«Общественная позиция»
(проект «DAT» № 45 (269) от 11 декабря 2014 г.
СКАЖИ, КТО ТЫ ЕСТЬ,
или Исповедь декабриста и «националиста»
Известный ученый, философ Бенедикт Андерсен писал: «Не нация формирует национализм, а национализм формирует нацию». Знали ли идеологи Красной империи эту убийственную для них истину? Скорее всего – знали, но скрывали. Значит, мы, восемь ученых, защищая молодежь, участвовавшую в декабрьском восстании 1986 года, борясь с эмиссаром Центра и всякого рода местными шовинистами, способствовали укреплению и формированию своей нации.
Прошло 28 лет. Но до сих пор не дана объективная политическая оценка Декабрьскому восстанию и до конца не выявлено число его жертв. Правда, в свое время парламент РК внес дополнение в закон «О реабилитации жертв массовых политических репрессий», где участники декабрьского восстания 1986 года признаны жертвами политических репрессий. Но по человеческим понятиям жертвами являются не только те, кто вышел тогда на площадь и кто получил физические увечья или погиб, или кто был приговорен к лишению свободы, исключен из институтов, уволен с работы или подвергся к другим мерам наказания.
Но есть категория граждан, поступки которых стали отражением и продолжением того взрыва национального самосознания и достоинства, которые пробудились в трагические дни декабря 1986 года. Их гражданская позиция и политические взгляды были своего рода детонатором пробуждения национального самосознания молодежи. Это они убеждали людей не выходить на площадь в качестве дружинников, чтобы разгонять и избивать нашу молодежь по указанию райкомов партии и заданию штабов ДНД. Это они защищали кадры, подвергшиеся гонениям со стороны услужливых и продажных администраторов из-за подозрения в причастности к декабрьскому восстанию или в политической неблагонадежности. Именно они открыто дали отпор на партийных собраниях тем нездоровым элементам, которые поднимали на щит пресловутое постановление ЦК КПСС (1987 г.) о так называемом «казахском национализме», очернившем целый народ. Для всего этого надо было иметь особое мужество, истинный патриотизм и высокую гражданскую порядочность. К великому сожалению, таких людей оказалось мало.
Кто были эти люди? Это представители передовой национальной интеллигенции страны, профессионалы в своей работе, с широким политическим кругозором, кристально честные, истинные патриоты. Но именно против них и был направлен главный удар аппарата приснопамятного первого секретаря ЦК Компартии Казахстана Геннадия Колбина, назначенного Москвой вместо Динмухамеда Кунаева, после декабрьских событий, особенно после упомянутого постановления «О казахском национализме».
Не секрет, что в 1987–1988 годах во многих учреждениях тоталитарным режимом проводилась чистка и был устроен «малый 37‑й год» против инакомыслящих, поддержавших молодежь в трагические дни декабря 1986 года. При преследовании и дискредитации этих людей не выбирали средств: их вызывали «на ковер» в райкомы партии, обсуждали на собраниях по месту работы, понижали в должности, подгоняли под сокращение, увольняли с работы, исключали из партии, брали на особый учет, навешивали ярлыки декабристов и националистов.
Спрашивается, чем эти люди не жертвы политических репрессий? Неужели, чтобы получить статус политических репрессированных, обязательно надо было оказаться в тюрьме или получить физические увечья? Поверьте, иногда лучше сидеть в тюрьме, чем быть изгоем общества, физические увечья легче, чем моральные. Эти люди – «скрытые жертвы» политических репрессий, произошедших в нашей стране во второй половине 80‑х годов ХХ века, на которые до сих пор закрывают глаза власть предержащие.
«ДЕЛО УЧЕНЫХ»
Известное «дело восьми ученых», о котором знает вся страна, связано с декабрьским восстанием 1986 года. В начале того года я был назначен заместителем директора Казахского НИИ плодоводства и виноградарства по научной работе, а с созданием в том же году научно-производственного объединения «Алмалы» – заместителем генерального директора по науке и внедрению. Перспектива в научном и карьерном плане была радужная: в верхах дали понять, что через год после ухода директора на пенсию на этот пост будет рекомендована моя кандидатура. Мою кандидатуру одобрил действующий директор Казтай Ултараков. В ту пору мне было 48 лет – тот возраст в науке, когда надо дерзать, плодотворно трудиться, используя накопленные опыт и знания.
