«Общественная позиция»
(проект «DAT» №39 (356) от 27 октября 2016 г.
Смысл вольных строк
Проблема художника и власти стоит издревле. Стоит и будет стоять всегда.
Нередко договаривались, додискутировались до того, что власть от Бога, властелин-повелитель – тень Бога на земле, а коли так, она, власть, неизменно права, священна, выступает от имени общества, бери больше – от народа. А, следовательно, художник должен послушно и преданно ей подчиняться, неукоснительно выражать ее волю и прихоти, иначе художник шагает не в ногу, оторвался от реальной жизни, он, мягко говоря, ослушник, неук-саяк, отщепенец, инакомыслящий-диссидент, и на него впору спускать всех собак.
Понятно, художник думает иначе. Он ведь сам с усами. Он видит мир по-своему. И выражает его так, как видит. И никакой диктат ему не указ. Он обладает божьим даром. Он может заявить дерзко, как Бетховен: «Правила запрещают, а я разрешаю!»
Такой вот – обиженно говоря – вечный антагонизм.
Я, конечно, на стороне художников. Исповедую свободу. Убежденно ратую за свободу слова. Однако в состоянии понять и мотивы власти, т.е. ее произвол – просвещенный или дуболомный, сумасбродный. В какие бы одежки она ни рядилась.
Хотелось бы вожделенной гармонии. Но в тандеме Художник и Власть она, кажется, немыслима, невозможна. Можно – в лучшем случае – заключить какую-то сделку, договориться до какого-то консенсуса. В определенных рамках.
Что и говорить, материя тонкая, сложная. Очевидно: есть власть и власть. Есть художник и художник. Вникнуть в эти понятия не так-то просто.
Философ Валентин Толстых в интервью, данном еще в 1989 году газете «Правда», заметил: «…за власть мы часто принимаем ее маску, внешнюю символику и атрибутику, в то время, как «правит бал» невидимая глазу идеология власти. Она распылена, пронизывает все поры и клетки нашего повседневного бытия, вплоть до самочувствия. И мы, сознавая или не сознавая того, все находимся во власти власти (простите за тавтологию). Мы ею «освещены», и мало кому удается уйти «в тень», сохранить свою самостоятельность, суверенность».
В прямых отношениях художника и власти, как правило, происходит много анекдотического (вспомним факты нашей памяти – Сталина, Жданова Хрущева, Суслова и сонм «диктатников» калибром поменьше, вплоть до современных доморощенных акимов и акимчиков).
О разных самодурах-Неронах всех времен и народов и речи нет.
Художники зачастую откровенно смеются над властью. И поделом! Над властью в меру разумения всегда потешался и простой люд.
Власть в той или иной степени травила-преследовала художников всегда. Их воспринимала власть оппозиционерами, а то и явными или скрытыми врагами. Валентин Толстых в упомянутом выше интервью вспоминает расправы над творчеством Платонова, Булгакова, Мейерхольда, Пастернака, Ахматовой, Зощенко, Шостаковича, Тарковского – в искусстве; в науке и философии – с Чаяновым, Вавиловым, Флоренским, Лосевым, Туполевым.
О, их много, много…
Можно добавить казахских выдающихся личностей – Мухтара АУЭЗОВА, Каныша САТПАЕВА. Тоже список будет длинный…
Своеобразный фарс: дорвется иной Иванушка или Мырқымбай до власти и тут же считает себя вправе навязывать художникам свой вкус, свою волю, свой каприз, свое невежество.
Между тем художник и Мырқымбай во власти есть вещи несовместные.
О том говорит философ В. Толстых в интервью четвертьвековой давности.
«Еще более существенно то, что художник по природе своей есть человек всеобщий, «человек человечности». Тут совсем особый масштаб власти, воздействия. Однажды созданные сказки Пушкина и романы Толстого будут жить века, становясь духовной пищей все новых и новых поколений людей. В этом величайшая сила и тайна искусства, что оно разговаривает на языке, понятном людям разного уклада жизни, традиций, верований, убеждений. Художник говорит с вечностью – этого никак не могут уразуметь, увы, иначе политики и чиновники, чья власть ограничена во времени и пространстве».
Духовный беспредел, некомпетентность, серость и узость, апломб и самодурство, низменное представление о природе искусстве, замшелый примитивизм и казахстанский элитный социум.
Ну, и в чем дело? Где корень глупости?
Философ Валентин Толстых отвечает: «Абсолютная власть, имперская или монаршья, пусть самая просвещенная и цивилизованная, подходит к человеку и обществу с точки зрения «использования». А если к этому добавить, что искусству и художнику многие десятилетия явно не везло на «просвещенных» правителей, то ситуация выглядит еще печальнее. Так что, прежде чем говорить о нравственном императиве, надо сказать о некомпетентности, познавательной безответственности, узости взглядов и разгуле вкусовластия, часто весьма невысокого по своему уровню».
