«Общественная позиция»
(проект «DAT» №35 (399) от 28 сентября 2017 г.
DAT-ДИАЛОГ
Когда из страны уезжают люди рабочих специальностей, это еще можно списать на отсутствие рабочих мест и производства, а когда ее покидают представители интеллигенции, так сказать, «умы», то это уже должно послужить сигналом для власти. Хватит ли у власти ума для осознания угроз «оттока умов», покажет время. Сегодняшний наш собеседник, политолог, профессор, некогда один из руководителей фонда Первого президента РК, а ныне эмигрант в США Валихан ТУЛЕШОВ.
– Валихан Утебалыулы, в социальных сетях просочилась информация о вашем переезде в Америку, если это правда, то что послужило для принятия решения покинуть страну, ведь оно не из легких?
– Ну, во-первых, я бы хотел сразу сказать, что в современном динамичном мире практически стираются границы присутствия человека в том или ином месте. Можно находиться дома – на Родине – физически и не быть, не чувствовать себя как дома психологически, ментально. И наоборот. Или работать в другой стране, а жить – дома. Технологии коммуникации, да и условия жизни и быта, которые становятся неким универсальным стандартом, позволяют преодолевать эти трудности. Везде есть похожие марки одежды, еды, похожие магазины и т.д.
– Однако здесь есть одна наиболее важная деталь – если тебя не связывают отношения с людьми, родственниками, друзьями и коллегами, то связь теряется, она медленно угасает…
– Именно только тогда и начинают проявляться все самые неприятные симптомы переезда – возникает чувство покинутости, одиночества, наступает депрессия и т.д., которые серьезно сказываются на человеке. В моем же случае никакой особой трудности не возникало, поскольку у меня не возникало решения покинуть страну навсегда. Поэтому и решение о том, чтобы остаться в Америке, возникло случайно. Тем более, что я приехал сюда по приглашению Марлен Ларуэль из Университета Джорджа Вашингтона на дебаты по национализму.
Я нахожусь в США потому, что решил для себя основательно освоить английский язык, который никак не удавалось начать осваивать дома. Это была первая причина переезда. Второй причиной послужила работа над моей концепцией «универсальное государство». Ведь где, как не в Америке, попытаться глубже понять важнейшие составляющие успеха, мощи и прогресса страны, которая имеет столь высокое и глобальное влияние в мире. Сколько времени понадобится для изучения языка и работы над моей концепцией – я не знаю. Однако знаю одно: моя приверженность Отан – Отчизне незыблема.
– Неужели такому интеллектуалу, как вы, не нашлось места в казахстанском обществе?
– Что касается места в обществе, то каждый человек его выбирает сам. Не скажу, что у меня не было работы, хотя постоянного места работы я лишился месяцев за 5 до приезда в США в январе 2016 года. В сентябре 2015 года началось сокращение штата и количества часов в связи с финансовыми трудностями и началом строительства нового здания университета, и я принял решение не цепляться за место. Я раздал свои часы (я был преподавателем философии) молодым специалистам и ушел, как говорят, «в свободное плавание». Тем более мне нужен был отчасти свободный режим: я писал две темы по фундаментальным исследованиям (гранты МОН РК), публиковал другие материалы, часто выезжал в Китай и другие страны на форумы и конференции.
С другой стороны, не скажу, что мне сыпались предложения о работе. Согласитесь, человеку с такими интересами и бэкграундом, как у меня, трудно подыскать соответствующее место работы. Я могу согласиться с тем, что меня читают серьезные исследователи и аналитические структуры в стране, но пригласить на работу независимого ученого – это совсем другое дело. Надо нести ответственность за то, что он напишет и т.д. Одним словом, за мной никто из серьезных работодателей не бегал из-за боязни быть обвиненным в связи с часто критикующим отдельные инициативы власти человеком, хотя и не оппозиционером. Да и я ни к кому никогда не ходил с просьбами.
– И не было вам предложений со стороны идеологических ведомств внутренней политики?
– Я считаю правильным, чтобы общество и люди сами созрели до понимания того, могу или не могу быть я им полезен в качестве независимого исследователя. Сам же человек должен идти дальше, ведь пока он будет дожидаться признания, может и «рак на горе свистнуть». Как сказал главный герой из фильма «Последний самурай»: «Судьба сама найдет его». Мы не должны критически зависеть от внимания тех же отдельных представителей властей, которые в условиях формальной институциализации частной собственности (и прежде всего интеллектуальной) исподтишка подворовывают мысли, идеи, присваивают их и преподносят президенту как свои. Тем самым нивелируя роль и значение науки. Моя гражданская позиция заключается в том, чтобы научить человека следовать собственным нравственным целям развития, не взирая на то, что государственные органы борются с инакомыслием в научной или гуманитарной среде, закрывают проекты фундаментальных исследований под разными надуманными предлогами, в действительности скрывающими возникшее несоответствие научных положений и выводов официальному курсу власти. Я считаю, что ученый должен быть независим от политики и уметь отстаивать свою независимость и свободу суждений в таком гибридном обществе, как наше.