Но нагрянули трагические события декабря 1986 года.
Каждый должен был определиться: или, думая о своем благополучии и карьере, подобно страусу прятать голову в песок (многие стали на путь предательства), или же вопреки всему отстаивать достоинство своей нации, своего народа. Первые сохранили свои кресла и сделали себе карьеру, вторые потеряли все и оказались изгоями. К последним отношу себя и своих коллег по работе – нас было восемь ученых.
Конечно, как бы ни было жаль испортить карьеру, на том этапе я завершал докторскую диссертацию, но я ничуть не сожалею о том, что в трагические дни для моего народа сумел проявить твердую гражданскую позицию, не потерял человеческую порядочность, чувство патриотизма, поддержал молодежь, вышедшую на площадь, давал отпор на собраниях шовинистам по поводу так называемого казахского национализма.
Да, я потерял все: любимую работу, должность, докторскую степень, испортил научную карьеру, лишил семью благополучия, но я не падал духом, ибо свято верил в Истину и в то, что хуже мне уже не сделают. Но нет пророка в своем Отечестве. Истину я жду уже 28 лет, продолжая искренне верить в ее торжество.
Сугубо фрагментарно расскажу, как было дело и чем оно закончилось.
К вечеру 16 декабря 1986 года в институте прошел слух, что на площадь им. Брежнева вышла молодежь, недовольная избранием Колбина первым секретарем ЦК КПК. В самом деле, доколь будет продолжаться диктат Центра, игнорирующего честь и достоинство казахского народа? По моим данным, из 11 первых секретарей ЦК КПК 9 были других национальностей. Назначение Колбина стало последней каплей, переполнившей чашу терпения.
17 декабря утром меня пригласили в Калининский райком партии. В то время командиром добровольной народной дружины (ДНД) по положению должен быть зам. директора учреждения. В райкоме нам сообщили: вчера главную площадь столицы заполонили хулиганствующие элементы (среди них наркоманы, алкоголики) с антисоветскими лозунгами. Ваша задача (присутствовали командиры ДНД более 20 организаций), вооружившись арматурой, палками, безжалостно избивать и вытеснять их с площади, а непокорных сдавать в милицию.
Вернувшись, я пригласил к себе члена партбюро М. Кентаева и сотрудника своего отдела Х. Шанимова и сказал им о создавшейся ситуации. Поручил Шанимову обойти дружинников-казахов (из 40 дружинников 20 были казахи) и предупредить, чтобы они не выходили на дежурство.
В институте в то время работало около 280 человек, из которых только 20% были представителями коренной национальности. Среди них мы провели разъяснительную работу о правоте людей, вышедших на площадь. Обстановка в коллективе в эти дни была напряженной. Правда, и среди русскоязычных были люди, с пониманием отнесшиеся к нашей позиции (Голованов Н.С., Раузин Е.Г., Лысенко И.Н., Со-Сохи С.Н. и др.). Они нас поддержали и тогда, когда мы подверглись преследованиям после трагического декабря.
Морально-психологический климат ухудшился после постановления ЦК КПСС от 16 июля 1987 года «О казахском национализме». Подняли головы скрытые шовинисты. Обсуждения постановления по заданию сверху проводились на общих и открытых партийных собраниях почти еженедельно, где они не слезали с трибуны, призывая разоблачать националистов, не допускать к руководству в институте казахов и т.д. Конечно, мы давали отпор, иногда дело доходило до взаимных оскорблений.
Казтай Ултаракова – директора института, сняли с должности в сентябре 1987 года, в октябре появился некий В. Заварзин из Москвы, совершенно неизвестный в мире плодоводческой науки. Это при наличии в нашем институте 2 докторов и 45 кандидатов наук по профилю. После декабря 1986 года в имперском Центре довлело недоверие к национальным кадрам, и вошел в моду импорт кадров оттуда в различные учреждения республики. Одним из них и был Заварзин.
