«Общественная позиция»
(проект «DAT» №30 (347) от 25 августа 2016 г.
На соискание Государственной премии
(Продолжение. Начало в номере от 30 июня с.г.)
Почти шекспировский
«ҚҰНАНБАЙ»
2500 лет – возраст своенравной старушки Мельпомены. Через музыку, декламирование, создание образов век за веком люди учились передавать друг другу эмоции, чувства, переживания. Скорбь и ликование, сплин и оптимизм, тоску и надежду.
Люди творческие – не просто глашатаи и герольды своего времени, но символы его. Его квинтэссенция и выжимка. Сущность, смысл и соль эпохи. В своём творчестве они выражают суть своего времени. Они ткут из воздуха, из умонастроений портрет своих современников и своего современья.
Актёрское искусство передаёт холодному и равнодушному до сих пор зрителю то, что заставляло закипать кровь героя и век и тысячу лет назад: и вот уже отрешённый зритель меняется на глазах. И зритель вскакивает, он сжимает кулаки до боли, до крови, брызнувшей из-под ногтей. Или же напротив – растроганный, смахивает тайком, в полумраке кинозала набежавшую слезу: а снизу подступает к горлу новый комок. И растёт, и распирает снизу некое новое чувство – горячее, незнакомое, захлёстывающее, словно подаренный миру древними греками катарсис, очищающий душу и мысли…
Ремесло актёра не разложишь на атомы, молекулы и строки, успех не соткёшь из прежних формул и схем. Божий дар либо приходит к человеку, либо же его просто минует. Актёрский дар – это всегда нежный поцелуй Бога своим избранным детям высокого искусства.
С перетеканием из века в век менялись способы самовыражения. Неизменным оставался медиатор этой трансмиссии – сам человек. Робот никогда не расскажет человеку о своей Вере в Бога, о Любви. О запахе полыни. О глубине скорби. О высоте радостного взлёта. О бездонных глубинах океана и прозрачности семи этажей голубого неба.
Только человек-актёр, сжигая себя на сцене, может рассказать другому человеку о том, что он переживает. И те, кто делает эту передачу наиболее яркой и интересной, актуальной и дерзкой, а главное – трепетной и невинной, навсегда остаются в памяти народной. Плата за такую народную любовь – чрезвычайно высока: власть предержащие конкуренцию не терпят и к популярности всех иных, кроме себя, любимых, относятся весьма ревниво.
Да, действительно, шутки и юмор продлевают жизнь: но только тому, кто смеётся. Тому же, кто смешит и развлекает, – они её сокращают, – утверждал один из героев Олега Янковского1, легендарной звезды советского экрана.
Досхан осознал, какой силы инструмент, какой глубины средство, какой поражающей силы убеждение даровано было ему свыше. Хвала небесам! С этим осознанием пришла и гражданская ответственность: и он научился не размениваться по мелочам на мелочь и бытовые детали, но понёс зрителю лучшее, что в нём есть, поднимаясь к самым вершинам искусства.
«Биржан Сал» – это по-настоящему авторская, выстраданная, ювелирная работа Досхана Жолжаксынова: ему принадлежит идея фильма, он исполнил главную роль, выступил в качестве режиссёра и продюсера киноленты. Биржан Сал – совесть и предельно натянутый нерв народа. Тот, кто, принимая на себя необычный образ, нестандартную личину, выстроил некую стену между собой и между окружающим обществом. Внутри этой своей иной жизни он обретает абсолютную свободу над окружающим миром. На первый взгляд он и слаб, и чудаковат: но проницательный зритель видит, что на деле Биржан Сал – гораздо сильнее всех остальных. Всё то, что привлекает если не любого, то многих – власть и состояние, статус и богатое материальное содержание жизни, – всё это он игнорирует, отодвигает брезгливо в сторону. Ему это не нужно. Над человеческими страстями он возвышается, буквально взлетая и паря, обретая абсолютную свободу, а вместе с ней – и способность говорить людям горькую правду.
«Биржан Сал» – это наш ответ заморским скоморохам и менестрелям, – несимметричная реплика в отражение того же шекспировского Йорика, что прячется в складках королевской мантии у подножия трона.
Такого рода потешники есть и в русской истории: хоть и приземлён там порой этот образ весьма и весьма. Там нет степного права – Дат! – которое позволяло кочующему менестрелю требовать безнаказанного права сказать в глаза владыке всё, что он заслужил услышать за свои деяния.
У русских были знаменитый блаженный Василий2, юродивая Паша Саровская, провидица Евдокия (Дуся), блаженный Алексей Елнатский и блаженная Ксения Петербуржская. Это про них сложили в народе горестные строки: отжил я свой век, да не так, как человек…
Этих отвергнутых и отверженных элитой, но так любимых простым народом героев в итоге История и Время отнесли к гениям. Власть предержащие – к маргиналам. Материалисты объясняли видение святого Павла на пути в Дамаск как эпилептический припадок. На святую Терезу с презрением накладывали клеймо истерички. В святом Франциске Ассизском видели только дегенерата. Простому люду объясняли суть этих персоналий максимально унизительными дефинициями: оборванцы, сумасшедшие, что вызывают у многих лишь страх, брезгливость, жалость, снисходительность, но симпатию – никогда.