– Чем вы теперь заняты в Америке? Как устроилась семья, дети, быт?
– Как я уже говорил, я учусь английскому языку и продолжаю работать над своими концепциями, немного подрабатывая при этом. В Америке я один. Моя семья и дети, к счастью, очень сильно поддерживают меня.
– В последние годы мы наблюдаем, как страну покидают грамотные, квалифицированные кадры, то есть идет отток умов. Этот процесс объясняется поиском хорошей жизни, высоких зарплат и, наконец, покоя. Среди покинувших страну много молодых людей. Как можно остановить этот процесс?
– В век стремительного разрастания информации, когда думающие о своей судьбе молодые люди имеют возможность получить более современное представление о качестве жизни в разных странах мира (качественное образование, медицинская помощь, социальные бенефиты и т.д.), все проблемы миграции сводятся к адекватному выбору страны проживания. Понятно, что если ситуация с качеством и уровнем жизни в Казахстане, мягко говоря, оставляет желать лучшего и у молодых людей возникает естественное желание переселиться в более благополучную страну, бывает, этот процесс остановить очень трудно. Хотя Казахстан и находится в верхней части развивающихся государств, тем не менее до уровня развитых стран, как бы мы ни старались показать свои социальные и политические достижения, нам еще очень далеко. Мы отстаем от динамики развития качества и уровня жизни очень серьезно. Бесконечные реформы в образовании, здравоохранении, социальной политике не привели к установлению четких правил игры для молодежи. Более того, часть чиновников и депутатов находят причины валить ответственность за происходящее на саму молодежь, что совершенно недопустимо в условиях сверх централизованной власти.
А что касается перспектив, на которые обращает внимание наша молодежь, то они фактически не претерпели позитивного изменения. Уже несколько поколений людей живут в условиях несменяемости власти, что свидетельствует о торможении и изоляции их растущих политических предпочтений, социальных и экономических способностей. Общественно-политическая и социально-экономическая среда не разрастается, не представляя новых возможностей, инструментов и лифтов для личностного или коллективно-общественного прогресса. Государство не должно плодить гибриды постсоветских институтов (Судебный совет вместо Конституционного суда, общественные комиссии вместо настоящей многопартийности и политического плюрализма и т.д.), их надо устранять. В Казахстане следует не модифицировать старые постсоветские подходы и не выдвигать сверху новые проекты модернизации, а дать людям свободу самим определять собственные приоритеты. Только тогда ситуация сможет измениться.
– Находясь за рубежом, удалось ли вам оценить ситуацию в Казахстане извне, как вам видится вектор развития страны?
– Многовекторность не должна исключать более свободной ориентации вместо привязанности к устоявшимся, объективно существующим регионально-территориальным факторам. Многовекторность это не географическое и даже не геополитическое понятие, хотя имеет к нему отношение. Многовекторность обязательно должна предполагать выбор цивилизационного пути: живя в данном регионе, в данном окружении государств и в данных условиях, страна должна видеть и развиваться за рамками наличного бытия. Если бы Сингапур смотрел на своих важных и сильных соседей по региону и не пытался выйти в «первый мир» самостоятельно, то что бы сейчас было с Сингапуром?
В Казахстане, к сожалению, мы застряли в структурах повседневности, в структурах наличного бытия, если выражаться по-философски. Мы скорее подсобники сильных игроков, а не самостоятельные игроки. Подыгрываем абсолютно всем, чтобы только сохраниться и уберечься от угроз и невзгод, сами того не понимая, что уже начали испытывать их. Сильных теоретиков во власти нет, чтобы показать и попытаться осуществить сущностные параметры того же европейского пути, а не копировать в единственном экземпляре, не создавая среды развития.
– Как вы знаете, в Казахстане начата кампания по латинизации. Есть как сторонники, так и противники данного процесса. На ваш взгляд, нужно ли стране это нововведение, когда других проблем по гланды?
– Внедрение латинской графики казахского языка, как я не раз говорил раньше, – это как раз и есть самый, что ни на есть, рафинированный национальный проект модернизации, без которого мы не сможем по-настоящему начать прогрессировать, потому что это касается каждого. Ведь именно от способности каждого в использовании латинизированного казахского языка, приобретении на нем знаний, умений и навыков жизни и деятельности в современном мире будет зависеть судьба как самого казахского языка, так и в целом всей казахской нации, ее культуры в мире. Это не просто декларация приверженности действительной модернизации национального сознания и самосознания. Это программа, если выражаться философским языком, которая будет заключаться в доказательстве казахскости (қазақылык) как сущности, носительницы универсального и философского как такового, в обосновании нашего государства как зеркала и убежища, в котором казахская нация видит ясность своего обновленного образа и понятия; в доказательстве того, что казахская национальность является сущностно-философской категорией; в доказательстве националистического самоутверждения казахской нации как творческой, не этноцентричной, не политичной, но космополитичной; в доказательстве метафизического характера казахского языка, способного к инструментализации (национализации, латинизации и программировании) в новое время и грядущем будущем.
