СМЫСЛ ВОЛЬНЫХ СТРОК Герольд БЕЛЬГЕР Плетенье ЧЕПУХИ

«Обще­ствен­ная позиция»

(про­ект «DAT» №07 (278) от 19 фев­ра­ля 2015 г.

 

 

 

Рес­пуб­ли­кан­ское ста­та­гент­ство сооб­ща­ет, что в 2012 году в Казах­стан при­бы­ло 3006 чело­век, а убы­ло из стра­ны 7002. Ощу­ти­мое отри­ца­тель­ное саль­до! Эдак мой дав­ний зна­ко­мец, демо­граф Макаш Тати­мов, рату­ю­щий за актив­ное колы­ха­нье супру­же­ско­го лос­кут­но­го оде­я­ла, нико­гда не уве­ли­чит чис­лен­ность казах­стан­цев. Зна­чит, нуж­но изыс­кать какие-то дру­гие способы.

 

***

Занес мне один успеш­ный изда­тель рос­кош­но издан­ный фоли­ант. Кило­грам­ма на три тянет. Вот это кни­жи­ща! Креп­кая, плот­ная, буд­то из поли­ро­ван­но­го крас­но­го дере­ва, облож­ка-пан­цирь. Хоть оре­хи на ней коли. Яркий цвет­ной орна­мент. Древ­нее кри­ча­щее назва­ние. Лоще­ная бума­га. Круп­ный, чет­кий шрифт. Отре­ту­ши­ро­ван­ные порт­ре­ты. И к каж­до­му очер­ку подо­бра­на семей­ная фото­гра­фия. Дизайн – обал­деть. Застав­ки – гла­за раз­бе­га­ют­ся. Диву даешь­ся поли­гра­фи­че­ско­му искус­ству. Это надо же было такое сокро­ви­ще соору­дить! Поне­во­ле изой­дешь вос­тор­гом: О‑о-о!.. Шик! Супер! Ғала­мат! «Такую кни­гу я в жиз­ни не видел!» – захле­бы­ва­ясь, сооб­щил зна­ко­мый поэт.

Ой, айта­ты­ны жоқ! Кере­мет! Навер­ня­ка сто­ит такая кни­га тысяч пять-семь!

С тре­пе­том, зата­ив дыха­ние, обли­зы­вая пере­сох­шие губы, начи­наю роб­ко пере­би­рать стра­ни­цы. Ойбай-ау, что за люди? Боль­шин­ство незна­ком­цы: биз­не­сме­ны, воро­ти­лы, деля­ги, чинов­ни­ки… Очер­ки о выда­ю­щих­ся казах­стан­цах. Пер­вая кни­га. Зна­чит, выда­ю­щих­ся у нас – пруд пру­ди. Сре­ди них каким-то обра­зом зате­сал­ся и я. Дол­жен же быть один – ата­сы басқа. Вос­про­из­ве­де­на домаш­няя фото­гра­фия, где запе­чат­ле­ны в затра­пез­ном виде мы с женой и совер­шен­но незна­ко­мая моло­дая казаш­ка. Из очер­ка явству­ет, что у меня в Москве есть дочь. И редак­тор, вид­но, решил, что казаш­ка на фото как раз она и есть. Очерк изоби­лу­ет неточ­но­стя­ми, опе­чат­ка­ми, иска­жен­ны­ми фак­та­ми, хотя и напи­сан лов­ко и лестно.

Хм‑м… И для чего, и для кого этот типо­граф­ский шик и лоск? Для чего эти офор­ми­тель­ские изли­ше­ства? Этот парад­ный мун­дир? Кни­гу и дер­жать-то неудоб­но – руки оття­нешь. И тек­сты шаб­лон­ные, серень­кие, юби­лей­ные. И тональ­ность – ох, ах, ух! И герои – так себе, ника­кая не эли­та. Содер­жа­ние отда­ет дур­но­вку­си­ем. Что­бы поте­шить чье-то само­лю­бие, тщеславие.

