«Общественная позиция»
(проект «DAT» №18 (382) от 12 мая 2017 г.
ДАТ-ДИАЛОГ
5 мая этого года в мажилисе парламента РК состоялась презентация законопроекта «О прокуратуре».
Казалось бы, законопроект отраслевой, мало ли таких, чтобы посвящать именно ему газетную площадь. Но если скрупулезно перебрать в памяти темы всех публикаций в «D», то если не львиная доля, то треть их как раз о законности правосудия в Казахстане и роли органов прокуратуры по надзору за законностью.
На презентацию законопроекта были приглашены председатель Президиума Общенациональной социал-демократической партии (ОСДП) Зауреш Батталова и член Политсовета ОСДП и член коллегии адвокатов г.Астаны Мустахим Тулеев.
Естественно, с просьбой об интервью мы обратились к профессионалу, без ложной скромности, высокого полета. Достаточно вспомнить резонансные не только в Казахстане, но и в мировом сообществе уголовные процессы, где Мустахим Тулеев выступал в качестве защитника. Это дело лидеров оппозиции Акежана Кажегельдина и Галымжана Жакиянова, осужденных по политическим мотивам; диссидента Заманбека Нуркадилова, который, по версии властей, покончил жизнь самоубийством; странной гибели в ДТП независимого журналиста Асхата Шарипжанова; в нашумевшем до гомерического хохота деле политика Булата Абилова по заявлению подполковника из Темиртау, фуражку которого он якобы «съехал» во время встречи со своими избирателями в поселке Актас Карагандинской области; независимого журналиста Казиса Тогузбаева; «главного читателя» нашего проекта «DAT» Ермурата Бапи; общественного деятеля Жасарала Куанышалина, а также многих других.
Безусловно, значимость органов прокуратуры в жизнедеятельности как простых граждан страны, составляющих плоть от плоти содержимое любого государства, так и государственных и иных органов недооценивать категорически нельзя. Не случайно, еще российский император Петр I назвал прокуроров «оком государева»: «Вот мое око, коим я буду все видеть».
Итак, наш диалог с известным адвокатом, членом Политсовета ОСДП Мустахимом ТУЛЕЕВЫМ.
– Скажите, какая была объективная необходимость внесения изменений в Закон о прокуратуре?
– Объективную необходимость презентации законопроекта о внесении изменений в Закон о прокуратуре РК на презентации попытались объяснить депутаты мажилиса парламента и представители Генпрокуратуры в лице господина Андрея Кравченко. Как я понял, необходимость была в том, что органы прокуратуры тоже хотят жить в русле новаций, которые происходят в соответствии с поручениями президента Назарбаева о модернизации сознания общества – через призму нового Закона о прокуратуре. Сейчас же модно стало, что третий этап модернизации должен происходить во всех направлениях, в том числе в сознании людей.
И вот в правоприменительной практике прокуратура решила не отставать и, видимо, подстраиваясь под судебную трехзвездную систему, решила внести некоторые изменения в уже существующий Закон о прокуратуре.
На презентацию законопроекта я был приглашен вместе с Зауреш Батталовой как представители политической партии. Но почему-то не увидел представителей других непарламентских политических партий, кроме «Бірліка».
– Их не пригласили или они проигнорировали презентацию?
– Нет, приглашали всех. Но некоторые политпартии проявили безразличие к событиям, происходящим в социуме. Хотя законопроект о прокуратуре никого не должен оставлять безразличным, потому что он пронизывает всю человеческую жизнедеятельность, начиная с того, как человек с утра переступает порог своего дома, а затем вступает в самые непредсказуемые правоотношения с социумом, государственными, негосударственными учреждениями, да и просто с другими гражданами. Тогда там могут иметь место конфликтные ситуации, споры, вплоть до элементов, образующих состав уголовного правонарушения.
По всей видимости, Генпрокуратура хотела объять необъятное, но это у них не совсем получилось, потому что, это мое субъективное мнение, нас пригласили постфактум, а не на обсуждение в рабочую группу.
– Ваше мнение о законопроекте, в целом, и замечания, в частности.
– На презентации я высказал свое мнение относительно некоторых пунктов внесенных изменений. В законопроекте обозначены задачи органов прокуратуры, основания для проверок, права и ответственность и обязанности проверяемых.
