующий эффект: чем выше степень открытости, тем меньше влияния имеет монетарная политика на экономику и безработицу. Напомним, что процентная ставка не только регулирует предложение и спрос на кредиты в стране, но и влияет на стоимость ее валюты.
В крайнем случае любые колебания валютных курсов отражаются не на улучшении торгового баланса, а на изменении инфляции в стране. В этом случае при девальвации происходит сокращение реального дохода населения через изменение условий торговли с другими странами. Мы это наблюдали не понаслышке раньше, и сейчас правительство проводит плавную девальвацию. Будучи классической малой открытой экономикой, для Казахстана девальвация без диверсификации экономики – это игра с отрицательной суммой, в которой правительство в любом случае проигрывает.
При формировании валютного союза между малыми открытыми экономиками происходит отказ от регулирования обменных курсов по причине того, что регулирование обменного курса создает больше проблем, чем преимуществ. Это единственная причина перейти к фиксированным валютным курсам. Однако это справедливо лишь для малых экономик, так как размер имеет значение.
Если мы вступаем в валютный союз с РФ, то фактически наша монетарная политика переходит в подчинение центрального банка соседней страны. Это означает, что для расчетов мы используем валюту, эмитированную другим государством, то есть происходит вполне легальная долларизация (или рублевизация) экономики. В мире существуют всего несколько государств, которые проводят аналогичную политику.
Важным последствием этого становится зависимость безработицы и выпуска в экономике от процентных ставок, формируемых за рубежом. Отсюда невозможность каким-то образом влиять на безработицу и деловую активность через регулирование процентных ставок. Хотя мы не смогли до сих пор создать независимой монетарной политики, у нас, по крайней мере, есть шанс ее запустить. В валютном союзе этого шанса не будет.
Степень диверсифицированности также является одной из предпосылок формирования валютного союза. Предполагается, что при высокой степени диверсификации экономики любой шок в отдельном секторе оказывает минимальное влияние на всю систему. Более того, падение в одном секторе может быть компенсировано ростом в другом секторе. Здесь также имеет большое значение степень сходства экономик объединяющихся стран.
В нашем случае цена на нефть имеет огромный эффект на Россию и Казахстан, а, к примеру, Беларусь цены на нефть затрагивают не столь сильно, так как она торгует продуктами нефтепереработки, а не сырой нефтью. Таким образом валютный союз между нашими странами, будучи рассмотрен с позиции диверсификации, не только не снижает уязвимость перед ценовыми шоками, но даже увеличивает эту уязвимость для Казахстана, который не сможет в случае необходимости выбрать «меньшее зло» и провести девальвацию.
Это, кстати, одна из причин, почему ни Норвегия, ни Великобритания не являются членами Еврозоны, хотя обе страны являются членами Европейской экономической зоны (а Великобритания еще и входит в ЕС). Норвегия является крупным экспортером нефти, и ее экономика сильно уязвима перед ценами на нефть. Объединяясь в валютный союз с остальной Европой, Норвегия не может манипулировать своим обменным курсом и делает уязвимой не только себя, но и другие страны союза перед возможными нефтяными шоками.
Великобритания также является экспортером нефти и газа, однако структура ее экономики отличается от структуры экономики континентальной Европы, где доминирует немецкий подход к экономике. В результате монетарная политика континентальной Европы не находит отклика у британского бизнеса, а в начале 90‑х годов даже откровенно вредила ему. Также следует вспомнить и то, что у стран Персидского залива нет никакой общей валюты, хотя о ее запуске говорилось много в свое время.
Таким образом, Казахстан не может обеспечить полную мобильность рынка труда вместе с Россией, и первый теоретический сценарий не приносит никаких выгод. Казахстан не диверсифицирован и, как и Россия, подвержен ценовым шокам на рынке сырья, поэтому и от третьего теоретического сценария мы не получаем выгод.
Во втором случае возникает большой вопрос о целесообразности объединения малой и большой открытых экономик. В этом случае очень большая часть экономических процессов будет определяться экономической политикой РФ, и от казахстанского правительства фактически ничего не будет зависеть.
Это означает, что огромную часть чиновничьего аппарата современного Казахстана можно просто уволить за ненадобностью, а сама страна станет экономическим протекторатом, не имея шансов на независимое развитие. Стать протекторатом какой-нибудь другой большой открытой экономики, может, и имело бы смысл, но никакой другой стране мы не нужны. Очевидно, что в этом сценарии выгод маловато, особенно на фоне политических событий, происходящих в соседней стране за последний год.
Наконец, следует спросить, а можем ли мы доверять нашему северному партнеру? Вспомним, что, когда заключался договор о Таможенном союзе, все участники процесса говорили о необходимости одновременного вступления в ВТО на равных условиях. Однако Россия вступила в ВТО в 2012 году, а Казахстан еще не вступил. Сложно назвать это иначе, чем подрывом договоренностей и эгоизмом северных партнеров.
Затем Россия в одностороннем порядке, без консультаций с партнерами по Таможенному союзу, ввела санкции на импорт отдельных категорий товаров из стран Запада. Здесь надо задать несколько очень сложных вопросов. Делаются ли так дела в справедливом и равноправном союзе между странами?
А хотим ли мы участвовать в зависимом и несправедливом партнерстве? И в заключение – на каких условиях нам необходимо рассмотреть предложение, от которого невозможно отказаться?
Игорь КИНДОП,
КазТАГ
Кстати
Ануар УШБАЕВ,
финансист-эксперт:
МЫ ПОТЕРЯЕМ
модель государства
Жаль, что экономика, по сравнению, скажем, с химией или физикой, дает так много места для риторики, в связи с чем многим запудрили мозги банальной пропагандой. Но эти люди как раз, я надеюсь, готовы услышать здравый смысл. А вот тех, кто там мнит себя экономистами, стратегами и т.д., и поддерживает эту ересь, очень и очень жаль.
Некоторые из этих «экономистов» говорят, что, мол, да, мы потеряем контроль над монетарной политикой, но не более того — в плане суверенитета. Мы потеряем далеко не только контроль над денежно-кредитной политикой — модель государственных расходов поменяется фундаментально.
matritca.kz