Лежит это изда­ние у меня в каби­не­те, при­тя­ги­ва­ет взор как доро­гая, но нико­му не нуж­ная вещи­ца. И выбро­сить жал­ко. Гости мои берут ее в руки, цока­ют-при­щел­ки­ва­ют язы­ка­ми, а поли­став, взды­ха­ют и кла­дут на место. Сколь­ко внешне невзрач­ных кни­жек у меня ута­щи­ли-уво­лок­ли, а на эту искус­ную шка­тул­ку никто и не поза­рит­ся. Такую махи­ну за пазу­хой не уне­сешь. Изда­тель явно пере­ста­рал­ся. Весь пар ушел на гудок.

 

***

Конец холод­но­го и убо­го­го 1941 года. Уже несколь­ко меся­цев мы, депор­ти­ро­ван­ные, оби­та­ем в захо­луст­ном казах­ском ауле Север­но­го Казах­ста­на. Все непри­выч­но, неуют­но. Сосед­ки-сест­ры – Куль­ша­ра и Куль­ба­ра – часто наве­ща­ют мою маму, при­но­сят моло­ко, мас­ло, курт, ири­м­чик, учат ее казах­ским сло­вам. Мама незна­ко­мые сло­ва про­из­но­сит иска­жен­но, на немец­кий лад: зут (сүт), нан, айран, хай­мак, ет, май, рымт­шик, курд, су, аман, тше­лек, бр (бір), экю (екі), торт (төрт)… Сест­ры сме­ют­ся. У поволж­ских нем­цев есть такая осо­бен­ность: вме­сто «т» про­из­но­сят «д», вме­сто «ж» – «ш», перед глас­ны­ми «с» пре­вра­ща­ет­ся в «з». Таков неис­тре­би­мый немец­кий акцент. Глас­ные дол­гие, с рас­тяж­кой, «л» – мягкий.

Мама моло­дая, все­го трид­цать лет. Любит петь и подыг­ры­вать себе на гита­ре. Она выучи­ла – по под­сказ­ке Куль­ша­ры и Куль­ба­ры – несколь­ко строк казах­ской пес­ни «Хама-шай». Поет мама так:

– Пазын­да Хама-шай дын бр дальоки

Айәр лыб Хама-шай дан боль­дым кульке…

После чего сле­ду­ет задор­ный припев:

– Ахау хай­ли лай­эм, ляй­ли лайэм

Хама-шай каль­дин кэин зауле дайем…

Я в недо­уме­нии. Ни одно­го сло­ва понять не могу. По-мое­му, у каза­хов и слов-то таких нет.

Но мама поет увле­чен­но и уве­ре­на, что поет имен­но по-казах­ски. Папа слов этих так и не выучил, хотя мело­дию на скрип­ке вос­про­из­во­дит в замед­лен­ном тем­пе марша.

На октябрь­ских празд­ни­ках мы – папа, мама, я – испол­ни­ли эту пес­ню на школь­ной сцене. Мама даже под­пе­ва­ла. Папа отби­вал такт ногой. Я акком­па­ни­ро­вал на бала­лай­ке. Для ауль­чан это было вно­ве. Они хло­па­ли неисто­во. Гово­ри­ли: «Ай, Анна, мала­дес! Поет по-казах­ски не хуже казахов!».

Лишь через год-дру­гой я смек­нул, что пес­ня назы­ва­ет­ся не «Хама-шай», а «Қама­жай». Потом разо­брал­ся и в сло­вах, кото­рые мама на слух без­бож­но иска­жа­ла. Вот как на самом деле они звучали:

– Басын­да Қама­жай­дың бір тал үкі,

Айры­лып Қама­жай­дан бол­дым күлкі…

А при­пев такой:

– Ахау, хай­ли­лай­ым, лилилайым,

Қама­жай, қал­дың кей­ін, сәулетайым…

Маме, годы спу­стя, я объ­яс­нил и сло­ва, и смысл, и про­из­но­ше­ние. Я ведь тогда уже учил­ся в казах­ской шко­ле и для мамы был авто­ри­те­том. И мама пере­ста­ла петь «Хама-шай».

С тех пор про­шло о‑хо-хо сколь­ко лет. А я пом­ню и мамин голос, и звук гита­ры, и мами­но забав­ное про­из­но­ше­ние, в кото­ром нель­зя было понять ни одно­го слова.

Меня уми­ля­ют сам факт, люд­ская доб­ро­та, непо­сред­ствен­ность и тяга друг к другу.

Так было…