Этот эмиссар имперского Центра и ставленник Колбина с первых дней во всеуслышание заявил, что он прибыл сюда с особыми полномочиями ЦК КПСС и по личному поручению Колбина, чтобы навести порядок после декабрьских событий, и что он будет беспощадно бороться с «декабристами» и «националистами, что он имеет опыт борьбы с националистами еще с 50‑х годов (видимо, в Молдавии, где он когда-то работал).
Со временем Заварзин вообще обнаглел и распоясался, да так, что не стал даже скрывать свои шовинистические, колонизаторские замашки. Чтобы избавиться от национальных кадров, проявивших твердую гражданскую позицию в трагические дни декабря 1986 года, он применял различные изощренные методы: организовывал аттестацию, расформировывал отделы, где руководителями были казахи или лица, поддерживающие их, понижал в должности, налагал необоснованные административные взыскания и т.д. Но до этого вызывал каждого в свой кабинет и устраивал допрос: «Говорят, Вы участвовали в декабрьских событиях, выступали против постановления ЦК КПСС и как после этого можете работать в институте?».
Со мной была целая дискуссия. Он обвинил меня в организации националистической группировки в институте, чуть ли в антисоветчине. «По этим фактам, – говорил он, – Я поставлю вопрос перед парторганизацией и райкомом партии об исключении вас из партии и изгнании из института». Я ответил: «Во-первых, подберите тон разговора; во-вторых, обвинение меня в национализме и антисоветчине – это клевета, за что я могу подать на Вас в суд (он стушевался); в‑третьих, что касается постановления, то я выступал не против партии, членом которой состою, а против обвинения моего народа в национализме». Сказав это, я хлопнул дверью и вышел вон.
Из 9 кандидатов наук коренной национальности 8 были уволены, одного исключили из партии. Меня спас тогда второй секретарь Калининского райкома партии Талгат Мамашев. При беседе с глазу на глаз я рассказал ему без утайки нашу позицию по декабрьскому восстанию, постановлению «О казахском национализме», о злонамеренных действиях Заварзина по отношению к национальным кадрам, ухудшении морально-психологического климата в коллективе. Мамашев меня понял и спустил «мое дело» на тормозах, и в дальнейшем всячески поддерживал нас. Но большой власти он тогда не имел. На одном из собраний в институте Заварзин обвинил Мамашева в поддержке националистов, т.е. нас, прозрачно намекая, что он сам националист. Наглости Заварзина не было предела, ведь балом в республике правил его патрон Колбин. Всем нам восьмерым он навешал ярлык «декабристов» и «националистов».
Я убедился в том, что Заварзин – законченный шовинист и талантливый пасквилянт. Нам пришлось написать коллективное заявление в вышестоящие инстанции на распоясавшегося эмиссара Центра. В верхах нам дали понять, что обращение с жалобой – право каждого гражданина, но акцентировать внимание на декабрьских событиях и национальном вопросе, мягко говоря, не следует. В начале 1989 года группа сотрудников написала заявление на имя Колбина. В ЦК КПК его положили «под сукно».
Мы дважды обращались в ЦК КП Казахстана. По ним работали две комиссии, справки их были обтекаемы (они избегали темы декабрьских событий и постановления «О казахском национализме» – в то время на них было наложено табу). Тем не менее, признали факт преследования кадров по национальному признаку. Комиссия посчитала нецелесообразным пребывание Заварзина в должности директора НПО «Алмалы». Но он чихал на комиссии и продолжал наглеть. В начале марта ушел Колбин, в конце того же месяца был освобожден от занимаемой должности Заварзин. Он уехал туда, откуда приехал.
Вопрос о нашем восстановлении был поручен ВО ВАСХНИЛ. Однако оно упорно молчало.
В 1991 году была организована Казахская Академия сельскохозяйственных наук. Меня пригласили в Академию, предложили прежнюю должность. Я согласился, но с условием: вместе со мной должны быть восстановлены в должностях все незаконно уволенные сотрудники. Академия условие не выполнила. Я отказался от предложения.
Был еще один постыдный эпизод в нашей борьбе за справедливость.