Но штампы пропаганды легко, как шелуха и осенняя листва, спадали с таких людей. Простой народ тянулся к ним, к своим необычным и неформатным собратьям, чтобы взглянуть на жизнь под новым, неприглядным углом и не дать себе заскорузнуть в этой бесконечной карусели бытия. Не дать погрязнуть в суматохе дней. Не позволить золотому тельцу ослепить себя, своё ненасытное око и развращённое тело. Не разрешить бездонному брюху диктовать правила жизни своему Разуму и своей Совести.
Любовной линией сюжета ленты «Биржан Сал» стала трогательная история отношений уже пожилого, заматеревшего, как говорят, уже героя степи, признанного и популярнейшего сала Биржана Кожагулова и молоденькой красавицы Ляйлим. Знакомство лирических героев ленты произошло на тое: сразу после выступления Биржана его же собственную песню исполнила своим волшебным голосом Ляйлим и очаровала его своей влюблённостью в строки поэта.
Однако главной ролью Досхана Жолжаксынова, и надеюсь, не последней его талантливой ипостасью, – мне видится именно созданный, слепленный, искусно сотканный из нервов образ Кунанбая, отца великого поэта Степи. Нам уже известен классический, в дремучих глубинах соцреализма выношенный, отцензурированный и растиражированный образ Кунанбая, грубого деспота, самодура и жестокого авторитарного правителя, штампованного и заимствованного из вечных, непреходящих героев Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Нам внушали не одно десятилетие подряд отталкивающую жестокость и необъяснимую логикой бесчеловечность Кунанбая: и вот наконец лента Досхана помогает снять с яркого представителя степной элиты, сына своей эпохи и своего времени эти заскорузлые ярлыки.
Досхан, судя по всему, показал нам реальный, трагично-драматический, наполненный внутренне кипящей лавой, неплакатный портрет Кунанбая: но также очевидно, что одной жёсткостью таких высот, такого признания со стороны свободолюбивых сынов Великой Степи достичь было невозможно.
…И вот ненавязчиво-незаметная музыкальная тема3 вплывает в сознание: камера скользит по бескрайним песчаным просторам Сары-Арки. Цвета древнего сакского золота, – благородного, подёрнутого патиной веков, – древняя земля Атамекен накрыта бирюзовым шаныраком поднебесья. Словно гусиный пух, прихотливой дланью Создателя разбросанный у самого входа в его чертоги, скользят невесомые кучевые облака. Причудливо рассеянные то тут, то там непокорные, острые макушки бетеге4 обещают скоту скудную, но достаточную трапезу.
Вот и острому, приметливому взору степняка бетеге даёт богатую пищу для размышления. Бетеге келер, бел қалар. Хоть и высохнет бетеге, но его основа – останется.
На перстне царя Соломона было высечено: всё пройдёт. Но на многих родовых казахских погребениях, у центрального входа есть слова, монументально высеченные тысячелетним опытом кочевой цивилизации: и мы там были, и вы тут будете. Но всё-таки казахская мудрость этой печальной, безнадёжно-пессимистичной сентенции противопоставляет свой жизнеутверждающий посыл: суть человека – всё же останется. Его доброе имя – или же напротив, недобрая память о нём останутся на устах народа. После кратковременного бренного существования Время и История отделят зёрна от плевел, определяя масштаб сотворённых человеком деяний, повлекут Личность сквозь буруны Истории и Времени вперёд, на скрижали и сделают такой человеческий лик частью этих бескрайних просторов мироздания. Или же – ввиду мелочности делишек суетного человечка – сотрут немногое сотворённое им в пыль и развеет его наследие мукой Безвременья на волнах дыхания бескрайнего ковыльного степного океана.
Человек своего
ВРЕМЕНИ…
Насталик – оригинальный, неповторимый стиль древнего арабского письма – высекает в мареве заглавие фильма словно мираж: он выплывает и тает снова. Кунанбай стоит спиной к зрителю, неспешно поворачиваясь к пытливому потомку, задумчиво-строго, с любовью и заботой оглядывая родные края. Его ждут непростые, завязанные в гордиев узел, неотложные заботы его народа. Здесь, чуть поодаль от шумного людского кипения он медленно, с чувством вдыхает живительное дыхание степи. Хватает ноздрями терпкий, пьянящий запах полыни. Пьёт единственным оком её цвета, выхватывая взором серебряные буруны на островках ковыля. Чутким ухом выпытывает у земли шорохи её немногочисленных, но от того ещё более выносливых и стойких обитателей.
Сары-Арка. Атамекен. Қара шаңырақ. Земля, где он чувствует себя уверенным, сильным и нужным своему народу.
