31 мая – День памяти жертв политических репрессий. Это не просто дата, а день национального траура, осмысления и правды, которую десятилетиями пытались стереть и где за колючей проволокой угасали миллионы человеческих судеб. Мы не имеем права забыть их.
При подготовке материала использованы исследования Айнаш Керней – специалиста, много лет изучающего историю Голодомора.
Советская власть превратила Казахстан в гигантскую тюрьму с крупнейшими лагерями – АЛЖИР, Карлаг, Степлаг. Через эти машины смерти прошли более пяти миллионов человек. Реальные цифры, по некоторым данным, могут быть значительно выше. С 1921 по 1954 год было осуждено 100 тысяч человек, из них 25 тысяч – расстреляны. Только в 1937–1938 годах, в разгар «Большого террора» в республике арестовали 103 тысячи человек, четверть из которых расстреляли. В среднем по СССР расстрелам подвергались 10–12 % обвиняемых, тогда как в Казахстане – 25 %, а в Карагандинской области – до 38 %.
Репрессии начались не с 1937 года, а с первых лет советской власти. Вначале под удар попала казахская интеллигенция: деятели «Алаш Орды», учёные, писатели, просветители. Уже в 1928–1930 годах были арестованы Ахмет Байтурсынов, Мыржакып Дулатов, Жусупбек Аймауытов, Магжан Жумабаев, Халел и Жанша Досмухамедовы, Мухамеджан Тынышбаев и десятки других. Их преступлением было лишь то, что они были образованными, свободомыслящими, понимали: коммунизм вовсе не освобождение, а новое рабство.
По приказу Москвы начались депортации. В 1937–1945 годах в Казахстан насильственно переселили 1,2 миллиона человек: корейцев, чеченцев, немцев, ингушей, греков, крымских татар, турок и других. Их бросали в чужую землю без еды, крова и права называться по имени.
Механизм террора был отлажен заранее. Законы 1928–1934 годов легализовали массовые репрессии. Карательные органы получали всё больше полномочий, а понятия «вредительство», «саботаж» и «контрреволюция» стали универсальными обвинениями. Появились «тройки», «двойки», «особые совещания». Судов почти не проводили, достаточно было доноса или «саморазоблачения» под пытками.
В Казахстане уничтожали не просто «врагов режима» – стирали память народа. Исчезали аксакалы, шежiрешi, муллы, целители – хранители духовной и исторической преемственности. Уничтожали тех, кто соединял поколения. Образованная часть нации стала главной целью. Их обвиняли в «буржуазном национализме», их труды объявляли вредными, их судьбы ломали. Национальное самосознание стало преступлением.
Репрессии были не реакцией, а заранее спланированной операцией. В 1937 году ЦК КП(б) Казахстана запросил: 600 человек по первой категории (расстрел), 1000 – по второй (длительные сроки заключения). Встречные планы по казням стали частью официальной политики. Газеты служили инструментом доносов, политические кампании превратились в фабрики смерти.
С февраля 1938 года после прибытия С.Ф. Реденса (родственника Сталина) – за считаные дни был обезглавлен партийно-государственный аппарат республики. Были арестованы и расстреляны Турар Рыскулов, Ныгмет Нурмаков, Сакен Сейфуллин, Ураз Исаев, Ораз Жандосов и другие. Они знали правду о коллективизации, голоде, депортациях и именно за это были уничтожены.
Военной коллегией были расстреляны 650 человек: председатели Верховного Совета, наркомы, писатели. Это была операция по расчеловечиванию нации. Из 1670 дел, пересмотренных в 1990 году, лишь четыре имели признаки законности. Остальное – фарс, абсурд, кровавая статистика. Обвинения доходили до абсурда: «заражение скота сибирской язвой через радио», «террор по телефону», «распространение чумы».
Приказы шли сверху. В ноябре 1937 года ЦК КП(б) Казахстана потребовал: еще 600 человек на расстрел, еще 1000 – в лагеря. За 45 дней операция была завершена. Приговоры выносились без суда, казни проводились немедленно.
Итог: сломленная нация, уничтоженная интеллектуальная элита, поколенческая травма. Репрессии продолжались и после войны: в 1940–50‑е вновь арестовывали писателей, учёных, музыкантов. Под удар попали Мухтар Ауэзов, Ахмет Жубанов, Ермек Исмаилов, Борис Сулейменов, Ермухан Бекмаханов, Алькей Маргулан. Академика Каныша Сатпаева – президента АН КазССР – также отстранили. Национальное самосознание объявлялось идеологическим преступлением. Казахов отлучали от инженерных, военных и дипломатических профессий. Им оставляли роль поставщика сырья. Как писал Ануар Алимжанов: «Нас отлучали от станков и техники… Девиз был один: “Қазақская молодёжь – чабанами!”».
И всё же в условиях тотального страха звучали стойкие голоса. Один из них – Ильяс Есенберлин. В 60–70‑е годы его преследовали за романы, возвращавшие народу его историю. Власти требовали: «Откуда у него чёрная информация?» – потому что он осмелился поставить вопрос о праве на память.
Только после Желтоқсана 1986 года, когда молодёжь впервые открыто заявила о своей идентичности, языке и чести, запущен процесс реабилитации. В 1987 году, спустя полвека после террора, начался долгий путь восстановления справедливости.
Сегодня мы обязаны называть вещи своими именами: это был геноцид. Нацию обезглавили, её самосознание объявили враждебным. Забыть – значит предать. Народ без памяти – это лёгкая жертва новой диктатуры. Мы должны говорить об этом. Вслух. Ради правды, справедливости, ради себя и будущих поколений.
Али Саматұлы,«D»