Закон о прокуратуре априори обязан осуществлять высший надзор за соблюдением законности. То есть выше органа прокуратуры в любом государстве, в том числе в Казахстане, не должно быть.
Тем не менее, видимо, потому, что слово «прокуратура» женского рода, она всегда стремится нивелировать свой статус, форма «высшего надзора» размывается, и прокуратура, согласно законопроекту, подотчетна президенту. Тогда получается, что у нас генеральный прокурор не господин Асанов, а господин Назарбаев? Такое вот противоречие возникает.
Другая форма – это осуществление уголовного преследования. Относительно осуществления высшего надзора за соблюдением законности – здесь возникают некоторые противоречия относительно статьи 5-й, где прописывается, что высший надзор за законностью деятельности органов и их должностных лиц, организаций осуществляется независимо от форм собственности и т.д. По моему мнению, этот пункт надо дополнить: высший надзор органов прокуратуры за соблюдением законности осуществляется в отношении деятельности органов и их должностных лиц независимо от занимаемой должности. Не только просто «должностные лица», а независимо от занимаемой должности и статуса в структуре государственной службы. То есть этим бы охватывались компетенция и полномочия даже президента. А это осталось в тени.
Более того, в законопроекте написано, что высший надзор за законностью деятельности органов и должностных лиц в исключительных случаях осуществляется по поручению президента или генерального прокурора. То есть получается подмена функций прокуратуры полномочиями президента.
Что касается пределов надзора – по поручению президента либо генерального прокурора. То есть опять-таки возникает вопрос: а наделен ли президент полномочиями органов прокуратуры? Или он над ними стоит? Ведь глава государства должен дистанцироваться от этого как в любом цивилизованном правовом государстве. Как, например, в Южной Корее, странах Европы.
– То есть выше законов о президенте и прокуратуре должна быть только Конституция?
– Да, Конституция – это Основной закон, а генеральный прокурор и прокуратура в целом должны быть подотчетны парламенту, потому что именно этот орган издает законы и должен контролировать их исполнение. Но никак не президент. Президент не полиглот, он не может охватить все сферы человеческой жизнедеятельности и быть осведомленным во всем и реагировать везде. Поэтому здесь вопросов возникает много.
В законопроекте, который презентовал мажилис, обозначены пределы надзора – по поручению президента либо генерального прокурора. И то только в случаях невыполнения полномочий иными органами контроля. То есть это якобы высшая точка кипения. Если на местах те или иные руководители проявили должностное бездействие или заинтересованность и блокируют решение отдельных вопросов, нарушают конституционные права, только по поручению президента или генерального прокурора осуществляется надзор.
Что самое интересное, в статье 24-й заложена такая норма, что не подлежат опротестованию законодательные акты. Ну, да ладно. А вот второй пункт – акты президента и администрации, Конституционного совета – не подлежат опротестованию. Здесь возникает парадокс. Как это так? Президент тоже человек, там есть человеческий фактор, он может ошибиться, если даже его консультируют. АП – то же самое. Конституционный совет у нас хоть и является высшим органом по толкованию законов, тем не менее тоже может совершать ошибки. И в данном случае прокуратура должна в пределах своей компетенции и полномочий реагировать на это. А прокуратура сразу сложила лапки кверху, мол, законодательные акты не подлежат опротестованию. То есть если даже эти акты и против интересов общества и Конституции, все равно не подлежат опротестованию.
– Это что, новелла?
– Да, раньше этого не было. Ну, нормативные постановления Верховного суда априори не подлежат опротестованию, потому что соответственно статье 4 Конституции, после их опубликования они приобретают силу закона. Акты Конституционного совета и Счетного комитета, нормативные акты технического характера тоже не подлежат опротестованию. Я с этим не согласен. Потому что ярким примером такого блокирования полномочий прокуратуры является нашумевшее дело по статье 26-й Конституции о земельных спорах. Когда с подачи правительства парламент принял закон, Назарбаев его утвердил. Если б рычаг его действия прокуратурой был предусмотрен, соответственно, она бы внесла протест – и все, аннулировали эту норму. А в связи с его отсутствием Назарбаев, поняв, что мощный общественный протест идет, он наложил на него мораторий на определенное время, и то с оговоркой.