В эпоху соцреализма о Кунанбае нам рассказали унизительно и до обидного мало, неоправданно скупо. В тени своего монументального сына, философа и поэта, учителя и наставника отец затерялся и смирился, похоже, с теми идеологическими клише, которыми его наградил советский ещё классик.
В киноленте «Құнанбай» образ будущего философа, поэта и бия намечен лишь пунктирно. Вот мальчуган, удачно подобранный прообраз, – пожелаем ему удачного творческого старта, – подчёркнуто дорого одетый, властно топает сквозь строй почтительно повернувшихся лицом к будущему тақсыру взрослых, возмущённо что-то артикулируя.
Вот он капризно-звонко взывает к отцу.
Вот Кунанбай ведёт его в финальных кадрах фильма к вершине холма, за которым сусальным золотом проступают купола мечети. Оплота Веры, – что символично! Беседа отца с сыном немногословна. Сын спрашивает, почему отец идёт столь непростой жизненной тропой, не избегая трудностей, встречая их с открытым лицом: «В чём твоя цель? Почему твои сапоги ступают не посуху, а по воде?».
«Я имя Алаша несу за собой…».
…Cамые памятливые потомки, конечно же, сохранили ещё одну полуправду-полупритчу. Уже в цвете лет, признанный и уважаемый казахами поэт и философ, Абай пришёл к своему отцу и, почительно поприветствовав главу семейства, робко, но в то же время дерзко спросил его: правду ли говорят в народе, что его, Абая, слава уже превосходит отцовскую славу? На что Кунанбай ему ответил пронзительно-точной репликой: «Воспитай и вырасти сперва сам такого сына, как вырастил я. Потом мы с тобой снова вернёмся к этому разговору».
В семье бессмысленно жестокого степного деспота, наподобие героев Салтыкова-Щедрина из посконно-сонной российской глубинки – как его нам преподносит автор тетралогии «Путь Абая» – никогда не смог бы родиться и встать на ноги такой человек, каким стал Абай. Слишком уж упрощённым получается плоский, без полутонов тонов, чёрно-белый портрет Кунанбая.
98-минутная лента Досхана Жолжаксынова даёт нам свою самобытную, имеющую право на долгую творческую жизнь трактовку образа признанного лидера, ага-султана Каркаралинского округа, бия Кунанбая.
Пронзительнейшая сцена киноленты – диалог Кунанбая со своей матерью, легендарной Зере-әже: «Мама, я желал добра этим двоим! Но вот всё подтвердилось. И уже известно об этом всем…» Речь идёт о грязных слухах вокруг Кодара и Камки: потрясённый, болезненно ужаленный унижением своего рода сын размышляет вслух и делится с матерью своей болью.
«Как же можно управлять этим народом? Все мои деды были бии. Теперь вот и я сам управляю этим народом, но не могу разгадать загадку казахов. Ещё вчера у этого народа не было ни одного неразрешённого спора. А теперь? Едва расслабишь людей – руки твои режут словно камышом. Своевольничают. А уж если надавишь на них – сам свою голову проглотишь, погубишь себя. Люди стали как тот расползающийся базар, когда торговля уже близится к концу. Болезнь, которая началась с суставов, добралась до сердца. Не подчиняются, даже если поставишь на колени».
До самого последнего момента Кунанбай как может избегает вынесения жестокого решения: давайте не будем принимать скоропалительных решений. Посмотрите, к чему нас обязывали древние духи предков, аруахи, куда нас вели старые заповеди?
…Едва свершилась казнь Кодара, владельца небольшой зимовки, к Кунанбаю спешит так знакомый нам по нашей псевдоэлите ходок: пора делить землю покойника, зачем время терять? Этот неприкрытый цинизм и прагматичность повергает даже видавшего виды, далеко не ангела ага-султана в глубокую печаль и горестные раздумья.
Нет в Кунанбае той хрестоматийной жестокости и тем более гадкого, неприемлемого и оскорбляющего чванства, нет слепой фанатичной озлобленности на своих соплеменников, к которой привычны уже читатели тетралогии советских времён. Присутствует – потрясённость. Налицо – боль. Собственный трагизм и раздвоение. Очевидны – сострадание и сочувствие, сопереживание своему бесконечно любимому народу. Нет лишь разочарования в соплеменниках: ибо других ему не дано и уже другой Родины не будет.
(Продолжение следует).
Амантай ДАНДЫГУЛОВ,
заместитель председателя Конфедерации
творческих союзов РК
1Художественный фильм режиссёра Марка Захарова «Тот самый Мюнхгаузен». Автор сценария – Григорий Горин
2даже главный храм нашего северного соседа у стен Кремля фактически утерял в просторечьи своё официальное название, присвоенное патриархами Русской Православной церкви – Собор Покрова Святой Богородицы, что на Рву. Он известен всему миру как собор Василия Блаженного
3саунд-трек к киноленте «Кунанбай» создан Толегеном Мухамеджановым
4бетеге (каз.) – типчак, овсяница валисская. Многолетнее травянистое пастбищно-кормовое растение