В 1992 году (месяц не помню) вызвал меня главный ученый секретарь сельхозакадемии, академик Сабит Байзаков и сказал: «Мне поручено разобраться с вашим вопросом и вернуть всех в институт. Так как 8 человек – кандидаты наук достигли пенсионного возраста…, вместо них восстанавливаем Вас». Я сказал: «Если всех вернете на прежние должности, то я согласен». В это время в его кабинет зашел Смурыгин А.С., директор института. Байзаков в жесткой форме ему сказал: «То, что должны были сделать Вы, приходится делать нам. Немедленно отправьте 8 человек пенсионного возраста на заслуженный отдых и восстановите на эти должности 8 человек, незаконно уволенных Заварзиным». Смурыгин попросил дать ему 10 дней.
Но коварства Смурыгина мы с Байзаковым не предвидели. Он со своими приспешниками подключил к этому делу одного из помощников Терещенко, в то время премьер-министра. Из канцелярии премьера раздался окрик. Помощник Терещенко «нажал» на и.о. президента АСХН Зейнулла Кожабекова, и тот, мягко говоря, струсил. Когда мы, все 8 ученых, пришли в Академию с уверенностью, что наконец-то справедливость восторжествовала, то услышали циничное выражение из уст Кожабекова: «Мы не можем уволить 8 русских и за их счет восстановить казахов». «Қайран сорлы қазағым!» – деп, біз жағамызды ұстадық. Сегіз орысты зейнеткерлікке жібергенше, одан да 8 қазақты өздерінің заңды орындарына қайтармау оңай іс болды.
Мы обратились в Конституционный суд. Наше дело наряду с другими делами о декабрьских событиях было поставлено в повестку дня. Однако в 1995 году КС был распущен. Тогда мы обратились в парламентскую комиссию по расследованию декабрьских событий. Прошли собеседование у 6 членов комиссии из 12. Секретарь комиссии Жасарал Куанышалин, ознакомившись с представленными документами, возмутился и заверил, что наше дело имеет перспективу. Однако на наше несчастье Верховный Совет был распущен, комиссия прекратила работу.
Мы обратились в Генеральную прокуратуру РК. Она, тщательно расследовав «дело 8 ученых», внесла представление в АСХН РК и МСХ РК о немедленном восстановлении заявителей в прежние должности и привлечении к ответственности лиц, причастных к преследованию кадров.
Но АСХН и МСХ, а также институт плодоводства и ухом не повели. Их информация, что претендуемые должности заняты избранными по конкурсу и результатам аттестации, не соответствовала действительности. Смурыгин как огня боялся нашего возвращения, так как мы раскрыли бы его истинное лицо, да и предъявили бы счет шовинистам-марионеткам Заварзина. Поэтому он за ценой не постоял – все богатство совхоза «Гигант» и института, имеющего в своем составе 7 хозяйств, поставил на обеспечение нужных ему людей в АСХН и МСХ. Диву даешься, когда руководство МСХ и АСХН директором института после Заварзина сразу же назначило Смурыгина, оставив за ним директорство такого крупного хозяйства, как «Гигант». Да он просто-напросто купил эти должности у наших продажных чинуш и 4 года катался между Алматы и «Гигант», расстояние между которыми 80 км. О каком руководстве наукой и производством можно говорить после этого? Но ведь никто из начальников не ответил за такой, мягко говоря, нонсенс.
В начале 1994 года я лично обратился к президенту с письмом-заявлением, на него не последовало ответа. Тогда мы написали коллективное заявление в Аппарат президента РК с просьбой: создать компетентную, независимую комиссию и поставить точку над «i». Получили формальную отписку.
После всех мытарств, унижающих человеческое достоинство, когда приходится доказывать, что ты не верблюд, мы плюнули на все и прекратили борьбу за торжество справедливости и законности – преступное равнодушие чиновников оказалось сильнее.
В 1998 году была создана комиссия сената парламента РК по комплексному изучению и реабилитации жертв политических репрессий. Мы предприняли последнюю попытку, представив материалы с ходатайством о своей реабилитации. Как сказал по секрету один из членов комиссии, наше дело решалось положительно. Однако итоги работы комиссии были заблокированы сверху.
Вот так завершилась наша эпопея борьбы за справедливость, восстановление своих добрых имен.
ЦВЕТЫ
ЗАПОЗДАЛЫЕ…
Что стало с 8 учеными-казахами и не предавших нас 2 русскими и 1 кореянкой?