Так что на презентации законопроекта я задавал конкретные вопросы господину Кравченко. К примеру, относительно применения содержания нормы статьи 93-й УПК РК, в которой описываются полномочия прокурора в ходе досудебного расследования. Мы договорились о том, что, исходя из трех форм деятельности прокуратуры по высшему надзору за соблюдением законности, а это – представительство интересов государства в суде и уголовном преследовании.
В аспекте третьего направления мы обсуждали содержание статьи 93 УПК РК. Меня заинтересовал пункт 7-й – о заключении процессуального соглашения. Она была введена с 2017 года, но дело в том, что ранее она была более расширенная и детализированная, хотя и не конкретизированная. А сейчас ее вообще размыли и указали, что прокуратура в пределах своих полномочий имеет право на заключение процессуального соглашения.
Но при этом разработчики законопроекта умолчали о том, что процессуальное соглашение на стадии досудебного расследования может проявляться в двух формах. Это: сделка с правосудием, то есть процессуальное соглашение о признании вины, согласие с предъявленным обвинением и ее неоспаривании и обязательство о полном возмещении причиненного материального ущерба, если он имеется, и согласие потерпевшего. И то это относится к трем категориям – к разряду небольших, средней тяжести и тяжких преступлений. А если же совершаются особо тяжкие преступления, то процессуальное соглашение о сделке о признании вины не применяется.
Вместе с тем существует в УПК процедура процессуального соглашения о сотрудничестве. Здесь имеются в виду лица, совершившие особо тяжкие преступления и которые находятся в местах лишения свободы, но которые, тем не менее, предпринимают меры для применения принципа гуманности в отношении их в случае, если они разоблачают ранее известные, но не раскрытые преступления латентного характера. Но таких явлений у нас очень мало. Пока только единичные случаи. Может, поэтому генеральный прокурор РК господин Асанов 17-18 ноября прошлого года на парламентских слушаниях по дальнейшей модернизации уголовно-процессуального, уголовно-исполнительного законодательства говорил о пяти плюсах и пяти минусах действующего уголовно-процессуального законодательства. Он сказал о том, что процедура сделки с правосудием идет полным ходом, что за полугодие прошлого года более 700 или 800 процессуальных соглашений уже заключено, но не было заключено ни одного процессуального соглашения о сотрудничестве. Этот институт бездействовал. Сейчас он потихонечку набирает силу. Но опять-таки негативное, что отметил тогда господин Асанов, в Казахстане плохую тенденцию набирает именно применение такой нормы, как сделка с правосудием с признанием вины, когда подчиненные стучат на начальника, хотя, возможно, они сами являются организаторами или подстрекателями того или иного должностного коррупционного преступления. Но когда их разоблачают, то они поднимают лапки кверху, образно говоря, и орган уголовного преследования, чтобы не напрягаться по сбору доказательств в виновности тех или иных субъектов преступления, идут по линии наименьшего сопротивления и берут за основу ходатайство о заключении процессуального соглашения о признании вины.
– Яркие случаи, наверное, так называемые «дело Джуламанова» и «дело Ермегияева»?
– Да-да. В данном случае непосредственные исполнители и соучастники таких должностных и коррупционных преступлений уходят от ответственности. Они либо вообще не привлекаются к уголовной ответственности, либо формально выносится обвинительный приговор, но с освобождением от материального отбывания наказания, либо применяют норму статьи 55-й УК РК о назначении наказания ниже низшего предела с учетом якобы деятельного раскаяния, оказания содействия следствию и разоблачения своих бастыков.
– Но деятельное раскаяние – понятие настолько расхожее, что, кажется, это прямой путь для увода от ответственности истинных преступников…
– Да, согласен с вами, расхожее понятие. Я на парламентских слушаниях осенью прошлого года и на нынешней презентации законопроекта о прокуратуре заявил о пробелах в законодательстве. И этот законопроект сырой. На что господин Кравченко сказал: да, он еще несовершенный, но мы стремимся к совершенству, мол, это еще не окончательный вариант, и мы еще в рабочей группе будем обсуждать. То есть ушел от прямого ответа.