Совершая такой трансцендентальный скачок, метафизическую (семантическую и символическую) революцию в головах наших граждан, мы станем способны на переход «из третьего мира – в первый».
Невозможно преодолеть свою привычную косность, в корне не меняя идиомы развития, а ведь именно смена идиомы и есть на самом деле глубинная цель смены графики. За вроде как техническим изменением графики скрывается на самом деле глубокий метафизический смысл и философское предназначение казахского языка, его способность быть более универсальным человеческим языком. Это как смена скоростей по мере ускорения автомобиля.
– Но с одной простой сменой графики языка достоточно ли совершить модернизацию сознания нации?
– Это только лишь начало новой инструментализации, развитие способностей языка к трансляции и обработке нового содержания грядущей эпохи. Действительная же модернизация национального сознания начинается с реформации религии и изменения религиозного отношения людей к своим собственным привычкам мыслить о месте Создателя в системе конфессиональных отношений, оно начинается с изменения восприятия собственной роли в институтах церкви и религии, с изменения субъекта трансляции божественных откровений (либо ты это делаешь сам, находя Создателя в своем сердце, либо это делают за тебя другие – попы, имамы – ретранслируя импортированное когда-то в твою страну средневековое церковно-цеховое понимание божественного).
Традиционное отношение должно быть в достаточной мере модернизировано исходя из потребностей собственной нации в современном мире, а не чужой, принесшей свои, хотя и самые значительные на тот момент метафизические и тео-телеологические ценности и идеалы. Надо понимать, что «национализация» религии, впрочем, как и ее модернизация, связана с развитием религиозного чувства и отношения, а не с отрицанием ее фундаментальной идеи веры в Создателя. Ведь практически все страны Северной Европы, начиная с Германии и Мартина Лютера, осуществили реформацию религии на национальной почве. Протестантизм сегодня занимает ведущие позиции и в США, и в других развитых странах мира. Обновленное отношение к церкви и себе детерминировало в последующем и изменение отношения к власти, способам ее управления, отменив ее статус «священной коровы», сакральной и непогрешимой истины. Все это в целом, вместе с культурной адаптацией к открывшемуся пути к личной свободе гражданина как условия свободы всего общества и привело к невиданному доселе у нас прогрессу.
Для Казахстана реформация религии также должна стать сердцевиной процесса модернизации всего общества на пути вхождения Казахстана в 30-ку самых развитых государств мира к 2050 году. И об этом необходимо серьезно заявить, не скрывая трудностей, которые могут возникнуть на этом пути. Это также будет рафинированным национальным модернизационным проектом, поскольку реформация религии является именно национальным проектом консолидации граждан на новых суверенных основаниях жизнедеятельности нации. Это будет непохожим ни на какие другие примеры национальной реформации.
– Вы по роду своей деятельности занимались глубинными вопросами в области политологии и культурологии, которая, по мнению большинства, в казахстанских условиях политической жизни является не наукой по развитию гражданского общества в политической плоскости, а наукой по обслуживанию политического истеблишмента Казахстана. Вы согласны с таким утверждением?
– Фактически я уже ответил на этот вопрос. Добавлю лишь следующее: признание нашего государства авторитарным из-за наделения экстраординарными полномочиями главы исполнительной ветви власти на самом деле не должно в светском государстве, коим мы объявили себя, касаться науки, какой бы она ни была, если он сам не ощущает слабости и неэффективности своего режима личной власти и его назначенцы не стараются всячески подавить любое инакомыслие. Следовательно, взятие под контроль политологии означает полноценную неспособность власти следовать действительным научным идеям и концептам, скрывающимся за ворохом бумаги обслуживающей политический истеблишмент околополитологической тусовки. Если людям запрещают говорить то, что они думают, садят журналистов, редакторов, давят на детей и так далее, то это слабость всего политического класса нации. И она проистекает из-за сверхполномочий одного человека, который не может физически реализовать эти сверхполномочия на необходимом для общества уровне. И вынужден подавлять через своих назначенцев претензии граждан.
– Опять-таки в казахстанских условиях кроме пары-тройки отечественных независимых политологов, как таковой независимой политологии у нас нет. Что вы думаете по этому поводу?