М. Х. Хажмуратов, И.С.Голованов, С.Н. Со-Сохи 15 лет тому назад ушли в мир иной от сердечных приступов. М.М. Кентаев вот уже несколько лет тяжело болен. М.Г.Чуканов и Ж.Т.Тулеуов после двух инфарктов и инсультов недавно тоже покинули этот мир. Х.И.Шанимов, когда-то пышущий здоровьем, сейчас не выходит из больницы и живет на лекарствах. Автор этих строк, получив два инфаркта, еще держится. И.Н.Лысенко, увидев отношение казахов к своим соплеменникам и видя разгул коррупции, уехал в Россию. К.Ж.Жидебаев и Т.С.Тажибаев – самые молодые и способные среди нас, где-то работают, чтобы выжить, но их научная карьера, которая обещала стать блестящей – оба были руководителями крупных отделов в институте – не состоялась.
Еще один штрих к «портрету» нашей борьбы за справедливость. Исчерпав все возможности, мы обратились к XXVIII съезду КПСС, Генсеку ЦК КПСС, затем Президенту СССР Горбачеву (несколько раз), председателю Совета министров СССР Рыжкову, IV съезду народных депутатов. К кому мы только ни обращались! Но как в Центре защищали своего эмиссара Заварзина! Видимо, он блестяще выполнил поставленную задачу по наказанию «националистов» и «декабристов». Своих, как говорится, не сдают, даже повышают в должности, несмотря на вопиющую их подлость и безнравственность. Как, например, Заварзина. Не то, что наши казахи, наделенные Центром полномочиями, сдавали своих же казахов, лишь бы не лишиться своих теплых и доходных кресел, живя с оглядкой наверх. И до сих пор эти люди не избавились от рабской психологии. Все приспешники Заварзина и Смурыгина в «смутные» 1992–1993 годы, накопив богатства в Казахстане, уехали в Россию, Израиль, куда-то еще (около 20 человек). Вот такие пироги.
Сегодня удивляюсь самому себе. Как все выдержал: 8 лет работал сторожем, 1 год стоял на учете как безработный. Спасибо друзьям и доброжелателям, которые устраивали меня часовиком или на полставки в университеты и институты. Когда мне отказали в защите докторской по совокупности работ, вернулся к своей прежней докторской диссертации, материалы которой в 1988 году похитил Заварзин. В течение нескольких лет ставил новые опыты, собирал новые материалы и в декабре 2003 года на 65‑м году жизни все-таки защитил докторскую. Говорят, что это редкое явление в науке. Если бы не декабрьские события и не злой демон Центра, я должен был защититься в 1987–1988 годах, и моя научная карьера сложилась бы по-другому. Значит, такова судьба. Но о пережитом ничуть не жалею: за годы мытарств и лишений, оскорблений и унижений узнал людей коварных и продажных, но встретил еще больше людей честных и порядочных.
В 2008 году в связи с 70-летием коллектив института выдвинул меня на государственную награду (Қазақстанға еңбегін сіңірген қайраткер). Моя кандидатура прошла через центр аграрной науки (КАИ), а в Минсельхозе меня «тормознули», чтобы пропустить своего человека, который не прошел ни институт, ни КАИ и который в нашем институте считается одиозной фигурой. Он получил это звание при вопиющем нарушении законов через «черный ход», с помощью родственника, руки которого по локоть обагрены кровью жертв декабря 1986-го, за что он получил звание генерала.
Я адаптирован к несправедливостям, и эту очередную пилюлю власть предержащих воспринял спокойно. Мне куда важнее мнение коллектива, где я работал (КазНАУ) и работаю (КазНИИЗиКР). Ученые этих учреждений еще в 2006 году в связи с 20-летием декабрьского восстания ходатайствовали о реабилитации меня как жертвы политических репрессий.
В 2007 году ВАК присвоил мне звание профессора, в 2008‑м избрали академиком Международной академии экологии, в 2010‑м – академиком АСХН РК. В стенах этого института трижды стал лауреатом различных премий. С большой теплотой вспоминаю, как коллектив проводил меня, когда в 2010 году по состоянию здоровья уходил с должности заместителя директора по научной работе.
Но все это, увы, – цветы запоздалые…
Магжан ИСА,
профессор