Но дело в том, и я об этом тоже говорил, что надо установить своего рода фильтр применительно к этой процедуре. Если человек хочет заключить сделку с правосудием, то он до начала уголовного преследования в статусе подозреваемого должен использовать такую форму процессуальной процедуры, как явка с повинной. Тогда – да. Тогда он действительно, реально деятельно раскаивается, признает вину и изъявляет добровольное намерение содействовать органу уголовного преследования в разоблачении преступления. Но этого у нас нет. У нас обязательным и необходимым признаком для заключения процессуального соглашения как о признании вины, так и сотрудничестве является добровольность и искренность намерений.
– Но явка с повинной у нас чаще всего оформляется, когда человек уже задержан. Не так ли?
– Нет, это было в старом законодательстве, сейчас этого уже нет. Дело в том, что если человека задержали с поличным, то он не может написать явку с повинной. А если оформляют задним числом, то тогда получается, что оперативная информация недостоверная. Поэтому следователи не могут задним числом оформить явку с повинной, потому что человека поймали с поличным. Как на примере с Василием Ни, бывшим президентом Международного центра приграничного сотрудничества «Хоргос», который был задержан при получении взятки в один миллион долларов, но которого наше правосудие освободило от уголовной ответственности. Общественность страны крайне возмущена. Теперь органы прокуратуры возлагают всю ответственность на решение об освобождении его от уголовной ответственности на суд, а суд, в свою очередь, говорит: извините, это органы уголовного преследования пресекли его преступную деятельность на стадии покушения, что это незаконченное преступление, так как ему не дали возможность получить предмет взятки, что это менее опасное преступление, а посему, как говорится, взятки гладки – Ни можно не наказывать.
– Ну, еще и пресловутое внутреннее убеждение судьи, на который вершители правосудия ссылаются при вынесении приговоров.
– Да, этот фактор, видимо, тоже присутствует. Но и сама фамилия говорит, что Ни ни брал взятки, не «не брал», а «ни брал». Фамилия у него удобная такая. Ни виновен, потому что ни брал (смеется).
К сожалению, такого фильтра в казахстанском уголовно-процессуальном законодательстве нет, как в российском. У них оно более-менее прогрессивное. Если бы этот фильтр существовал – о том, что до начала уголовного преследования, до разоблачения того или иного фигуранта, он писал бы явку с повинной: мол, я совершил такое-то преступление в соучастии с тем-то или один, то тогда бы – да. Дело в том, что признак добровольности и искренности намерений в нашем законодательстве размывается и дезавуируется. А органы уголовного преследования, идя по стороне наименьшего сопротивления, берут за основу фиктивное признание и пускают под гильотину руководителей тех или иных организаций, учреждений.
Хороший вопрос прозвучал на презентации от Магеррамова, депутата мажилиса от фракции партии коммунистов – КНПК. Он спросил у Андрея Кравченко: как это понять, если сейчас спецпрокуроры осуществляют уголовное преследование, а вместе с тем вы надзираете за законностью? Развивая его вопрос, я задал Кравченко вопрос: неужели нельзя унифицировать и модернизировать орган следствия? Я не говорю о возвращении государственного следственного комитета – ГСК, который в Казахстане давно почил в бозе. Но если брать практику силовых структур России, там следственный комитет создан, и он отделен от прокуратуры. А у нас получается, что они в одной упряжке и аффилированы по-любому. Если даже статусы якобы разные, сидят в одном здании, решают одни и те же вопросы. Господин Асанов сам говорил: у нас нет оправдательных приговоров, потому что прокуратура преследует, прокуратура обвиняет и настаивает на наказании. Соответственно, заднего хода нет. Кравченко не согласился с моим мнением, говорит: это, возможно, будет в будущем и т.д. Поживем – увидим.
Но я крайне недоволен такой презентацией, таким законопроектом, потому что прокуратура существенно урезает свои полномочия, хотя, конечно, у нее полномочия огромные, тем не менее, по актуальным вопросам жизнедеятельности физических и юридических лиц она проявляет слабость.
–Хотя я понимаю, что мой вопрос не по адресу, тем не менее, почему вас, известного в стране не только адвоката, но и юриста, не пригласили на заседания рабочей группы?