– Именно поэтому, о чем я сказал выше, у нас насчитывается не так много настоящих профессионалов. Если бы их было некое критическое количество, то они могли бы создать собственное профессиональное объединение – ассоциацию, в которой бы были свои правила вступления и стандарты свободы, отмечание заслуг перед наукой и государством и т.д., как, например, в США. Нечто похожее стало появляться в Казахстане – это Альянс аналитических организаций с соучредительством Досыма Сатпаева, например. Это здорово!
Но до формата американских ассоциаций нам как до Луны. Вся разница в том, что власти Америки заинтересованы в развитии среды, конкуренции идей и поддержке значимых для всего общества, потому что в Америке настоящая рыночная экономика и либеральное общество. А наши власти нет, независимых и оригинальных, креативно и критически мыслящих политологов отвергает сама авторитарная система. Здесь не ценят собственное мнение ученых, их интеллектуальную собственность. Я, например, сколько ни обращался, не нашел агентства, которое могло бы оценить мою интеллектуальную собственность. Здесь, в Америке, нельзя политику просто списать и переоформить под себя мысль у политолога, пресса все глаза выклюет. Здесь реальное разделение властей, система сдержек и противовесов. Посмотрите, как они воюют с Трампом по каждому, даже незначительному поводу. Посмотрите, как ведется расследование связей с русскими политиками. И это не какая-то паранойя, это сложившийся алгоритм национальных расследований. Так было с Уотергейтом, так происходит и сейчас.
– Вы не являетесь рядовым эмигрантом рабочей профессии, уехавшим на заработки. По роду своей бывшей деятельности вы хорошо осведомлены с внутренними подводными течениями и происходящими процессами в Казахстане. Неужели все так плохо и бесперспективно, раз страну покидают такие граждане?
– Еще раз повторюсь. Меня, наверное, нельзя назвать эмигрантом, поскольку я здесь не зарабатываю, а прежде всего учусь и работаю над собственными научными проектами. Меня никто из Казахстана не выдавливал и не выгонял. Я мог работать. Но у меня, наверное, есть свойство не привыкать к обыденности существования, мне хочется испытывать себя в неординарной обстановке. Мне претит обыкновенность и невежество людей, которых самый главный по должности чиновник назначает руководить важными общественными процессами и проектами. Нельзя сказать, что я не чувствовал некоторое отчуждение и непонимание моих мыслей, но я всегда старался поднять потолок общественного восприятия значимых вопросов, завысить притязания своих молодых коллег, предлагая более философские подходы, которые так хорошо известны во всем окружающем мире, но игнорируются или не воспринимаются у нас.
Не знаю, может быть, я преувеличиваю, но каким бы стал Казахстан, если бы мы с Айдосом (Сарым) в свое время не начали поднимать вопрос о европейском пути Казахстана в демократическое, институциональное государство со своими высокими стандартами жизни и культуры? Наверное, мы были бы больше похожи на наших некоторых соседей, жизнь без рационализированного образа и стандартов у которых заменяется ими на стихийное и ситуативное поведение и существование. Государство не может допустить большей, чем сейчас, стихийности формирования новых трендов, и задача философов и общественных деятелей заключается в постоянном напоминании властям об этом, об их ошибках и просчетах. Общество должно судить о власти, должно стать ее судьей.
Я рад, что Казахстан не бесперспективен в этом плане, ибо даже гибридное мышление элит, их стояние на раскоряку (одной ногой в прошлом, одной – в настоящем) со временем приведет к необходимости делать шаги вперед, в будущее, приведет к усложнению императивности мышления и, как следствие, к прогрессу в осознании необходимости большей свободы.
– Как вам видится нынешнее состояние гражданского общества и чувствуете ли вы свою причастность к ней, находясь за пределами страны?
– Со стороны стало больше видно, что внутренняя политика становится более напряженной и внутренние факторы начинают играть более важную роль во внешней политике, хотя примеров обратного характера тоже еще хватает. Мы становимся живой нацией, которая начинает сначала думать, а потом делать. В большей степени это стало зависеть от того, что общество растет, обдумывает проблемы, пусть даже первоначально на «Фейсбуке». С развенчания ореола всесильности власти общество начинает предъявлять ему свои подлинные требования. Когда было видано раньше, что общественные активисты вызывают наших министров на диспут, а те избегают их? И дай бог, чтобы результатом этого стало существенное улучшение жизни каждого гражданина нашей страны, а вместе с ним благополучие всего нашего государства.
Наконец, я не покинул Казахстан, пусть даже я нахожусь на противоположном краю земли. Быть с Казахстаном – значит бороться за его будущее разными способами. Получение статуса, временно проживающего в Штатах, – это никакая не обида. Я не посыпаю голову пеплом из чувства обиженности на кого-либо, я не отвергнут людьми, такого просто нет. И это вселяет уверенность в правильности выбранного пути.
– Спасибо за беседу!
Азамат ШОРМАНХАНУЛЫ,
«D»