Так и я о том же пытаюсь сказать.
По конформистскому пути пошло большинство казахстанских художников. Я знаю своих коллег, знаю, как они мыслят, чтó они думают о своей стране, о своем народе, о своей власти, об исторической ситуации. Верно и трезво думают. Ведь на земле живут, не с луны свалились. Но по разным причинам предпочитают говорить не то, чтó думают, а то, что, по их разумениям, угодно властям в надежде что-то иметь, что-то заполучить за свое лизоблюдство и пятколизание, мурлыча под нос: «Мы только мошки, мы ждем кормёжки, аляуляй, ахайляу…». Им, этим «жопеке», совсем не важно, чтó думает о них народ, им важнее всего потакать власть предержащим, уповая на их благосклонность и благодеяние. Жизнь, мол, дается только раз, так зачем обрекать себя на лишения и замалчивания, если можно грубой, гнусной, лобовой лестью ублажать свою пендешную натуру.
Философ Валентин Толстых утверждает: «Я убежден, что власть и художник в одном лице несоединимы, чужды друг другу».
Я с этой категоричностью абсолютно согласен. Мне годами приходилось наблюдать за поведением и мировоззренческой трансформацией многих моих знакомых и коллег, очутившихся в высоких креслах власти (среди них были и есть писатели, ученые, поэты, журналисты, интеллектуалы) и не скажу, что они сохранили свой талант, свою индивидуальность, свои честь и достоинство, свое реноме; очень многие лучшие свои качества они растеряли и превратились в затасканный рупор обманчивого официоза и временной идеологии. Уходили и уходят они из власти поблекшими, посеревшими, обескровленными, отупевшими, будто враз лишились духа или продали душу дьяволу-шайтану.
Допускаю, что ради постижения природы власти, возможно, даже целесообразно входить ненадолго в эту скользкую сферу, но задерживаться в ней годами – гибельно.
Народ это видит. И народ не обманешь. Завоевать же его любовь – трудно, а потерять ее за понюшку табаку – проще простого.
Опять процитирую философа Валентина Толстых.
«Поставим вопрос резче. Надо ли художника допускать к власти? Не портит ли она художника? Разумеется, портит, некоторых – еще как. И это быстро становится заметно, даже невооруженным глазом».
Ясно одно: власть в любой формации приходится терпеть. Без нее не обойтись.
Но и художник должен оставаться художником. У него иная миссия. Иная стезя. Иной жребий. Он должен служить своему Времени, а не временщикам.
(Сентябрь, 2013)
Культуртрегер
Я с ним познакомился в 80-х годах прошлого века, когда он из холодного края переехал в теплую, солнечную Алма-Ату. Высокий, поджарый, непритязательный с виду, общительный, он производил впечатление человека тертого, закаленного в тяжелом труде, с лихвой познавшего житейских лишений. Внешне ни дать, ни взять суровый мастеровой. Менее всего он был похож на книжника, человека умственного труда. И было как-то странно, что вся его жизнь связана с миром книг и выдающихся исторических личностей.
Он не однажды бывал у меня. И встречались мы часто. Поражал он своей осведомленностью, сыпал именами, датами, разными редкими сведениями.
Он охотно выступал в редакциях, издательствах, в Союзе писателей, Академии наук, в библиотеках, в самых высоких интеллектуальных сферах, удивляя своей увлеченностью, многознайством, трудолюбием.
С 15 лет он неустанно, без перерывов работал над титаническим трудом всей своей жизни – библиографическим, исполинским, уникальным справочником, названном им красиво и ярко «Люди голубой планеты».
Со временем узнал: родился во Владивостоке, родители – научные работники, страсть к книге проснулась еще в раннем детстве, читать начал с четырех лет, с малолетства увлекся коллекционированием марок, открыток, книг, отличался любознательностью, редчайшей усидчивостью, обладал изумительной, цепкой памятью на книги и имена.
По профессии фельдшер-акушер, потом шахтер, мастер-взрывник, работал на золотом прииске, жил во Владивостоке, в Новосибирске, в Кемерово, Магадане. И где бы ни жил, кем бы ни работал, изо дня в день вписывал в амбарные книги имена и деяния выдающихся людей Голубой планеты за 44 (!) столетия, заполнял разными сведениями – от руки! – тысячи и тысячи картотек.
Не человек – явление. Диво дивное! Звали его Александр Сергеевич Данилов.
Ныне его стали забывать, почти забыли. А при жизни о нем было написано более 200 статей в России, в Казахстане и за рубежом.
Книголюбы, библиотекари, неравнодушный к культуре люд знали его повсеместно. Называли его по-всякому: коллекционер имен, энтузиаст-библиофил, хранитель истории, гениальный библиотекарь, энциклопедист, профессионал высокого класса. Таким он, в сущности, и был.