– Не знаю. Но я полагаю, может, был бы какой-то эффект, если бы к моему мнению и предложениям прислушались. ОСДП не парламентская партия. Конечно, понятно, что нынешние изменения и дополнения в существующий Закон о прокуратуре, скорее, установка со стороны АП, которая уже имеет свои лекала содержательной, структурной части законопроекта. А по установке АП в парламенте протащат любой законопроект, такой, какой нужен Акорде. А непарламентские партии они приглашают на такого рода презентации, по всей видимости, только для того, чтобы сказать: да, у нас происходят изменения отраслевого законодательства, Конституции и т. д. Например, 30 августа 1995 года на основании референдума была принята Конституция РК, последние изменения внесли уже без референдума, путем простого социального опроса, какая-то рабочая группа была создана. В конечном итоге, видимо, решили скомпоновать все это, чтоб не будоражить общественное сознание. Если представителей непарламентских партий даже и допустят, они предложат действенные механизмы того или иного законопроекта или нормы, статьи закона. И все равно они не будут приняты во внимание, потому что власть делает все для того, чтобы ей самой было удобно. А эпизодические приглашения – для того, чтобы сказать: это мнение общества, которое представили политические партии, так что никакого ущемления прав гражданского общества и непарламентских политических партий не происходит.
– Что еще было интересного на презентации?
– Попутно применительно к несовершенству закона и действующего законодательства я затронул вопрос относительно нынешнего положения своего подзащитного – экс-директора Погранслужбы КНБ РК Нурлана Джуламанова. Недавно я был у него на свидании, где он сказал мне, что намерен обратиться к главе государства и генеральному прокурору с заявлением в соответствии с процедурой о том, что он выражает согласие, заявляя ходатайство о сотрудничестве со следствием в целях разоблачения фактов хищения в структуре КНБ, в целом, и Погранслужбы, в частности, которые остались без правовой оценки тогда, когда он обращался. А сейчас он хочет поднять эти вопросы заново, чтобы дали им правовую оценку, расследовали в полноценном объеме и объективно и восстановили тот материальный ущерб, который был причинен.
Кроме всего прочего, как мы знаем, 13 декабря 2016 года вышел указ президента об амнистии. Нормами статей 3-й и 5-й данного акта предусмотрено сокращение срока отбывания наказания в отношении лиц, совершивших особо тяжкие преступления, в том числе коррупционные, под которые должен подпадать господин Джуламанов с учетом своего возрастного ценза. Когда он был вовлечен в орбиту уголовного преследования, ему было 58 лет, сейчас ему исполнился 61 год. Мы заявили ходатайство о сокращении ему срока на одну пятую от общего срока наказания 11 лет.
Однако Шахтинский городской суд отказал нам в этом, мотивируя тем, что якобы его действия не подпадают под указ об амнистии. Хотя в норме указа не говорится о том, что данный закон не распространяется на лиц, совершивших особо тяжкие преступления независимо от возраста. Такой оговорки в указе нету. Более того, данный указ президента противоречит статье 78 УК РК. Она четко предусматривает (часть 2-я): акт об амнистии не распространяется на лиц, совершивших террористические и экстремистские преступления, пытки, преступления против половой неприкосновенности малолетних. Ни одного из этих признаков преступных деяний в действиях Джуламанова нет. Статья 78-я УК выше указа президента. Поэтому в данном случае прокуратура должна была внести протест либо иную форму прокурорского реагирования на постановление Шахтинского горсуда. Но этого она не сделала.
Следовательно, в ее действиях усматривается, извините за тавтологию, бездействие. В связи с этим я подал частную жалобу в апелляционную коллегию Карагандинского областного суда на постановление Шахтинского городского суда. Одновременно написал ходатайство на имя председателя коллегии по уголовным делам Карагандинского областного суда, чтобы они в пределах своей компетенции обратились в Конституционный совет, чтобы они дали толкование: во-первых, нарушены или нет конституционные права Джуламанова в связи с достижением его возрастного ценза; во-вторых, противоречит ли указ президента о помиловании в части 2-й статьи 78-й УК РК. Как говорится, время пошло. Посмотрим, что дальше будет.
– Спасибо вам за интервью и удачи!
Жумабике ЖУНУСОВА,
«D»