Я его называл Культуртрегером. С большой буквы. Сам же он аттестовал себя библиографом, заслуженным деятелем культуры республики.
Что из себя представляла гигантская рукопись «Люди голубой планеты»?
Около трехсот тысяч имен, заключивших в себе более трех миллионов библиографических сведений, ссылок. Откуда источники? Из газет, журналов, книг, информационных программ.
Ежедневно Александр Сергеевич пополнял свой справочник 75–100 карточками. Работа продолжалась без малого 60 лет! Для сравнения: столько сведений не было ни в библиографических указателях Венгерова и Модзалевского, ни в библиотеке Конгресса США. В 30-томную БСЭ вошло около двадцати тысяч персоналий. У Данилова в 14–15 раз больше.
Представляете?!
О компьютерном наборе этого богатства он только грезил, стучался в двери разных культурных и научных учреждений, искал спонсоров, обивал пороги меценатов, писал «слезницы» в высокие инстанции, подсчитал, что нужно примерно 85 тысяч долларов для осуществления желанной цели. В книжном формате, по мнению Александра Сергеевича, это составляло «всего-навсего» восемнадцать томов плюс три тома иллюстраций. Он разработал такую компактную, экономную систему, по которой за считанные минуты можно было извлечь нужные сведения из ящичков и амбарных книг.
К нему обращались за помощью исследователи отовсюду, в т. ч. из зарубежных стран. Он бескорыстно отвечал на все запросы. Самые искушенные поисковики знали, что наиболее точные и исчерпывающие сведения о тех или иных мало-мальски известных личностях можно найти только у Данилова. Он уверял, что получил 26 тысяч запросных писем, из них собственноручно ответил на 14 тысяч.
Еще раз напомню: библиографический охват Данилова составил 44 века, т.е. начало – 24-й век до новой эры. Вот такие масштабы этой махины!
Делил своих «клиентов» библиограф Данилов на три категории: а) корифеи, б) гении, в) таланты.
Меня такая классификация смущала и умиляла, ибо я знал, что в одном нашем Союзе писателей Казахстана находились, по крайней мере, 10 корифеев, 20 гениев, а талантов несколько сот. Данилов всерьез уверял: корифеев за 44 столетия набирается три тысячи, гениев – 20 тысяч, остальные – просто таланты в разных сферах.
Помню, как однажды Александр Сергеевич выступал перед аудиторией российских немцев в редакции «Фройндшафт». Своим словарем он всех заворожил, заинтриговал. Стали задавать каверзные вопросы: а такой-то ученый, писатель, деятель немецкой национальности в вашем словаре есть?
«Есть!» – отвечал Данилов и начал перечислять немецкие фамилии на русский лад.
Назвал он и мой персональный номер (в каком-то блокноте он у меня записан) и заметил, что в его картотеке числится некий публицист-журналист конца XIX века по фамилии Бельгер, на которого делает ссылку Ленин в таком-то томе ПСС. Есть еще поэт Больгер и шахматист Бильгер.
Все можно было найти в «Людях голубой планеты» А. С. Данилова.
Или – точнее – почти все.
Ну, и где ныне находится этот кладезь?
Не знаю.
Знаю только, что спонсоров и доброхотов-издателей в Казахстане не нашлось. Знаю, что в России некая частная компания вроде как намеревалась вложить все сведения в компьютер. Знаю, что как-то что-то обещал и известный миллиардер Д. Сорос. Увы, ни одно намерение так и не осуществилось.
Между тем годы мелькали. Здоровье все ухудшалось. Силы таяли. Житейские нелады проявились все явственней. О библиографе А.С.Данилове по-прежнему писали, даже, случалось, вручали какие-то награды или премии в виде дипломов и грамот. Но главное дело с места не сдвинулось.
В последний раз я видел Александра Сергеевича на какой-то выставке или презентации в Доме-музее М. О. Ауэзова. После недавнего инсульта он выглядел осунувшимся, растерянным. Одна рука висела плетью, нога не гнулась. Говорил плохо, пытался что-то записывать в замусоленной тетрадке. Взгляд помутнел. В зрачках плескались боль и озабоченность.
И по телефону он говорил с натугой, невнятно.
И вскоре, раскрыв какую-то местную газету, я увидел его фамилию и знакомое фото в траурной рамке.
Я обомлел.
И что стало с его детищем, так и не знаю. Может, удалось определить в рукописный фонд какой-нибудь библиотеки? Или передать в надежный архив?
Слухи доходили неутешительные. Верные поклонники Данилова один за другим уходили в мир иной.
Недавно опросил знакомых, что-то знавших об Александре Сергеевиче Данилове. Ничего вразумительного не узнал.
Бедный, бедный Культуртрегер!
Горька судьба Сподвижников и Радетелей культуры…
Ratel.kz